Гонсало Гинер - Тайна масонской ложи
— В тот день, когда вы спасли Фаустину, ладони у Беатрис были перебинтованы, и, когда я спросил ее, что с ней случилось, она ответила, что ничего особенного, а дальше произнесла фразу, смысл которой я не понял: она сказала, что пыталась себя защитить.
— Может, она скрывала под бинтами как раз порезы в виде крестов, о которых она мне рассказывала? — взволнованно спросила Мария Эмилия.
— Не знаю. Но сегодня на ее руках бинтов уже не было. Я обратил на это внимание, когда она к нам пришла.
— Она была у вас?
Мария Эмилия почему-то не на шутку перепугалась.
— Она и сейчас здесь. Разговаривает со своей матерью. А еще с ней ее любимая служанка.
— Ради Бога, Франсиско, немедленно пойдем к ней! — Мария Эмилия вскочила с кресла, на котором сидела.
— Но что произошло? Я вас не понимаю…
— Нам нужно с ней срочно поговорить, — вмешался Тревелес. — А иначе может произойти нечто ужасное.
Они все втроем побежали вверх по лестнице к спальне Фаустины. Тревелес, бежавший первым, мысленно молился о том, чтобы их подозрения не подтвердились.
Дверь спальни была закрыта изнутри. Они несколько раз постучали, но никакого ответа не последовало. Тревелес попросил Марию Эмилию отойти немного в сторону: он решил попытаться вышибить дверь. К его усилиям присоединился Франсиско, и после третьей попытки дверь не выдержала. Влетев по инерции в комнату, оба мужчины тут же замерли на месте: их ошеломила сцена, которую они увидели.
— Не двигайтесь, или я ее убью!
Это был голос Беатрис. Она стояла на коленях за спиной сидевшей на кровати болезненно бледной Фаустины, прижав острие кинжала к ее груди. Рядом с ними находилась Амалия, которая еще одним кинжалом — поменьше — вырезала на коже графини перевернутые кресты.
— Беатрис! — гневно воскликнул Франсиско и решительно направился к кровати.
— Отец, еще один шаг — и я проткну ее кинжалом. Я никому не позволю помешать мне.
Он надавила кинжалом на кожу Фаустины, и от его кончика тут же побежала тоненькая струйка крови.
— Не трогайте ее, пусть сделает то, что задумала! — Графиня повернула голову и встретила ледяной взгляд Беатрис. — Если это сделает тебя счастливой, убей меня, девочка моя. — Графиня схватила свободную руку Беатрис и прижала ее сжатый кулак к своей груди.
— Еще не время… — сказала в ответ Беатрис. — Сначала я хочу, чтобы меня выслушали — и ты, и все остальные. Последние слова, которые ты услышишь в своей жизни, скажу я.
— Я не допущу, чтобы опять пролилась кровь, — вмешался Хоакин. — Беатрис, тебе мало того, что ты сделала с отцом Парехасом и графиней де Вальмохадой?
Тревелес решил открыть Фаустине истинное лицо ее дочери, завязать об этом разговор, а там, может, Беатрис на пару секунд отвлечется, и эти секунды станут единственным шансом алькальда. Тогда он внезапно набросится на нее и не позволит ей осуществить свои преступные намерения.
— А что случилось с отцом Парехасом? — спросила Фаустина.
Слова Тревелеса о капеллане вызвали у нее обеспокоенность даже вопреки той острой физической боли, которую она сейчас испытывала из-за старых ран и порезов, сделанных Амалией на ее руках и ногах. Ее мучила и не менее острая душевная боль, вызванная осознанием того, в какое чудовище превратилась ее приемная дочь Беатрис.
— Мы вдвоем его убили, — заявила Беатрис и с гордостью посмотрела на Амалию. — Он был всего лишь грязной крысой, а мы совершили доброе дело, потому что благодаря этим крестам Властелин тьмы оставил его в покое и он умер счастливым. Это же произошло и со мной. — Она показала присутствующим рубцы в виде крестов на своих ладонях, а затем снова повернулась к Фаустине. — Ты была причиной смерти моей настоящей матери — Юстины. Я помню, как ты вошла в комнату моих родителей, когда я прижималась к своей окровавленной матери, надеясь, что это не позволит ей умереть. Но у меня ничего не получилось, и, когда я почувствовала смерть в ее пустом взгляде, я поклялась, что когда-нибудь кто-то за это заплатит, — что как раз сегодня и произойдет. Вчера я поквиталась с отцом Парехасом, несколько дней назад — с графиней де Вальмохадой, ратующей вместе со своим мужем — так же как и ты — за то, чтобы масонов подвергли беспощадным гонениям. Это было причиной ареста и смерти моего отца.
