Эрл Гарднер - Письма мертвецов

Эрл Стенли Гарднер

«Письма мертвецов»

Я очень восприимчив к чужому взгляду и хребтом чувствую, когда на меня кто-то смотрит. Поэтому, когда эта девушка снова принялась сверлить меня взглядом, я сразу понял, в чем дело, и, поерзав на стуле, сел так, чтобы видеть ее краем глаза. С виду она была такая же, как и все они — мальчишеская стрижка, длинные черные ресницы, пухлые подвижные губки, коротенький костюмчик с глубоким вырезом и закатанные носки.

Внимание мое привлек мужчина, который сидел с нею рядом. Он был похож на гигантского осьминога. Его плоть, рыхлая и отвислая, казалось, была не способна держаться на костях и выпирала из-под смокинга. Она начиналась прямо под волосами, брови сползали на глаза, а оплывшие щеки — на воротничок. Нос, да и вся голова нависали над туловищем, из коего я видел только грудь, покоившуюся на огромном животе — остальное было сокрыто столом. Но что меня поразило больше всего, так это его руки огромные, красные, волосатые, с длинными багровыми пальцами, — они все время свивались и развивались, ни на минуту не оставаясь в покое, подобно двум большим змеям, присоединенным к плечам этого обвислого тела. Красноватые глаза и крючковатый нос лишь дополняли сложившееся у меня впечатление, будто передо мною осьминог. Было что-то завораживающее в этих беспокойных, нервных руках, что приковывало к ним взгляд. Он просто не мог держать их неподвижными. Все остальное тело представляло собой безвольную массу рыхлой плоти, но эти две руки, контрастирующие с белизною скатерти, не знали покоя, так же как и беспрестанно изгибавшиеся и извивавшиеся пальцы.

В сущности, он не мог удержать руки в стороне от девушки, но в то же время не решался положить их на нее и все время молотил ими по столу — то хватался за солонку, то играл с ножом, то передвигал сахарницу, потом вдруг, дотронувшись до оголенного плеча девушки, скользил рукою вниз по ее гладкой матовой коже и снова принимался теребить сахарницу. И за все время ни один мускул не дрогнул ни на его лице, ни на теле.

Я видел, как она вздрагивает от его прикосновений, не удостаивая его взглядом. Она не отрываясь смотрела на меня, изучая мое лицо и сверля глазами спину, когда я отворачивался. И было в этом пристальном немигающем взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает голубка, застыв перед немигающими глазами змеи. Помимо модной короткой мальчишеской стрижки, девушка привлекала внимание чем-то еще.

Она была миловидна и юна, насколько, я не могу сказать, но я отметил стройное тело, гладкую — без единой морщинки — кожу и искрящиеся молодостью глаза, даже несмотря на затаившийся в них страх.

На узеньком пятачке бара под звуки джаза среди запахов еды, кофе и испарений человеческих тел, смешавшихся с приторным ароматом самых разных духов, вращались в танце парочки. И над всем этим гремел синкопированный ритм джаза, эта музыка била по ушам, сотрясала душу и в то же время затрагивала ее самые сокровенные струны, заставляя их дрожать и вибрировать.

В общем-то, чувствовал я себя здесь не очень уютно. Не то чтобы я скрывался — просто мне не хотелось становиться объектом внимания девушек, посещающих такие места. С тех пор как один молодой честолюбивый репортер в приложении к воскресному журналу поместил на видном месте заголовок «Неуловимый мошенник Эд Дженкинс», жизнь моя сделалась сплошным несчастьем. Статья вызвала интерес, и пройдут годы, прежде чем она забудется. Я стал заметным человеком.

По глазам этой девушки я понял, что она не знает, кто я такой, — должно быть, она не читает газет или у нее плохая память на лица. Конечно, я переменил квартиру, прибегнув ко всевозможным мелким ухищрениям, чтобы сбить любопытную общественность со следа, но это было, пожалуй, все, что я предпринял. При желании я мог бы спрятаться и получше, но мне не хотелось этого делать. Я вдруг почувствовал, что оказаться в центре всеобщего внимания не так уж плохо, это подогревало мое тщеславие. И все же излишней рекламы я не хотел.

У этой девушки, смотревшей на меня в упор, явно было что-то на уме, значит, пора мне перебраться куда-нибудь еще. Ведь есть множество других баров, и, в конце концов, дома у меня лежит недочитанная книга.Я потянулся и зевнул, решив, что пора вернуться домой, перелезть в халат, почитать пару часиков и залечь спать. Хватит с меня ночных представлений, во всяком случае — для одной ночи.

