Сергей Степанов - Догмат крови
Мне кажется, что отравление детей является одной из многочисленных легенд, сопровождавших дело Бейлиса. Вскрытие тел умерших не обнаружило признаков отравления. Приобщенное к следственному делопроизводству заключение Киевского Бактериологического института свидетельствует, что Женя и Валя Чеберяк умерли от дизентерии. Конечно, можно пойти по конспирологическому пути, указав, что Бактериологический институт финансировался семьей Бродских, следовательно… И все же думается, что легче поверить соседям, которые засвидетельствовали, что дети Веры Чеберяк, оставшиеся после ареста матери на попечении пьяницы-отца, питались чем попало, рвали зеленые яблоки и ели их немытыми. И еще одна легенда! В советской литературе, посвященной делу Бейлиса, безапелляционно утверждалось, что Вера Чеберяк, из страха быть разоблаченной, отравила собственных детей. На самом деле её выпустили из-под стражи, когда дети уже находились в безнадежном состоянии.
Зато супруги Чеберяк не погнушались потревожить память своих детей. Через четыре месяца после смерти сына Василий Чеберяк показал: «Кстати, я припоминаю такой случай: однажды незадолго до обнаружения трупа Ющинского, сын мой Женя пришел домой с усадьбы Зайцева и рассказал мне, что к Бейлису приехали два какие-то евреи, совершенно непохожие на тех, которых обыкновенно встречал на улицах Киева, и остановились в квартире Бейлиса. Женю заинтересовало то, что одеты они были в не совсем обычных нарядах и внешность их указывала на то, что они как будто бы духовные лица. К тому же он видел, как они молились»[24]. Поскольку на тот момент следствием занимался следователь по важнейшим делам Фененко, он не придал ни малейшего веса этим сведениям то ли из-за недоверия к ритуальной версии в целом, то ли к пьянице-телеграфисту в частности.
Совсем иначе расценил эту историю петербургский следователь по особо важным делам Н. А. Машкевич, командированный летом 1912 г. в Киев для проведения доследования. Роман построен таким образом, что в нем не нашлось главы для доследования Н. А. Машкевича. Думаю, это небольшая потеря, так как петербургский следователь не обнаружил ничего нового. Допрошенная им Вера Чеберяк дополнила рассказ мужа живописными подробностями вроде того, что остановившиеся у Бейлиса евреи были «одеты во все черное», носили «очень длинные волосы и большие бороды». Эти таинственные длиннобородые евреи погнались за детьми, игравшими на мяле: «Женя и Люда передавали мне, что они видели, как Мендель Бейлис поймал Андрюшу за руку и повел вниз по направлению к оврагу»[25]. Столичного следователя не насторожило, что хозяйка притона сплела красочную историю, когда над ней самой нависло подозрение в убийстве. Н. А. Машкевич также не задался вопросом, почему дети не переполошили всю округу, когда на их глазах был похищен товарищ. Наконец, он проигнорировал тот факт, что соседские дети не только не подтвердили рассказ о похищении, но даже не смогли припомнить, чтобы Бейлис когда-либо гонял их с завода.
Нетрудно догадаться, что дело было не в наивности следователя по важнейшим делам. Н. А. Машкевич прекрасно понимал, чего от него ждет столичное начальство.
Министр юстиции И. Г. Щегловитов являлся рьяным сторонником ритуальной версии. Правда, следует оговориться, что в канун киевского процесса Щегловитов уже отдавал себе отчет в том, что за два с половиной года чины судебного ведомства не смогли раздобыть серьезных доказательств виновности Бейлиса. Министр даже сожалел, что невозможно остановить им же запущенный механизм: «Дело получило такую огласку и такое направление, что не поставить его на суд невозможно, иначе скажут, что жиды подкупили и меня и все правительство»[26]. Не было единства даже среди крайне правых и националистов. Один из лидеров думской фракции националистов В. В. Шульгин опубликовал в «Киевлянине» передовую статью с резкой критикой обвинительного акта.
Государственный обвинитель О. Ю. Виппер и поверенные гражданских истцов Г. Г. Замысловский и А. С. Шмаков постарались перевести обсуждение из невыгодного для них криминального аспекта в догматическую плоскость. Такая тактика была выработана обвинением загодя. В романе приведены несколько измененные слова Г. Г. Замысловского, произнесенные в кулуарах Государственной думы: «…на указание Маклакова, что за слабостью улик Бейлиса оправдают, Г. Г. Замысловский ответил: «Пусть оправдают, нам важно доказать ритуальность убийства».
