Смерть обывателям, или Топорная работа - Игорь Владимирович Москвин
Когда Ридигер вышел, Владимир Гаврилович сказал:
– А ведь в словах Александра Александровича есть некоторый резон. Преступления вроде бы схожи, но совершены по-разному. Разные почерки, господа, разные.
– Не знаю, – произнёс Лунащук, потом добавил: – Сомнение вызывает другой факт: оба преступления совершены на одной и той же улице, использовано если не одно и то же орудие убийства, то подобное – топор. На мой взгляд, надо искать одних и тех же людей. Возможно, один из преступников был знаком и с Моисеем Андреевым, и со старшим Анциферовым.
– Вполне можно допустить, – поддержал Михаила Александровича Кунцевич.
– Хорошо, господа, я объединю эти два дела, пока не вскроются новые обстоятельства. Вы со своими осведомителями встречались?
– Владимир Гаврилович, когда? – вопросом на вопрос ответил Мечислав Николаевич. Потом добавил, словно бы оправдываясь: – Вчера поздно освободились, а сегодня с утра – у Анфицеровых.
– Я понимаю, но не затягивайте. Может быть, с этой стороны поклёвка пойдёт, тем более что и соседи, и полицейские никого подозрительного не видели ни на улице, ни в трактире у Андреева.
– Странно, – ухмыльнулся Михаил Александрович, – чтобы в трактире, да не появились подозрительные лица?
Глава 7
Статский советник Васильев, с одной стороны, блаженствовал, ибо сидел в глубоком кресле с рюмкой водки в правой руке и наколотым на вилку солёным огурчиком – в левой. С другой стороны, чувство обеспокоенности не отступало. Два злодейских преступления, в которых обнаружилось семь трупов, не давали покоя. Дмитрий Дмитриевич рассчитывал, что в дни торжеств по случаю двухсотлетия основания Санкт-Петербурга ему за тридцатипятилетнее служение царю и Отечеству вручат очередной орден. Но в сложившейся ситуации перспектива получения награды заволакивалась белёсым осенним туманом. Дай бог, чтоб на службе оставили.
Но надежда оставалась. И её имя было – Владимир Гаврилович Филиппов. Может быть, пронесётся ветер перемен над головой и не затронет заслуженного человека? Самому делать вид, что по мере сил помогаешь дознанию. Если господин Филиппов со товарищи разыщет преступников, то не преминет упомянуть и охтинского пристава, а уж если на верёвке злодеев приведёт, то тем паче не забудет о помощи.
Видимо, стоит рассказать о тех хорошо одетых людях, что две недели жили на Охте, о той троице, что в первые дни своего пребывания столовались в трактире Андреева, но потом начали посещать чревоугодное заведение господина Семиверстова, хотя там и готовят, не в пример поварам Моисея Семеновича, гораздо хуже.
Или всё-таки попытаться самому задержать эту троицу? Вдруг они убийцы? А если нет? Не хотелось бы на старости лет стать посмешищем.
Дмитрий Дмитриевич опрокинул рюмку с водкой в рот, одним глотком проглотил коварную жидкость и захрустел солёным огурчиком. Мысли на миг ушли. Тепло побежало от горла вниз. Васильев улыбнулся. Надо завтра доложить Филиппову. Но тут охтинского пристава кольнуло самолюбие. Почему именно доложить? Что он, вышестоящий начальник?
Дмитрий Дмитриевич покачал головой, поставил рюмку на стол и налил из графина отработанным движением ещё одну порцию.
Надо поделиться. Эта мысль Васильеву понравилась – да, именно поделиться сведениями. Тем более что околоточный Кутышкин поведал о тех троих, что съехали пять дней назад, покинули столицу. У сыскной полиции больше полномочий и больше шансов найти незнакомцев. Они проверят и, возможно, найдут. Если они преступники, то ему зачтётся, а если пустая карта? Так на то и существует сыскная полиция, чтобы заниматься розыском людей.
«Решено, завтра поделюсь, – он ещё раз повторил понравившееся слово, – поделюсь сведениями с Владимиром Гавриловичем».
Глава 8
– А что странного? – пожал плечами Кунцевич. – Пришли в трактир незнакомцы, вели себя тихо, поели, выпили, узнали то, что им надо. И все дела! Зачем же им привлекать к себе внимание?
– Мечислав Николаевич прав. Здесь возникают совсем другие вопросы, – поддержал чиновника для поручений Филиппов. – Допустим, они смогли получить сведения об Андреевых. Всё-таки в трактире можно подслушать беседы, подсмотреть, сколько человек живёт в доме, кто из них кто. Но почему убиты Анциферовы? Может быть, мы чего-то о них не знаем? Не выбран же преступниками первый попавшийся дом? Значит, они знали, куда лезли, знали, что должно храниться в тайниках. Стало быть, они либо были знакомы с хозяином, либо имели сведения о том, чем занимается Анциферов. Вот с этого надо начинать.
– Среди скупщиков краденого Анциферов не замечен, – потёр переносицу Лунащук. – Конечно, начнём через своих людей собирать данные об этом человеке.
– Заодно и об Андрееве, – Филиппов смотрел в окно.
– Вы думаете….
– Нет, – Владимир Гаврилович перевел взгляд на Кунцевича, – пока я ничего не думаю. Сейчас нам надо собирать сведения, а уж потом делать выводы. Так что, господа, за работу.
Не успели чиновники для поручений подняться с мест, как раздался стук в дверь.
Филиппов отозвался и жестом указал сыскным агентам – мол, можете быть свободны.
В кабинет вошёл Николай Семенович Власков, ещё один чиновник для поручений. Среднего роста, худощавый, с бритым лицом, на котором выделялись голубые глаза с едва заметным прищуром. Будучи уже немолодым – недавно отпраздновал сороковой день рождения, – он так и оставался по званию губернским секретарём. Занимался в основном делами о кражах и грабежах. На судьбу не сетовал, а воспринимал своё положение с улыбкой, говоря, что так до отставки и останется вечным губернским. Но в глубине души лелеял надежду, что его отметит начальство, после чего он поднимется ступенью выше и станет, наконец, коллежским.
– Николай Семёныч, – Филиппов указал на освободившийся стул, – с чем в этот раз?
– Как обычно, – застенчиво улыбнулся Власков и присел на предложенное место. – Помельчали наши местные и залётные воры. Будильник или самовар украдут – и пребывают в довольствии.
– Но вы-то здесь не из-за будильника?
– Совершенно верно, не из-за него, родимого.
Память у Власкова была отменной, помнил не только имена-фамилии один раз встреченных преступников, но и клички, приметы, а главное, мог опознать любого из них. Посмотрит на приведённого вора или разбойника, сощурит глаза, повертит головой то вправо, то влево, сожмёт губы, а потом и выдаст: «Ну, здравствуй, Пётр, Иван или Николай. Что теперь сотворил?». И если человек отказывается от всего, говоря, что, мол, не помнит он ни роду, ни племени, а зовётся безродным, то начнёт Николай Семёнович всю биографию приведённого рассказывать, так что тот только рот в изумлении и открывает.
Власков потёр глаза большим и указательным пальцами.
– Я по другому вопросу, Владимир Гаврилович. Воров-то я и так перед законом по мере возможности представлю. Я… – чиновник для поручений немного замялся.
– В чём дело,
