Макс Коллинз - Похищенный

– Может, названия этих улиц неточны. Может быть, они отличаются фонетически и требуется толкование слов Кейси.

– Что ты сказала?

Она пожала плечами:

– Возможно, требуется толкование его слов.

Что сказал мне Маринелли несколько дней назад? Я тога спросил его жену, почему сначала она в трансе видела мертвого ребенка на склоне холма, а потом ребенка на ферме. «Мы не всегда можем понять значение того, что медиум говорит в трансе, – требуется толкование его слов».

– Вот что я тебе скажу, Эвелин, – сказал я, гладя ее гладкую спину. – Если ты хочешь проверить эту информацию, эту устаревшую, неправдоподобную информацию, то ты можешь сделать это. У тебя же не одна машина?

– Разумеется, – сказала она так, словно это действительно было само собой разумеющимся.

– У тебя есть кто-нибудь, кто сможет поехать с тобой? Какой-нибудь здоровенный олух, который сможет вести машину и присмотреть за тобой. Этот дворецкий, Гарбони, он умеет себя вести?

– Ну конечно.

Я дотронулся до ее руки.

– Ну тогда проверь это сама. Можешь взять мои записи с собой. Ты сама сказала, что эта поездка не займет больше одного дня. Так что попробуй сделать это. И после того, как мы завершим с тобой наши дела, мы встретимся здесь либо в пятницу вечером, либо в субботу.

Она улыбалась. Более счастливой я ее никогда не видел.

– Спасибо, Натан. Не знаю только, как смогу отблагодарить тебя.

Я сделал глоток «Бекарди».

– Я уверен, ты что-нибудь придумаешь.

Глава 35

Маунт Холли, небольшой сонный городок в штате Нью-Джерси, располагался у подножия холма, покрытого падубом, от которого и получил свое название[17]. Несмотря на несколько современных магазинов, казалось, что время остановилось в этом городке в середине прошлого века: вдоль широких, окаймленных деревьями улиц стояли скромные квадратные двух– или трехэтажные кирпичные дома, построенные жившими здесь тогда квакерами, с крепкими деревянными ставнями и оградой из кованого железа. В этот унылый и прохладный день в воздухе ощущался запах дыма, выходящего из старинных дровяных печей.

Я припарковал «пакард» на Мейн-стрит прямо перед старым зданием суда, где уже более сорока лет находился офис Эллиса Паркера. Само здание суда представляло собой двухэтажное кирпичное строение с зелеными ставнями, белой отделкой и величественной колокольней, на которой была дата постройки – 1796. Идя по выложенной узорами дорожке из кирпичей, вкопанных в небольшом дворе перед зданием, к огромным дубовым парадным дверям, над которыми красовался гранитный герб штата Нью-Джерси, я чувствовал себя так, словно попал в другую эпоху.

Офис Паркера находился на втором этаже за суматошной приемной, где за столами восседали его заместители и секретарша. Эта секретарша, почтенная темноволосая женщина и очках, провела меня к Паркеру.

Старый Лис сидел на вращающемся стуле за заваленным бумагами столом. Он был без пиджака и в подтяжках; его покрытый пятнами от еды галстук был расслаблен, воротник рубашки расстегнут. Он остался таким, каким я его запомнила брюшком, лысиной (остающиеся на его голове волосы поседели), усы и брови с сильной проседью. Его широко поставленные глаза были заспанными. Он дымил трубкой из стержня кукурузного початка и был похож на фермера, неохотно нарядившегося, чтобы пойти в церковь.

Его офис своей причудливостью был достоин эстампов Курье и Ивза, только его отнюдь нельзя было назвать привлекательным: на столе беспорядочно разбросаны корреспонденция, отчеты, досье по делу и памятные записки; на подоконнике – множество телефонов и телефонных книг; корзины и коробки по углам заполнены книгами, фотографиями, сделанными на судебных заседаниях, и картами; доски объявлений пестрят циркулярами из полицейского управления, на некоторых из них надписи черным фломастером: «Пойманы», «Осуждены»; в одном из углов на стуле сидит человеческий скелет в шляпе.

– Парень из Чикаго, – сказал он, улыбаясь снисходительной улыбкой, как это имеют привычку делать сельские жители по отношению к горожанам. – Присаживайтесь, молодой человек.

Я пододвинул себе деревянный стул.

– Я удивлен, что вы, меня помните, – сказал я, когда мы пожали друг другу руки.

Он фыркнул, держась другой рукой за свою трубку; дым табака имел запах горящих сырых листьев.

– Разве я забуду парня, который помог мне встретиться с полковником Линдбергом в то время, как этот сукин сын Шварцкопф не хотел близко меня подпускать к этому делу.

– Насколько я помню, – сказал я, – встреча с Линдбергом не принесла вам ничего хорошего.

Он покачал головой.

