Дела минувшие - Николай Свечин
Версия была неприглядная для репутации Девятого полка. Статский советник понял это и переменил тему:
– А что за связь у убитого денщика с нашими босяками?
– Да там не босяки, а головорезы, – тут же парировал Лыков. – Цапля – это мещанин Федор Цаплин, налетчик с Нижнего базара. Рештак[21], отсидел три года в исправительном арестантском отделении. Лишен права проживания в Нижнем Новгороде, но спокойно тут квартирует. Колька Бешеный – личность малоизвестная, но, похоже, это беглый каторжник Николай Мозжевелов. Убийца, в циркулярном розыске.
В кабинете стало тихо. Этого только не хватало «карману России» – беглых убийц. Апрель, ярмарка не за горами. Когда съедутся сотни тысяч гостей, найти Мозжевелова станет труднее.
– Почему Цапля таится у нас под носом, а мы его терпим? – завелся Благово. – Что я скажу Николаю Густавовичу?
Встал Титус и сделал свой доклад. Федор Цаплин скрывается по подложным видам в ночлежных квартирах где-то вокруг Миллионки. Надо делать большую облаву. Заодно можно и Кольку Бешеного зацепить…
Миллионкой в народе называли Верхнюю и Нижнюю Живоносновские улицы с прилегающими к ним переулками: Рыбным, Торговым, Гарнизонным, Ивановским и Казарменным. Называли со злой иронией. Местность облюбовали босяки, «золотая рота», и забили ее своими немытыми телами до отказа. Главные ночлежные квартиры полиции были хорошо известны. Это дома Кия и Польц на Почаинской улице, Сучкова – в Нагорном переулке, Торсуева – на Волжской набережной и сразу четыре дома на Живоносновских: Романычева, Сироткина (бывший Переплетчикова), Бролина и Колчина. Дома – настоящие притоны и рассадники антисанитарии. Они разбиты на каморки, в каждой из которых ночует до пятидесяти человек. Люди ютятся на нарах в три яруса, а также под нарами на полу. Итого в каждой ночлежке числится несколько сот человек. Многие из них не имеют документов и вынуждены скрываться от полиции. Есть откровенные жулики и даже бандиты – они и правят бал. Нравы в ночлежках суровые. Жильцы спят вповалку, без различия пола и возраста, отчего в каморках царит разврат. Мать с ребенком, беглый арестант и семнадцатилетняя девушка живут бок о бок. Вернуться оттуда в нормальную жизнь почти невозможно…
У Миллионки имеется свой генеральный штаб. Это вонючий трактир Рыжова на втором этаже дома бывшего Переплетчикова. Притон для уголовных, какие в Питере называют пчельниками, а в Нижнем – шалманами. Помойка первый сорт! Как водится, у заведения есть чистая и грязная половины, и посетители там разные. Правда, слово «чистая» приходится брать в кавычки. Но на столах хотя бы постелены бумажные скатерти и лежат ложки из алфенида[22]. Сюда ходит местная аристократия: спившиеся чиновники и офицеры, содержатели каморок и съемщики, то есть барыги, скупщики краденого. Рядом Толкучий рынок, и поэтому с краденым полный порядок… Ну а в грязную половину лучше и не соваться. Там могут случайному человеку кулаками на теле такое выгравировать, что хоть в этнографический музей. Сердитые мужики лущат пиво с водкой и обговаривают, кого сегодня ночью будут утрамбовывать. Если и искать Цаплю с Колькой, то начинать надо именно отсюда. Причем знаменитая клоака находится через улицу от Рождественской полицейской части!
Благово с Лыковым пошли к Каргеру, доложили вновь открывшиеся обстоятельства и предложили провести облаву на всем Нижнем Базаре. Заодно решили вопрос с Плоцком. Посылать запрос в Департамент государственной полиции Павел Афанасьевич счел ненужным. Это лишняя инстанция: оттуда напишут в Польшу, на всю переписку уйдут месяцы. Лучше сразу отбить телеграмму в Плоцк: есть ли у сбежавшего Антона Рутковского братья в офицерских чинах? Если подпись под запросом будет действительного статского советника Каргера, то на него ответят быстро. Николай Густавович сразу изъявил согласие: готовьте экспресс[23] за счет управления.
– А облаву?
– Нынче же ночью. Сбор всем частям. Пусть выделят Рождественской по пятнадцать городовых при помощнике пристава.