— Доченька моя, ты знаешь, что мы тебя любим. Поверь мне, я сама себя ненавидела за то, что тогда произошло, — призналась Фаустина, — и пыталась искупить этот грех любовью к тебе. Ты больна, солнышко мое. Позволь мне тебе помочь.
Амалия заметила, как напрягся Тревелес, и, разгадав его намерения, решительно приставила острие кинжала к одному из глаз Фаустины, давая тем самым понять, что произойдет, если алькальд хотя бы сдвинется с места.
— А где была эта твоя любовь, когда ты уничтожила мое счастливое будущее рядом с Браулио и выдала меня замуж за ненавистного мне герцога де Льянеса?
— Мы сделали это для твоего же блага, — вмешался Франсиско, уже немного пришедший в себя от ужаса, который охватил его при виде этой жуткой сцены.
— Вы не понимаете, что плохо и что хорошо. А я это знаю. Он мне это объяснил.
— Кто это он? — спросила Мария Эмилия.
— Тот, кто властвует над тьмой, над злом и испокон веку следит за всеми нами. Он был со мной с того самого дня, как умерла моя мать. Благодаря его наставлениям я многое поняла: я научилась находить в своих страданиях счастье, а в боли — главный смысл своей жизни. Вы и понятия не имеете, какое счастье ощущаешь, когда есть четкие представления о том, что тебе нужно делать. Я узнала, что месть является самым возвышенным чувством, освобождающим сердце от других, примитивных и нелепых чувств, которые вам кажутся важными.
Беатрис зачарованно смотрела куда-то в пустоту, а говорила она так, как будто была одержимой.
— Ты сошла с ума, — не выдержал Франсиско, которому надоело слушать весь этот бред.
— Нет, я вовсе не сошла с ума. То, что я сейчас делаю, — выполняю свое предназначение в жизни, и ты сейчас все поймешь. — Она посмотрела на свою служанку. — Амалия, настало время показать им картину.
Цыганка отошла от кровати, достала из тряпичной сумки большой кусок холста и развернула его, открыв взорам всех присутствующих.
К их удивлению, они увидели на картине персонажей, которых сразу же узнали: отца Парехаса, иезуита Кастро, графиню де Вальмохаду. На картине была и Фаустина: она стояла на коленях, направив острие кинжала себе в сердце, а за ее спиной в угрожающей позе находился еще один персонаж, очень похожий на Беатрис. Эта картина так поразительно перекликалась с реальными событиями, что в комнате на несколько секунд воцарилось напряженное молчание.
— Однажды я увидела картину, похожую на эту, — ее нарисовал Паоло Веронезе — и сразу же поняла, в чем заключается мое главное и единственное предназначение в жизни: насытиться местью, — Беатрис говорила медленно, но решительно. — На той картине была изображена мученическая смерть святой Юстины. Она находилась в центральной части картины, а вокруг нее стояли пять персонажей, наблюдавших за ее мученической смертью с презрением и без малейшего сострадания. Четверо из них стояли по двое слева и справа от нее, а пятый — за ее спиной. Узнав, что у этой святой было такое же имя, как и у моей матери, и что она умерла почти такой же смертью, я решила нарисовать картину, на которой изображались бы события той жуткой ночи во дворце маркиза де ла Энсенады. С тех пор я ее и рисую, добавляя постепенно лица: сначала я нарисовала лица тех, кто присутствовал при гибели моей матери, а затем — тех, кому я решила за нее отомстить. Сегодня этой картине суждено стать реальностью.
Тревелес понял, что другой возможности у него уже не будет: Амалия стала прятать картину в сумку и повернулась к нему спиной, а Беатрис на секунду о чем-то задумалась. Он подал знак Франсиско, и они вдвоем стремительно бросились вперед.
Хоакин подскочил к Беатрис и молниеносно схватил ее за руку, не позволяя вонзить кинжал в грудь Фаустины. Бросившаяся вслед за Тревелесом Мария Эмилия схватила Фаустину за руки и, напрягая все свои силы, стащила ее с кровати, на которой сцепились в отчаянной схватке Хоакин и Беатрис.
Амалия с громкими криками пыталась вырваться из железных объятий графа де Бенавенте, который повалил ее и прижал к полу. Оставшись без кинжала — Франсиско сумел выбить его у нее из рук, — цыганка пустила в ход свои ногти и стала царапаться со свирепостью дикой кошки — пока от сильного удара по затылку не потеряла сознание.
Тревелес отчаянно боролся на кровати с Беатрис, стараясь не выпускать из виду лезвие кинжала, который она все еще сжимала в руке. Однако она изловчилась и нанесла ему укол в бедро, причем с такой силой, что пронзительная боль заставила Хоакина инстинктивно ослабить хватку. Тогда Беатрис, уколов его еще и в плечо, вырвалась из его рук и попыталась резануть кинжалом Хоакину по горлу, но он вовремя увернулся.
