Алексей Ракитин - Царская экспертиза
Алексей Иванович подспудно обратил внимание на то, что Аристарх чувствует себя не очень уверенно в обществе мужчин. Возможно, из — за молодости лет, ведь ему было всего — то двадцать, или даже того меньше. Ему словно не о чем было с ними разговаривать, да и они не слишком — то выказывали Аристарху своё расположение. Молодой человек держался всё время рядом с Александрой Максименко. Подушку принести, подать укатившееся кольцо, которое неловкая Александра никак не мола поймать на палку — всегда Аристарх был рядом и всегда готов услужить. А её, казалось, не смущало и нисколько не раздражало его постоянное присутствие рядом.
Улучив момент, Алексей оставил шумную компанию и подсел к капитану «Елены», скромно примостившемуся в сторонке от всех, в тени толстой ивы.
— Часто ли вам приходится вот так выезжать? — поинтересовался Шумилов.
— Вы имеете в виду пикники? — вид у капитана был расслабленный, умиротворенный. — Да, частенько, особенно как арбузы начинаются. Барыня наша любительница. И не только на пикники, а ещё и на рыбалку катается, но то уж только со своими, самыми близкими.
— Рыбалка?… — Алексей никак не ожидал услышать подобное.
— Ну, да… ночная на сома… э — эх, песня, а не рыбалка! Приходим на острова, потом господа на лодках становятся в заводях. Только место надо рыбное знать, и желательно, чтоб не одиночку, а всю семью сомовью брать, а то барыне неинтересно будет. Да оно и понятно — женщина ведь. А под утро костерок и уха знатная.
— А как же спать?
— Так на катере же 2 каюты есть, там вполне удобно.
— И кто же этот самый близкий круг?
— Раньше муж её покойный, Николай Федорович, его сестра с мужем, да еще Панфилов Аркадий Аркадиевич, полицейский. Правда, супруг — то покойный ездил нечасто в последнее время, всё делами занимался… А сейчас вот Резнельды, братец с сестрицей. А мне, знаете ли, такая служба при барыне самая что ни на есть отрада души. Платят очень хорошо, много лучше, чем раньше, когда я у них простым капитаном ходил по всему Дону, да и занят я куда меньше, чем ранее. А то бывало, не успеешь прийти, как в новый рейс надо.
— А что вы возили капитаном? — осторожно поинтересовался Алексей.
— Ой, да ведь у Александры Егоровны целая флотилия по Дону ходит. Возят лес, зерно, уголёк для Донбасса, и в Кривой Рог доходят. В Таганроге причал угольный сейчас строится специально для расширения перевозок. Большое дело, скажу я вам! А уж сколько у них на Волге! Донская флотилия — так, просто мелочь по сравнению с волжской.
— Это что же, у них единая компания на Волге и Дону?
— Да, называется «Волжско — Уральская пароходная компания». «Уральская» — потому что через Каспий в реку Урал ходят. Целая купеческая империя. Да — а… миллионщики…
— Вы говорите, «миллионщики». Что же, кроме г — жи Максименко ещё есть владельцы?
— Ну, я таких тонкостей не знаю. Раньше Николай Федорович, покойный муж барынин, делами занимался, а сейчас, знаю, что мамаша её во всё входит. Очень дотошная женщина. Не приведи, Господи, такую тёщу.
— Кто такая?
— Варвара Андреевна Протасова.
— А где же она сейчас?
— Да кто ж её знает, они мне не докладывают. Она бывает наездами. У них же, поди, домов по всей Волге как блох на собаке, в каждом портовом городе.
Из — под тенистой ивы, раскинувшейся за пригорком, раздался звонкий голос Александры Егоровны:
— Господа, все приглашаются отведать арбуза. Господа — а!.. У нас знатные арбузы, а вот этот, взгляните — ка, просто богатырь! Сейчас всё съем сама!
Алексей вернулся к весёлому обществу. Арбузы, действительно, были хороши. Таких сладких и сочных Алексей давно не пробовал. Или на восприятии вкуса так сказывалась пьянящая обстановка пикника? Александра Егоровна успевала разговаривать со всеми сразу и постоянно смеялась, то и дело лукаво поглядывая на Алексея, словно поддразнивая его. Но Шумилов — младший только вежливо улыбался и отмалчивался. Ему вполне хватило разговора о спиритах.
