Жорж Сименон - Грязь на снегу

Жорж Сименон

«Грязь на снегу»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Клиенты Тимо»

1

Если бы не чистая случайность, тот номер, что отколол ночью Франк Фридмайер, не сыграл бы в его жизни такой решающей роли. Франк, понятно, не предвидел, что в это время по улице пройдет его сосед Герхардт Хольст.

А Хольст прошел, узнал Франка, и все сразу изменилось.

Но Франк принимает и это, и прочие возможные последствия.

Вот почему то, что произошло ночью у стены дубильной фабрики, оказалось для него — и сейчас, и на будущее — куда важнее, чем, скажем, потеря невинности.

Кстати, это первое, что пришло ему в голову. Сравнение и позабавило, и разозлило его. Фред Кромер, его дружок — правда, тот постарше: ему уже двадцать два, — впервые убил человека еще неделю назад у выхода из заведения Тимо, где потом Франк сидел за несколько минут до того, как притаиться у стены дубильной фабрики.

Можно ли считать то, что сделал Кромер, настоящим убийством? Застегивая меховое пальто и, как обычно, посасывая толстыми губами толстую сигару, Фред важно направлялся к выходу. Он весь лоснился. Он всегда лоснится. Как у апельсинов некоторых сортов, кожа у него толстая, плотная и словно маслянистая.

Кто-то сравнил его с бычком, изнывающим без коровы. Как бы там ни было, в его широком лоснящемся лице, влажных глазах и оттопыренных губах есть что-то откровенно похотливое.

Тщедушный человечек — такие попадаются на каждом шагу, особенно по вечерам, бледный, возбужденный и явно не настолько богатый, чтобы ходить к Тимо, — по-дурацки заступил Кромеру дорогу, вцепился в шалевый воротник и пошел сыпать упреками.

Интересно, что Фред ему всучил? Не зря же парень так взбеленился.

Кромер, попыхивая сигарой, спокойно проследовал мимо. Худосочный недомерок побежал за ним по асфальту аллейки и поднял шум — с ним была женщина, и ему наверняка хотелось показать себя.

На улице, где расположено заведение Тимо, шумом никого не удивишь. Патрули тоже стараются заглядывать туда пореже. И тем не менее, проезжай тогда мимо машина с оккупантами, им не удалось бы сделать вид, будто они ничего не заметили.

— А ну катись! — бросил Кромер карлику; голова у того была не по росту большая, шевелюра — огненно-рыжая.

— Нет, сперва я тебе все выложу!

Если слушать все, что тебе хотят выложить, сам живо говорить разучишься.

— Кому я сказал — катись!

Может быть, рыжий хватил лишнего? Да нет, он больше смахивал на наркомана. А может, в пойло было что-то подмешано? Какая, впрочем, разница?

На середине аллейки Кромер, весь черный между двух сугробов, левой рукой вынул сигару изо рта. Правой ударил, всего раз. Гном буквально взлетел в воздух, дрыгнул, как паяц, ногами и руками одновременно и темной массой впечатался в кучу снега на обочине. И вот что любопытно: голова его легла рядом со шкуркой апельсина — сейчас достать их в городе можно только в лавке напротив Тимо.

Тимо тоже выскочил на улицу — без пиджака, без кепки, прямо в чем стоял за стойкой. Ощупал паяца, выпятил нижнюю губу.

— Готов. Через полчаса застынет.

Неужели Кромер уложил парня с одного удара? Похоже, да. Рыжего об этом уже не спросишь. Тимо — он времени терять не любит — что-то сказал, они с Кромером оттащили тело метров за двести и швырнули в старый отстойный пруд, там, где выходят сточные трубы и вода не замерзает.

Теперь Фред вправе уверять, что убил человека, даже если к делу в известной мере причастен Тимо» когда заморыша подняли с земли и перебросили через низкий кирпичный парапет, он, пожалуй, еще дышал.

Кромер считает происшествие мелочью — и вот подтверждение: он по-прежнему рассказывает, как придушил девчонку. Одно подозрительно: история случилась не в городе, а в местности, где остальные не бывали. Так что доказательств никаких. Этак каждый начнет сочинять что вздумается.

— Большая грудь, нос пуговкой, глаза водянистые… — бубнит он.

Описывает он ее всегда одинаково. А вот подробности убийства всякий раз новые.

— Произошло все на гумне…

Допустим. Но в армии Кромер не служил, деревню ненавидит. С чего бы его занесло на гумно?

— Баловались мы на соломе, а она жуть как колется — и все время сбивала мне настроение.

Рассказывая, Кромер посасывает сигару и, словно из скромности, отрешенно глядит в пространство. Есть еще одна деталь, которой он никогда не опускает, — фраза девицы: «Хочу, чтоб ты сделал мне маленького».