В Нижнем Новгороде в обычное время штаты полиции вполне достаточны. Город разбит на четыре части: Первую и Вторую Кремлевские, Рождественскую и Макарьевскую. В них служат четыре пристава, четырнадцать их помощников, двадцать околоточных надзирателей и сто семьдесят городовых. Имеется также пристав конной стражи, под командой которого тридцать один всадник. Плюс речная полиция – два чиновника, девять надзирателей и девяносто один нижний чин. С 1 июля по 15 сентября дополнительно набирают временный ярмарочный штат – сто двадцать пеших полицейских и двадцать конных стражников. Это притом что на ярмарку присылают свои отряды московская и петербургская общие полиции, а военные – казачий полк.
Но, пока апрель, лишних людей нет, и большую облаву собрать было сложно. Каргер вызвал на совещание всех приставов. «Конному», барону Эйнзиделю, было приказано к полуночи запереть стражниками выходы из Живоносновских улиц. После чего выполнять приказания статского советника Благово.
Павел Афанасьевич поставил задачу остальным начальникам. Полицейские должны войти во все восемь ночлежных домов одновременно в четверть первого ночи. Лыков с командой из самых сильных городовых врывается в трактир Рыжова и проверяет у сидельцев документы особенно внимательно. Проверку сделают и в каморках ночлежных домов. Простые босяки сдадутся без боя, а те, кому нельзя попадать в руки полиции, полезут в окна и на крыши. Ну и пусть лезут. Чины сыскного отделения, переодетые в лохмотья, проследят за ними. А конные стражники отвернутся невзначай… Так агенты откроют новые притоны. Получив их рапорты, Благово пошлет туда тех же городовых – облава будет как пьеса из двух действий с антрактом. К утру все подозрительные и бесписьменные должны сидеть на Ново-Базарной площади, во Втором корпусе губернской тюрьмы.
Приставы сразу задали резонный вопрос: как так, второй акт пьесы? Где взять для него людей? Ведь облава, по опыту, даст сотню, а то и полторы задержанных. Кто будет их сгонять, обыскивать, караулить и тащить на Ново-Базарную? Если городовые пойдут по вновь открытым притонам… Павел Афанасьевич на это ответил: поведет их в цинтовку слабый наряд, который усилят конными стражниками. Чай, справятся при поддержке кавалерии. А усачи-городовые нанесут второй удар, и он – самый главный. Норы Миллионки полиции в целом хорошо известны. А вот окрестные притоны, тайные укрытия и хазы барыг – другое дело. Куда побежит белая кость фартового мира? В Кушелевку, в Фабричную слободу или на Бугры? А может, в землянки Новой стройки?
До ночи сыщики провели в хлопотах. Алексей встретился со своими осведами, Титус – со своими. Благово срочно очищал места в тюремном замке, выгоняя мелкую шушеру. Агент Форосков сел в грязной половине трактира Рыжова, изображая залетного громилу. Агент Торсуев продавал на Балчуге медные часы за золотые и присматривался, кто из барыг чем торгует.
В четверть первого ночи, когда конные стражники заперли выходы с Миллионки, в ночлежные дома ввалились городовые. Лыков с Титусом шли во главе команды из шести отборных молодцов, держа курс на трактир Рыжова. Четверо захватили грязную половину, пристроившись возле ламп, чтобы фартовые не погасили свет. Титус потребовал предъявить виды. А титулярный советник сунулся в чистую половину. Двое оставшихся при нем людей перекрыли другой выход, Алексей фертом замер у стойки.
Как ни странно, сидельцы заведения не обратили на маневры чужаков никакого внимания. Они были заняты важным делом: пили водку и горланили песни:
– Отчего же наша Даша
Перестала к нам гулять?
Ах, Даша – не наша,
Чужая, Федина –
Сама про то ведала!
От окна несся другой распев:
– Паулина все финтила, финтила, финтила!..
Наконец вокалисты обратили внимание на широкоплечего парня, который слушал их с усмешкой, уперши руки в бока.
– Эй, рыластый черт! Чего лыбишься?
– Три пуда с фунтом вам, ребята! – услышали они в ответ. – Хотите чёску? Щас выпишу.
Несколько мазуриков, сильно пьяные, полезли на загадочного наглеца:
– Шалыган! Турболет проклятый! Мы тебе накладем по самое Рождество!
Лыков по молодости лет давно хотел подраться, да все не складывалось. А ему не терпелось узнать, совсем ли он излечился
