Расплата - Пётч Оливер
– Скорее в церковь! – приказал Матис. – Они не посмеют тронуть вас в церкви. Там можете молиться, сколько душе угодно, а сейчас поторапливайтесь!
Он миновал крестный ход, распахнул низкую дверь и загнал в церковь напуганных цистерцианцев. Церковь Ойссерталя представляла собой трехнефное строение с витражами, сквозь которые лился красный свет. Матис не сразу осознал, что это вовсе не заря, а отсветы пламени. Крестьяне действительно подожгли хозяйственные постройки, амбары и сараи. Вдали слышались торжествующие крики.
«Они сожгли свой новый дом! Завтра, когда огонь погаснет, мы снова будем мерзнуть и голодать».
Взглянув в сторону алтаря, Матис вдруг заметил толстого настоятеля. Вейганд Хандт слыл скверным управителем и своего сана добился только за счет высокого происхождения. Будучи третьим сыном графа из Бадена, он использовал монастырь для собственного обогащения. До сих пор лишь усердие отца Тристана уберегало его от худшего. Отец Вейганд как раз складывал в мешок серебряные подсвечники, золотые кубки и украшенные парчой и самоцветами ларцы.
– Бросайте мешок, если вам жизнь дорога! – окрикнул его Матис.
Настоятель вздрогнул. Как только толстяк узнал говорившего, губы его растянулись в жалостливой улыбке.
– А юный орудийщик! – просипел священник. – Я и не ожидал встретить тебя здесь после всего, что мы для тебя сделали… – Он пригнулся, точно загнанное животное. – Ты наверняка устроишь так, чтобы меня отпустили, верно?
– Если положите мешок, я замолвлю за вас словечко, – нерешительно ответил Матис.
Настоятель изобразил на лице изумление.
– Это… это же священные реликвии, – проговорил он и беспокойно провел языком по мясистым губам. – Необходимо спасти их от пламени. Или ты вздумал идти против Господа?
Матис тонко улыбнулся.
– Я и не знал, что серебряные подсвечники считаются священными реликвиями. И как насчет монет в мешке? Может, вам их сам святой Петр пожертвовал?
Он указал на туго набитый мешок, из которого со звоном сыпались новенькие гульдены.
– А это… это пожертвования благочестивых людей, – пролепетал настоятель. – Я…
– Значит, они пойдут на пользу другим благочестивым людям. Положите мешок.
Настоятель Вейганд опустил плечи. Казалось, он готов повиноваться приказу Матиса, но неожиданно перехватил тяжелую поклажу и бросился к небольшой дверце сбоку от алтаря. Матис помедлил. Погнаться за настоятелем и бросить монахов на произвол судьбы? Пока он раздумывал, за дверью кто-то заскулил, затем пронзительно завизжал и наконец умолк.
Дверца распахнулась, и в зал вошел Пастух-Йокель в сопровождении своих телохранителей. Рубахи бродяг пропитались потом и кровью, лица чернели от сажи, так что оба походили на демонов преисподней. Янсен вытирал о плащ длинный кинжал, а Паулюс взвалил на плечо мешок настоятеля. Йокель стоял между ними, скрестив руки, и ухмылялся.
– Смотри-ка, Матис уже в церкви, – прошелестел он, и тонкий голос его разнесся под высокими сводами, так что услышали и стоявшие в отдалении монахи. – У тебя прямо чутье на жирных крыс, вроде настоятеля… – Он подмигнул Матису. – Хоть ты его едва не упустил. Хорошо, что мы успели его перехватить. Перед смертью этот хряк молил о пощаде. Но от нас он сострадания не дождется, – пастух сплюнул на освященный пол. – Хоть раз бы к нам, беднякам, сострадание проявил! Нам – пару кусков плесневелого хлеба, а золото – священникам… Но теперь с этим покончено!
Паулюс протянул ему тяжелый мешок, и Йокель принялся жадно рыться в его содержимом.
– Что скажешь, Матис? – хихикал он. – Сколько аркебуз можно купить на все это? Сколько пороха? Если захотим, мы и собор в Шпейере можем разнести, верно?
– Надеюсь, этого не потребуется, – резко ответил Матис.
Тут распахнулись двери главного портала, и в церковь молча вошли крестьяне. Матис заметил, как некоторые из них сняли шапки, а другие украдкой перекрестились.
