Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов
Наконец привезли долгожданное: дивизии Оливье и Монришара подошли к Треббии.
IX
Южная ночь разом опустилась на землю. Ружейная стрельба прекратилась: бесполезно стрелять, не видя врага.
После кровопролитного боя французы были по всей Линии отброшены за Треббию. Отброшены, но не уничтожены. Там, за рекой, стояла 35-тысячная армия (а Суворов не имел и 30-ти), готовая завтра же померяться силами.
Из-за крайнего утомления войск, которые прямо с труднейшего форсированного марша попадали в дело, пришлось начать сражение не в семь часов утра, как назначил в диспозиции Суворов, а в десять.
Сильно пересеченная местность, неудобная для атак, очень удобна для обороны. Она-то и затянула сражение.
В результате - не хватало дня.
С другой стороны, все дело испортил глупый, боявшийся всего папа-Мелас. Под его командой находился резерв - войска австрийского генерала Фрёлиха. Резерв должен был в нужную минуту помочь правому флангу, игравшему самую главную роль в сегодняшней операции. Мелас же самовольно, вопреки суворовской диспозиции, присоединил весь резерв к своему левому флангу, хотя против него стояла слабая, в четыре раза меньшая бригада Сальма.
Из-за этого незаконного распоряжения Меласа вся прекрасно задуманная Суворовым операция теряла свой смысл. И одиннадцати батальонам Багратиона пришлось из-за Меласа выдерживать натиск шестнадцати батальонов французов.
– Этого старого сукина сына Меласа расстрелять мало! - горячился вспыльчивый Багратион.
– Помилуй бог, причем тут старость? Австриец и молодой это сделает,иронически улыбнулся Суворов.
– Ой, простите, ваше сиятельство! Я не хотел!…- смутился Багратион, вспомнив наконец, что Суворов и Мелас - одногодки.
В представлении Багратиона Александр Васильевич был молодым. Слово "старость" как-то не шло к подвижному, энергичному, полному жизни Суворову.
Багратион удивился, что фельдмаршал так снисходительно отнесся к проступку Меласа.
– А что с ним делать? Заводить сейчас, на поле, скандал - Макдональд нас обоих за хохолок. Черт с ним! То ли приходится спускать этим австриякам!
Эту ночь Суворов ночевал с Багратионом. Меласа он не видал целый день: их разделяли восемь верст, а теперь, после такого подвоха со стороны барона, Суворов не очень и хотел бы его видеть,
Суворов заночевал в небольшом одиноко стоявшем домике, в двух верстах от реки Треббии. Он сам едва держался на ногах от усталости: целый день под палящим солнцем и в седле.
Назавтра Суворов оставил прежнюю диспозицию: наступать по тем же направлениям, колонны те же. Только изменил начало боя, назначив пораньше на восемь часов утра. Меласу Суворов подтвердил приказ отправить к средней колонне резерв, состоящий из дивизии Фрёлиха и десяти эскадронов кавалерии князя Лихтенштейна.
Быстро окончив дела, Суворов лег спать. Он лежал на голой лавке, постелив свой плащ. На полу, на тюфяке, услужливо предложенном хозяином дома, раскинулся Багратион.
Багратион не мог успокоиться. Он не мог простить австрийцам давешнюю обиду, клял гофкригсрат и Меласа и подсчитывал, сколько у Макдональда сил. Выходило - больше, чем у союзников.
– Ничего, князь Петр. Помни: воюют не числом, а уменьем! Спи! - сказал Суворов, поворачиваясь к стене.
Х
День начался. Снова было бездонное голубое небо и яркое солнце. И снова в этом безоблачном, спокойном небе гулко отдавались, гремели громы.
Бой начался.
Сегодня Макдональд сам атаковал Суворова, атаковал уверенно: все было как полагалось - французы имели на всех участках позиции численный перевес. Оставалось. только охватить с флангов и ударить в центр. Победа должна была свалиться в руки.
Французы переходили Треббию колоннами. Между пехотой шла кавалерия. С правого берега по левому вели огонь батальоны, оставленные Макдональдом на местах.
Как и вчера, главный удар был не у реки По, а на противоположном конце фронта. Левое крыло французов обходило по высотам правое крыло русских.
У Суворова было значительно меньше сил, чем у врага, но он бесстрашно приказал Багратиону еще податься вправо, Багратион принял правее и ударил в штыки. С флангов на французов кинулись казаки, и все было кончено: французы бежали к реке, спасаясь к своим.
Но Макдональд не зевал. Когда Багратион подался вправо, между Багратионом и Швейковским образовался промежуток шириною около версты. Дивизии Виктора и Руска кинулись в эти ворота. Французы нападали с фронта и с фланга. Их атаки шли одна за другой.
