Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Список и стоимость ценностей Соловьев не указывал и не называл по многим причинам. Одна из них — некому было оценивать. Иван Николаевич никого к своим сокровищам не подпускал. Вдобавок оставалось неизвестным, в какой валюте их можно оценить. В тайге советский рубль ничего не стоил. Существовал товарообмен. В ходу были царские золотые и серебряные монеты. Соловьев, например, купил своего скакуна за одну золотую пятерку. Цена коню была многократно большая, но при полном безденежье одна золотая пятерка считалась богатством…

Кроме того, я полагаю, Соловьев и сам не видел всех своих сокровищ сразу. Они были запрятаны в разных местах. Это обеспечивало им безопасность и служило… очередной хитростью.

Часть спрятанных сокровищ атаман не собирался отдавать, Он надеялся после отбытия наказания воспользоваться богатствами сам и щедро наградить людей, которые оставались рядом с ним до конца.

Хотя относительно тайников Соловьев темнил, Голиков понимал: нужно соглашаться на официальные переговоры без промедления. В противном случае может пропасть все.

Соловьев тоже четко понимал: от числа и стоимости возвращенных ценностей будет зависеть и срок наказания. Но в нем нарастал страх перед окончательным решением. Он тянул время Наконец, прислал очередного гонца.

Атаман заявлял о готовности к официальным переговорам на основе надежных гарантий. Но это, уточнял Соловьев, должны быть не гарантии Красноярска. Здесь он никому не доверяет. Это должны быть гарантии Москвы. Он, Иван Соловьев, командир «белого горно-партизанского отряда имени Великого князя Михаила Александровича», желает получить «охранную грамоту» от ВЦИК. Ее должен подписать сам Михаил Иванович Калинин.

Надо полагать, в тайгу к Ивану Николаевичу последнее время возили опытного юриста. До той поры Соловьев приглашал к себе в лагерь только хирургов или врачей «по женским делам». Платил Иван Николаевич неизменно золотом — две царские пятерки или червонец за каждое посещение.

Когда предварительная устная договоренность с Соловьевым была достигнута, Голиков сообщил о ней в штаб ЧОН губернии. В подтверждение послал несколько кратких записок Ивана Николаевича, которые у него по этому поводу имелись.

Так еще в конце весны 1922 года начал вырисовываться «тамбовский вариант» завершения хакасской трагедии.

Так близилась к реализации миссия, ради которой Голиков был вызван в таежный Ачинско-Минусинский район из центра Москвы, с древнего Арбата, где располагалась Академия Генерального штаба.

Пока Аркадий Петрович преследовал Соловьева в тайге или вел с ним заочные переговоры, зная, что атаман совсем рядом (но никогда эти два процесса не путая), происходило вот что.

Ближайший начальник, командир 6-го Сибирского сводного отряда Кудрявцев неторопливо рыл для Голикова «волчью яму». Опыт таежного охотника подсказывал ему, что рано или поздно Голиков в нее свалится.

Начал Кудрявцев с прямых, бесхитростных доносов командующему войсками ЧОН губернии Какоулину. Об этом, напоминаю, свидетельствует резолюция заместителя командующего войсками ЧОН Енисейской губернии Кусина, который написал: «Теперь я понимаю, почему на Голикова столько доносов от командира Сибсводотряда». «Столько» — это не один, не два и даже не три. Это много.

Какоулин по своим ведомственным соображениям поток лжи и клеветы одного командира в отношении другого пресекать не стал. Кудрявцев рассматривал молчание как форму поощрения. Однако и Голикова командующий губЧОН на основе этих доносов наказывать не спешил. Он взвешивал и пережидал.

Тогда раздосадованный неудачей Кудрявцев пошел на еще большую подлость. Была она, конечно, против Голикова, но задевала уже и Какоулина. Кудрявцев стал направлять доносы прямо в ГПУ. Сам он их писать не мог, чтобы не торчали его собственные уши, и выход увидел в том, чтобы привлечь к изготовлению доносов сомнительных, однако услужливых лиц. Часть этих посланий сохранилась.

Донос № 1

Секретный агент штаба 6-го Сводотряда Федор Сулеков, абсолютно неграмотный, якобы продиктовал писарю следующее. 23 мая 1922 года означенный Сулеков прибыл в Ужур и «доложил как осведомитель» о добытых сведениях «военкому Волкову и особенно (?!) комбату Голикову», в каких селах находятся отряды Соловьева. «Но на это никто никаких мер не принял».

В доносе любопытны три момента.