Логично предположить, что защита решила придерживаться прямо противоположной линии. О.О.Грузенберг писал в своих мемуарах: «Когда я ознакомился со списком присяжных заседателей, состоявших сплошь из деревенских крестьян, я сказал себе: ни слова о ритуальных убийствах; это будет не только недостойно твоего самоуважения, но поведет к неминуемой гибели Бейлиса. Его задушат фолиантами книг, непонятных присяжным, затопчут разговорами о Талмуде, Зогаре, раввинской письменности и т. п. Если талантливые, сведущие писатели не сумели на протяжении многих и многих лет убить злостную легенду об употреблении евреями христианской крови, то неужели допустимо обращать в судей над наукой темных обывателей? На суде нужно только одно: доказать, что тот, которому приписывается убийство из ритуальных побуждений, убийства не совершал»[27].
Задача обличения ритуала была возложена в основном на поверенного гражданской истицы А.С.Шмакова, имевшего репутацию идейного антисемита. В своих сочинениях он повествовал о том, как одна ветвь арийцев направила «свет арийского духа» на монголов, а другая двинулась из Индостана на Русь, «отбиваясь от развратных и жестоких семитов».[28] В качестве эксперта по иудаизму был приглашен католический священнослужитель патер Иустин Пранайтис, автор книги «Христианин в Талмуде еврейском». Ксендз утверждал, что в иудаизме существует «догмат крови», в который посвящены только немногие из евреев, а в каббалистической книге «Зогар» имеется прямое предписание совершать человеческие жертвоприношения «двенадцатью испытаниями ножа и ножом», что составляет в общей сложности тринадцать. Эксперты, приглашенные защитой, — академик П. К. Коковцов, профессора П. В. Тихомиров и И. Г. Троицкий — подвергли резкой критике интерпретацию талмудических и каббалистических трактатов в духе догмата крови. В частности, арабист и гебраист П. К. Коковцов указал, что фраза о человеческих жертвах является заведомо недобросовестным переводом из книги «Зогар».
Обвинение предназначало роль изуверов представителям одного из религиозных течений в иудаизме, именуемых хасидами. О «секте хусидов» еще в самом начале расследования твердил студент В.С.Голубев. В романе устами профессора С.Т.Голубева дается краткий очерк возникновения и распространения хасидизма. Возможно, так и было, хотя на процессе студент Голубев оговорился, что знает о хасидах «из географии». Один из духовных вождей хасидизма Шнеур Залман (Шнеерсон) разработал учение Хабад, или «Мудрость». Его сын поселился в местечке Любавичи, превратившемся в цитадель Хабада, особой формы хасидизма.
В Любавичах пристально следили за делом Бейлиса. Перед процессом тогдашний духовный руководитель хасидов Шолом Дов Бер Шнеерсон направил адвокату О. О. Грузенберга послание, которое передал его сын: «когда мы сказали ему, что пришли посетить его по поручению моего отца и учителя, Любавичского Ребе, по поводу навета на г-на М. Бейлиса, его светлое лицо заволокло облаком грусти, и хрусталь его глаз погас»[29]. Адвокат объяснил, что суд будет нелегким, ибо «событие в Киеве и арест г-на Бейлиса — это сапфировый браслет на руке ненавистников Израиля», но обещал приложить все усилия для спасения подзащитного.
На киевском процессе состоялся, если так можно выразиться, заочный спор между хасидами и их обвинителями. Московский раввин Я. И. Мазе, приглашенный защитой в качестве «сведующего лица», не являлся хасидом. Из Любавичей к нему прибыли несколько человек, познакомивших раввина с особенностями Хабада и снабдивших его необходимой литературой. В своем выступлении на процессе Я. И. Мазе сделал основной упор на том, что хасидизм не является сектой, а все отличия между хасидами и традиционным иудаизмом сводятся к незначительным изменениям в порядке чтения молитв.
По мнению Голубева, одним из главных исполнителей преступления являлся торговец сеном Файвел Шнеерсон, столовавшийся в доме Бейлиса. Для сторонников ритуальной версии Шнеерсон из Любавичей представлял собой ценную находку, а его знакомство с Менделем Бейлисом позволяло говорить о хасидском гнезде на кирпичном заводе. Степень родства этого человека с духовными вождями хасидов осталась невыясненной. На суде он заявил, что вообще ничего не знает о хасидах и никогда не слышал о Шнеерсонах из Любавичей. Не приходится сомневаться, что это была неправдоподобная ложь. С другой стороны, Файвел Шнеерсон, бывший солдат, повоевавший в русско-японскую войну и ходивший с бритой бородой, не слишком походил на типичного хасида.