Фред уверяет, что с этого все и началось: мысль о ребенке от глупой, грязной девки, которую он тискал, как тесто месят, показалась ему карикатурной и неприемлемой.

— Совершенно не-при-ем-ле-мой.

А девица все ласкалась, все липла.

Ему даже не нужно было закрывать глаза, чтобы представить себе огромную, со светлыми волосиками голову ублюдка, который родится от него и этой твари.

Не потому ли, что сам Кромер — крепко сбитый брюнет?

— Словом, меня замутило, — заканчивает Фред, стряхивая пепел с сигары.

Малый он не промах. Знает как себя подать. Обзавелся привычками, прибавляющими ему обаяния.

— Я решил, что лучше удавить мать, — так спокойней.

Это на меня накатило впервые, но оказалось совсем нетрудно. Ничего особенного.

Кромер не один такой. Каждый из завсегдатаев Тимо кого-то — хоть одного — да прикончил. На войне или как-либо по-другому. А то накатав донос, что совсем уж легко. Не обязательно даже подписываться.

Тимо такими вещами не хвастается, но у него на счету наверняка не одна жертва, иначе оккупанты не позволили бы его заведению работать всю ночь и почаще наведывались бы посмотреть, что там творится. Правда, ставни в доме всегда закрыты и подойти к нему можно только по аллейке, так что вам не откроют, пока не опознают через глазок в двери, но оккупанты не малые дети — им все известно.

Ну а Франк? Невинность он потерял давно и почти без переживаний: благоприятствовала среда. Для других же это целая история, о которой, расцвечивая ее все новыми подробностями, они еще много лет рассказывают, как Кромер о девчонке, задушенной им на гумне.

Словом, первое убийство, совершенное Франком в девятнадцать лет, оказалось все равно что вторичной утратой невинности: переживал он немногим больше, чем тогда, да и произошло все случайно. Просто наступил момент, когда по необходимости и вполне естественно принимаешь решение, которое на самом-то деле принято уже давным-давно. Никто его не принуждал. Над ним не подсмеивались. К тому же подначка приятелей действует только на дураков.

Еще много недель назад, чтобы не сказать — месяцев, ощущая в себе некую неполноценность, он решил: «Я должен попробовать…»

Не в драке. Это не в его характере. Он убежден: поступок значителен лишь когда совершается обдуманно.

Вот случай и представился. И не потому ли он кажется случаем, что Франк сам его ждал?

Они сидели у Тимо. Как обычно, за столиком у самой стойки. Кромер был в меховом пальто, с которым не расстается даже в жарко натопленных помещениях. И, разумеется, с неизменной сигарой. Кожа его, как всегда, лоснилась, в больших круглых глазах действительно было нечто бычье. Фред, наверно, воображает, что он из другого теста, не такой, как все: он даже не дает себе труда прятать в бумажник крупные купюры, а, скомкав, рассовывает их по карманам.

С Кромером пришел какой-то тип, птица явно более высокого полета. Знакомясь, коротко бросил:

— Зовите меня Берг.

Лет сорок, не меньше. Холодный, неразговорчивый.

Шишка, по всему видать, крупная. Недаром Кромер прямо-таки лебезит перед ним.

Он рассказал Бергу о задушенной девчонке, но не слишком хвастливо, а скорее всем видом давая понять, что это мелочь, случайное забавное происшествие.

— Посмотри, Франк, какой нож подарил мне мой друг.

Словно драгоценность, которая выигрывает, когда ее извлекают из роскошного футляра, нож, вынутый из-под мехового пальто и положенный на клетчатую скатерть, производил особенно внушительное впечатление.

— Ты лезвие попробуй!

— Н-да.

— Марку видишь?

Пружинный нож шведского производства отличался такой чистотой линий и был настолько «по руке», что казалось, клинок наделен разумом и сам сумеет выбрать себе дорогу, когда войдет в чужое тело.

Неожиданно Франк, стыдясь своей непроизвольно ребяческой интонации, попросил:

— Одолжи мне его.

— Зачем?

— Просто так.

— Эти игрушки не для того, чтобы их носили просто так.

Гость Кромера улыбнулся. Чуть покровительственно, словно прислушиваясь к бахвальству мальчишек.

— Ну, одолжи!

Не для того, понятно, чтобы носить просто так. Правда, ничего такого Франк еще не думал, но как раз в эту минуту за угловым столиком под лампой с сиреневым шелковым абажуром он приметил толстого унтер-офицера. Уже побагровевший, пожалуй даже лиловый из-за освещения, тот снял ремень и положил на скатерть между рюмками.