Первый: диктовал ли это заявление сам Сулеков.

Второй: Сулеков обвинил сразу двух командиров — Волкова и Голикова. Но донос поступил в ГПУ и оказался в «деле» Голикова.

Третий момент, самый главный: Аркадий Петрович в мае месяце в штабе 6-го Сводотряда уже не служил. Еще в марте он был назначен начальником Ачинско-Минусинского боерайона.

Донос № 2

Голиков выследил, разоблачил и лично отдал под суд красноармейца своего отряда Мельникова. Тот занимался грабежами, регулярно крал у местных жителей одежду. Прежде всего, мужское нижнее белье: рубашки, кальсоны. Также брал женские платки, «машинку для стрижки волос… подтяжки, деньги, кошельки, часы».

На допросах в прокуратуре 5-й армии Мельников чистосердечно перечислил все свои вины. Но при этом счел нужным сообщить (не следователю прокуратуры 5-й армии, которому это могло быть особенно интересно, а прямо в губернское ГПУ), что «на этот путь его подтолкнул товарищ комбат Голиков».

Какую цель мог преследовать «комбат Голиков», который в долю с ним не входил и подштанниками не торговал, Мельников объяснить не сумел. Как не смог растолковать, зачем в таком случае Голиков сам его арестовал и отдал под суд.

Донос № 3

Столь же простодушно сочинялись и другие доносы. Председатель волисполкома А. Балахчин писал в Ачинск (кому — неизвестно: адрес на конверте умышленно оторван). А попал донос в Красноярск. Опять-таки в ГПУ. В стопку «сигналов» о Голикове.

Балахчин сообщал: 15 мая 1922 года в село Подкамень приехал отряд в 20 красноармейцев во главе с Голиковым. Арестовали Янгулова Игнатия Васильевича по обвинению в том, что он состоял в банде Соловьева.

Но письмо не в защиту Янгулова…

«После мы (кто именно?!) хватились, — писал Балахчин, — что они (кто именно?!) утащили (у кого именно?!) золотое кольцо, две (какие-то меры) серебра и два кольца женских».

То, что первая часть доноса об украденных кольцах и серебре является ложью, свидетельствует деталь. Заявление завершает еще одна жалоба: «Еще у гражданина нашего же улуса Тайдонова Никиты нагребали овса полмешка без всяких спросов».

Если бы мифические кольца имели реальных хозяев, обобранные владельцы тоже были бы названы по фамилиям, именам и отчествам. Дело в том, что золотник золота в Сибири в 1922 году стоил 3 рубля 80 копеек. А пуд хлеба — 4 рубля. Понятно, что стоимость колец была выше стоимости половины мешка овса.

Когда же заявления штатного осведомителя Сулекова, похитителя кальсон Мельникова и председателя волисполкома Балахчина снова не возымели никакого действия, то есть Голиков остался на свободе, в губГПУ поступил еще один сигнал.

Донос № 4

В его основе лежали показания казака по фамилии Терский. Казак сообщал, будто бы Голиков арестовал его за сообщничество с Соловьевым (где и когда, не указано), потребовал взятку в 250 рублей 5-рублевыми золотыми монетами, бил плетью, но, получив деньги, отпустил.

50 золотых монет — это было 250 граммов червонного золота.

Вопреки существующему мнению, что в России царило полное беззаконие, в 1922 году уже существовала судебная система. Действовал Уголовный кодекс. Правда, многие его статьи несли на себе печать безжалостных приговоров полевых судов.

В законах тех лет особо оговаривалось: преступление, совершенное должностным лицом или членом большевистской партии, считается более тяжким, чем аналогичное преступление, содеянное рядовым гражданином.

Суды жестко придерживались этого требования. Газета «Красноярский рабочий» напечатала судебную хронику. Двое: партиец-командир и беспартийный красноармеец похитили по 4 килограмма сливочного масла. Рядовой был приговорен к трем годам тюрьмы. А командир — к расстрелу. Только Москва, ВЦИК, заменили незадачливому командиру смертный приговор. Он получил пять лет тюрьмы.

Если бы обвинения Терского подтвердились, Голикова судили бы по нескольким статьям:

• злоупотребление служебным положением;

• вымогательство и мошенничество;

• незаконные операции с драгоценными металлами в крупных размерах.

За такой перечень преступлений Аркадия Петровича ожидал расстрел без всяких надежд на смягчение приговора.

Естественно, что по заявлению Терского был произведен розыск. Он выявил ряд странных обстоятельств.