Расплачиваясь, я заметил, что девушка встала и, пройдя мимо меня, направилась в дамскую уборную. Я смерил ее пристальным взглядом, и она не отвела глаз. Юбочка на ней была такая короткая, какой я отродясь не видывал, но больше в ней не было ничего такого, чего бы я не заметил, когда она сидела за столом. Она скрылась из виду, а я вышел, взял такси и поехал домой.

Уже на полпути я обнаружил, что меня преследуют и, надо сказать, делают это мастерски. Машина ехала не прямиком за мною, а держалась на расстоянии квартала, стараясь слиться с общим движением, поджидая меня на перекрестках, то отставая, то обгоняя мое такси, то поворачивая и выписывая вокруг него круги, и все время старалась держать его в поле зрения. Это был огромный автомобиль с откидным верхом, полноприводным тормозом и запасными шинами, длинный, как линкор, и такой маневренный, что такси рядом с ним казалось настоящим ледоколом. Тот, кто сидел за рулем этого драндулета, прекрасно управлял им — создавалось такое впечатление, будто он был один на всей улице.

Будто самолет конвоирует большой дирижабль, усмехнувшись, подумал я. Да провались оно все пропадом! Если кому-то надо знать, где я обитаю, пожалуйста, милости просим. А если они хотят повесить на меня какое-нибудь дельце, сделать из меня козла отпущения, что ж, пусть попробуют, только сначала пусть убедятся, что страховка, назначенная за их жизнь, будет выплачена сполна.

Я подъехал к дому, где снимал квартиру, расплатился с шофером и, когда такси уехало, пару секунд постоял в темном дверном проеме. С бульвара, находившегося в квартале отсюда, доносился рев уличного движения, по моей стороне улицы ехало две машины, но ничего подозрительного я не заметил. Прошло пять минут, десять, и из-за угла вынырнул автомобиль с откидным верхом и запасными шинами, лихо затормозив в пятидесяти футах от меня. Парень, должно быть, припарковался где-нибудь в квартале отсюда, немного подождал и теперь подъехал. Мельком я увидел его стройную, укутанную в пальто фигуру, когда он вылезал из машины, потом послышались легкие шаги по тротуару, и тень скользнула к дверному проему.

Я твердо вытянул вперед руку:

— Ну что, браток, поднимемся вместе?

С этими словами я схватил его руку и тут же понял, что ошибся, — это был не «браток», а «сестрица». Я развернул ее к свету и заглянул в лицо — та самая девица, что сидела рядом с человекообразным осьминогом.

— О, это будет очень мило, — с забавным придыханием в голосе произнесла она, и мы направились к лифту.

Пока мы поднимались, я чувствовал, что ее огромные глаза смотрят мне прямо в лицо. Сам я не очень ее разглядывал, так как уже успел сделать это в баре, — мне было вполне достаточно. Если кто-нибудь может сказать что-то об этих девицах, только взглянув на них, значит, он разбирается в них больше меня. Они вечно разряжены и размалеваны, говорят глупости, способны вогнать в краску кого угодно, речь их нашпигована какими-то одним им понятными словечками, но в то же время эти создания, как никто другой, честны и прямолинейны.Так что если эта девица решила просверлить взглядом мое лицо, я не стану ей мешать. Возле моей квартиры она собралась было объясниться, но я открыл дверь и пропустил ее вперед.

Бобо, мой пес, бросился мне навстречу, но тут же отпрянул и уставился на гостью. Он не привык видеть меня возвращающимся с гостями, в особенности с девушками.

— Привет, Бобо! — сказала она, прищелкнув пальцами.

Она знала кличку пса, стало быть, все же прочла ту статью, и прочла внимательно. Бобо посмотрел на нее, потом на меня, потом снова смерил ее взглядом и неуверенно помахал хвостом. Это была первая девушка, с которой он столкнулся так близко, и это помахивание хвостом было отнюдь не плохим признаком. У собак отличное чутье, и любая из них может разглядеть в девушке гораздо больше, нежели мужчина, оценивающий ее по внешности и одежде.

— Место! — сухо бросил я псу.

Девушка лениво обвела глазами комнату, похоже, она чувствовала себя хозяйкой положения и желала, чтобы я осознал это. Меня разозлила ее непринужденная уверенность, явное желание заставить меня понять, что все карты у нее в руках и что она знает обо мне все, в то время как я не знаю о ней ровным счетом ничего. И тогда я решил сыграть с нею шутку — пусть-ка призадумается. Я демонстративно подошел к двери, повернул в замке ключ и положил себе в карман.

Она рассмеялась:

— «Теперь ты в моей власти!» — похотливо прошипел негодяй. Зря стараешься, Эд. Сам злишься и меня хочешь разозлить. Когда мужчина и вправду собирается учинить насилие, у него бывает другое выражение глаз, в них появляется какой-то животный блеск. А ты просто раздосадован, только и всего.