Русские войска, незнакомые с отступлением, упорно отстаивали каждый кустик, каждый камень.
Некоторые русские полки оказались окруженными, но оборонялись так, что французы не могли добиться победы.
И все-таки численный перевес врага сказывался - положение русских становилось весьма тяжелым.
Суворов уже несколько дней почти не слезал с коня, ел кое-как, на ходу и всухомятку, спал меньше обычного и потому устал невероятно. Только непреклонная воля и твердая вера в победу поддерживали его.
Небывало быстрый переход от Александрии к Сан-Джиованни, многодневный упорный бой с превосходным и превосходящим численностью противником - все это окончательно измотало войска. Люди двигались буквально из последних сил.
Но Суворову нужно было держаться больше всех.
Стоит ему хоть чуть ослабить этот напор, и победа уйдет из рук.
И Суворов держался.
Очень изнуряли Александра Васильевича дневная жара, безветрие душного июльского полдня, хотя вообще жару Суворов любил.
Сняв маленькую каску и сбросив с плеч пропотевший на спине полотняный китель, Суворов сидел в тени кустов у развилки дорог. Так чудесно было бы теперь выкупаться или хотя бы облиться студеной водой, но не за этим ходить. Да и Прошка остался вместе с Аркадием где-то в Сан-Джиованни.
Александр Васильевич с удовольствием прислонился к громадному камню. От камня шел приятный холодок.
Разгоряченное тело отдыхало.
Сзади за кустами перешептывались ординарцы и вестовые.
Все генералы были в бою. Только минуту назад Александр Васильевич услал в центр к Ферстеру генерал-квартермистра Шателера.
Суворов сидел, думая о том, что более двух тысяч лет тому назад на этих самых берегах Треббии великий Ганнибал одержал решительную победу над римлянами.
Прислушивался к звукам боя, стараясь угадать, как сегодня идет сражение.
Ружейная пальба и крики французов слышались уже где-то сбоку, чуть ли не у Казалиджио.
Суворов послал штабс-капитана Ставракова к Меласу - немедленно двинуть на помощь правому флангу резерв.
В висках ломило. Хотелось пить.
– Ванюшка, нет ли у тебя апельсинчика?
– Пожалуйте, ваше сиятельство,- вышел из-за кустов полковник Кушников.
– Спасибо, дружок!
Суворов съел апельсин. Хотел было послать Кушникова к Багратиону - его очень беспокоил правый фланг,- как вдруг из-за поворота дороги выскочил на буланой лошади генерал Розенберг.
"У него давеча вороной конь был. Опять подшибли, что ли?" -мелькнуло в голове.
Высокий худой Розенберг соскочил с коня. Суворовский вестовой принял поводья.
– С какими новостями, Андрей Григорьевич?
Розенберг смутился. Снимая шляпу, он сказал:
– Ваше сиятельство, держаться нет сил. Надобно отступить…
Мгновение Суворов смотрел на Розенберга в упор. Потом повернулся так, чтобы Розенберг мог вполне охватить громаду камня, прислонившись к которому сидел Александр Васильевич. - А этот камешек можете сдвинуть?
Розенберг не знал, что ответить.
В разговорах с фельдмаршалом он всегда как-то не мог найти правильной линии. Всегда говорил не к месту, невпопад. Молчал.
– Не можете? Ну, так и русские не могут отступать. Извольте держаться. Ни шагу назад! - хлопнул он ладонью по камню.
Розенберг вспыхнул: он был обидчив, горяч. Розенберг знал, что граф Суворов не весьма жалует его. И потому в каждом слове фельдмаршала находил что-либо обидное для себя. Вот и теперь ему показалось, что Суворов подчеркнуто сказал - "русские". А ведь Розенберг хоть и курляндский дворянин, а всю жизнь в русской армии и всегда считал себя русским человеком.
– Слушаю-с! - по-солдатски отрубил он и, надев треуголку, торопливо отошел к коню.
На повороте дороги он встретился с князем Багратионом. Багратион во весь опор мчался туда же, к Суворову.
– А, князь Петр! Ну, как?-спросил Суворов.
– Французы отброшены, ваше сиятельство. Но у нас убыль - до половины,не слезая с коня, только перегнувшись с седла, докладывал Багратион.- И ружья плохо стреляют. Пороховой копоти накопилось…
Суворов почувствовал: если Багратион так говорит, значит, дело серьезное.
Люди утомились. Подкрепления нет. Придется Суворову двинуть в бой свой последний резерв - самого себя.