«Они не посмеют убивать здесь монахов, – подумал Матис. – Возле купели, в которой крестили их детей…»
У бокового алтаря, перед изваянием Пресвятой Девы Марии, стояли на коленях около десяти невредимых монахов. Они боязливо поглядывали на крестьян. Воцарилась напряженная тишина. Слышен был лишь треск пламени, пожиравшего соседние строения.
Йокель решительно шагнул к кафедре, расположенной у клироса на высоте примерно трех шагов, поднялся по мраморным ступеням, вцепился в парапет и, точно гордый полководец, оглядел горстку грязных крестьян.
– Друзья, братья, мы одержали победу, – разнесся под церковными сводами его голос. – Но это лишь первая победа, впереди множество других. Власти дворян и церкви настал конец!
Люди разразились воплями. Многие, казалось, только теперь утратили всякое уважение к священным стенам. Они топали и подбрасывали серпы и косы.
Пастух-Йокель указал на горстку монахов, что жались перед алтарем, подобно напуганным овцам.
– Эти святоши пили ваше вино, жрали ваш хлеб и забивали ваш скот! – возвысил он голос. – Из года в год вы усердно выплачивали десятину, ваши дети голодали, а жирные церковники жили в свое удовольствие.
Внезапно пастух перевернул мешок над кафедрой, и серебряные подсвечники, кубки и монеты со звоном посыпались на пол.
– Это все они украли у вас, – вскричал он. – И теперь должны понести заслуженное наказание. Поэтому повесим их! Повесим их за окнами собственной церкви, дабы их добрые собратья из других монастырей видели, что станет с теми, кто обкрадывал нас все это время!
Люди снова ответили ему криками, но в этот раз более сдержанно. От Матиса не укрылись боязливые, брошенные украдкой взгляды. Стоявший в задних рядах Ульрих Райхарт покачал головой и что-то недовольно пробормотал. Причитания и мольбы монахов слились в один жалобный гул.
– Тихо! Замолчите все!
Сам того не желая, Матис возвысил голос. И вот люди устремили на него выжидательные взгляды.
Они хотят, чтобы я сказал им, что делать и как поступать. Проклятье, кто ж меня за язык-то тянул!
– Мы… добились, чего желали, – продолжил он нерешительно. – Монастырь захвачен, запасы и церковные богатства наши, настоятель понес заслуженное наказание. Теперь пора показать этим кровопийцам, как должно вести себя христианам. Проявить милосердие.
По церкви пронесся ропот, люди вполголоса переговаривались между собой.
– Господь нам не враг, – добавил Матис более уверенным голосом. – Это католическая церковь нас обирала. Папа, его кардиналы и епископы. Мартин Лютер говорит…
– Лютер ничем не лучше остальных священников! – резко перебил его Йокель; с высоты кафедры голос его звучал куда громче и убедительнее. – Да, он обещает вам Царствие Небесное, но в том лишь случае, если вы будете вести праведную жизнь на земле. Этот Лютер заодно с саксонским курфюрстом. Он не один из нас, он из числа тиранов!
– Мы сами станем тиранами, если будем поступать, как они! – вставил Матис и едва ли не с мольбой обратился к крестьянам: – Послушайте, если мы повесим этих монахов, то будем ничем не лучше проклятого наместника Гесслера, который за свои деяния теперь горит в аду!
Последние слова снова вызвали ропот среди людей. Матис видел, как крестьяне кивали и шептались между собой. Йокель впился пальцами в парапет кафедры и обвел своих подданных беспокойным взглядом. Пастух явно чувствовал, как власть ускользает из его рук.
– Если мы отпустим этих монахов, они отправятся к епископу и расскажут о нашей трусости и нерешительности, – предпринял он новую попытку, в этот раз более вкрадчиво. – Друзья мои, нельзя выказывать сострадания, иначе мы обречены! Нужно…
– Я за последний час убил трех человек, – перебил его Райхарт. – С меня довольно. Я больше не хочу марать руки в крови.
– Не все из этих монахов были плохими, – добавил какой-то старик, трясущимися руками опиравшийся на косу. – Вспомните отца Тристана. Скольких из нас он вылечил своими травами!
– Брат Иммануил всегда давал нашим детям краюху хлеба, – заметил крестьянин помоложе. – А теперь лежит там в луже крови… Нет, это не дело.