– Тогда его настроили против меня. Политика. Все это политика, – он улыбнулся, видимо, вспомнив что-то. – Но теперь-то он меня непременно выслушает.

– Вам придется разговаривать с ним по радио, – сказал я. – Он теперь живет в Англии, вам, наверное, известно это.

– Он вернется, узнав об этом, – уверенно проговорил Паркер. – Все изменится, когда об этом станет известно публике.

– Что вы имеете в виду под «этим»?

Он проигнорировал мой вопрос:

– Вы сказали по телефону, что работаете на губернатора.

Я кивнул:

– Вы, конечно, понимаете, что губернатор Хоффман очень интересуется ходом вашего расследования.

– Да, я получил на то расследование его благословение.

– Да, вы имеете такое благословение, но он хочет знать, чего вы смогли добиться. Время, оставшееся у Ричарда Хауптмана, истекает.

Улыбка исчезла с его лица, но трубки изо рта он не вытащил.

– Несчастный бедолага. Сидит в доме смерти и ждет казни за преступление, которого не совершал.

– Я тоже думаю, что он не совершал его, – сказал я. – А вы почему так думаете?

– Натан... вы не против, если я буду называть вас так? Натан, представьте, что вы похитили этого ребенка, вы выдающийся преступник этого столетия, вы спланировали преступление века и осуществили его. Если вы такой гений, то разве вы возьмете из своей собственной мансарды доску для изготовления лестницы, чтобы потом оставить ее на месте преступления как улику?

– Вероятно, нет.

– Никогда. Тем более, если вы Хауптман, у которого полно всяких досок и в гараже, и во дворе. Это сфабрикованное доказательство, я узнал об этом от своих друзей в полиции штата. Это чушь собачья.

– Что ж, вы правы.

– Позвольте мне спросить вас кое о чем, Натан. Если у вас хватило ума, чтобы получить этот выкуп, то поедете ли вы сами потом в собственной машине с вашим номерным знаком на бензоколонку, чтобы дать этому парню золотой сертификат и подлить еще масла в огонь, сказав, что у вас дома много таких денег?

– Полагаю, что нет, – я сменил положение на жестком стуле. – Не обижайтесь, Эллис... Вы не возражаете, если я буду называть вас так? Эллис, то, что вы говорите, мне уже давно известно. Я приехал сюда из Вашингтона не для того, чтобы чесать язык.

Его рот, из которого торчала трубка, дернулся.

– Вы знаете, что тот маленький труп, найденный на склоне горы, возможно, не был сыном Линдберга?

– Я допускаю такую возможность.

Он подался вперед, и челюсть его выступила, как нос корабля.

– Да, но я спросил, знаете ли вы об этом? Я не говорю о неправдоподобии того, что эти кости не заметили раньше, когда тот лес прочесывали все, начиная от полиции Нью-Джерси до американских бойскаутов. Я говорю о своей беседе с патологоанатомом, касавшейся скорости разложения тела. Я говорю о том, что я просмотрел сводку погоды в этом регионе за эти три месяца.

– Сводку погоды?

Он откинулся назад и улыбнулся, как рыбак, вернувшийся домой с хорошим уловом.

– Вы когда-нибудь складывали кучу из компоста, Натан?

– Я городской парень, Эллис, и ни черта не знаю о компосте.

Он засмеялся:

– В компостной куче даже самый маленький лист разлагается более трех месяцев, и чтобы он разлагался быстрее, нужно добавить в кучу навоз. И все равно для его разложения потребуется несколько месяцев. Нас уверяют, что это тело было телом сына Линдберга, но оно не могло разложиться так сильно за три месяца при такой холодной погоде.

– Это интересно, – согласился я, и это было действительно интересно. Я даже сделал небольшую запись в своем блокноте. – Вы это имели в виду?

Сонные голубые глаза проснулись.

– Вам этого мало, городской парень. Вы хотите знать то, о чем знаю я и о чем не знаете вы?

– Конечно.

– Что ж, – сказал он, и будь я проклят, если он не уцепился большим пальцем за свои подтяжки. – Я знаю настоящего похитителя.

– В самом деле? Кто же это? – я указал на сидящего в углу скелета в шляпе. – Не этот случайно?

– Нет. Сейчас я вам покажу этого парня, – он начал рыться в бумагах на столе, в конце концов отыскал и подал мне фотографию.

На ней в фас и в профиль был изображен мужчина с головой цилиндрической формы, с неумело зачесанными назад волосами, темными бровями, носом алкоголика и мясистым лицом, которое казалось одутловатым даже на черно-белой фотографии. Его рот представлял собой тонкую изогнутую полоску, галстук-бабочка упирался в отвисший двойной подбородок. Ему можно было дать и пятьдесят, и семьдесят лет. У него были мрачные, безжизненные глаза человека, которого ничто не беспокоило, кроме, может быть, его самого. Я бы ни за что не доверился человеку с таким лицом.