Возвращались уже затемно, когда небо стало бархатно — чёрным и чарующе — глубоким с мириадами рассыпанных в бездонной мгле звёзд. По воде побежала лунная дорожка, навевая романтическое настроение. Вся компания собралась на носу, где под две гитары на удивление стройно выводила романсы:
В тот самый миг, когда меня не станет,
Когда исчезну я в далёкой стороне
Моя любимая с другим меня обманет,
Нет! Не меня предаст, но память обо мне…
Среди голосов явственно выделялся баритон Сергея Шумилова, при всей своей бандитской наружности имевшего весьма неплохие музыкальные данные. Алексей же в одиночестве сидел на скамеечке на корме катерка, положив локти на перила. Он вдыхал полной грудью этот пьянящий воздух родины, которого, как прекрасно знал, не бывает в далёком и мрачном Петербурге. День выдался длинным, приятно — утомительным, но оставил какое — то трудно выразимое словами впечатление некоей недосказанности, незавершённости. Обещанное веселье носило ярко выраженный гастрономический характер, отчего во всём теле теперь ощущалась неудовольствие и тяжесть. Новые знакомые много ели и пили, но все они показались Шумилову — младшему людьми малоинтересными, и он не смог бы назвать ни одного человека, с кем из них ему захотелось бы пообщаться ещё.
Вглядываясь в тёмные очертания проплывавших мимо берегов, перебирая в памяти лица и разговоры, Алексей пытался разобраться в своих впечатлениях. В конце — концов, он сформулировал, что же именно не давало ему покоя. Отсутствие ясности. Ему, привыкшему ставить точки над «i», было не по душе то странное положение, в которое он вовлекался помимо своей воли. Дружеское сближение с этой непонятной барыней и её малоинтересными друзьями было чересчур быстрым и совершенно неоправданным. «Или мне только кажется, что г — жа Максименко желает перевести наши отношения из чисто деловых в разряд дружеских?» — раздумывал он.
— О чём задумался, Алёша? — спросил его неслышно подошедший к брату Сергей. Сев рядом, он точно так же положил локти на ограждение и всмотрелся в окружающий пейзаж. Но мысли его, похоже, были чисто прозаические, он не поддавался очарованию тёплой ночи.
— Да вот, размышляю…
— А ты, похоже, вдовушке приглянулся. О чём это вы с ней шептались, когда она взяла тебя под руку на пути к катеру?
— Будет фантазировать — то! Едва ли парой фразой обменялись. Она спрашивала, что я надумал по поводу ее дела. О покупке земли, разумеется.
— А ты что?
— Я спросил в свою очередь, не изменились ли её намерения? Сказал, что для составления списка участков, способных её заинтересовать, я должен буду выехать на день — два в столицу, и уточнил, готова ли она оплатить мои расходы? А что ещё я мог сказать?
— Ну — ну, давай — давай, куй железо… Во всех смыслах. Видишь, сколько желающих вокруг неё увивается, и, я полагаю, это далеко не все соискатели, — он хохотнул и легонько толкнул брата в бок.
— Скажи, а кто этот Аристарх, что все время подушки за ней носит на манер пажа? Я что — то никак не могу взять в толк…
— Как я слышал, друг семьи. Что — то вроде управляющего домом. А заодно и немецкому её учит, он же сам из немцев. А сестрица его — подруга Александры.
— Ну, то, что Резнельды вроде как друзья хозяйки — это понятно. Но по своему статусу они ведь совсем ей не ровня.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, посуди сам, Серёжа: Александра и Софья ведут себя как подруги, но одна выглядит как царица, а другая как её служанка, фигурально выражаясь, конечно. Согласись, ни одна женщина, будь у неё средства, не позволит подруге так перещеголять себя в нарядах, у них же дух соперничества заложен как… как… как кукареканье у петуха или блеянье у овцы. Это инстинкт. Какой напрашивается вывод? У Софьи нет средств за душой. А значит, и у Аристарха их нет. Тогда на чём же держится их дружба? И какая это вообще дружба? Непонятно.
— Приживалы не такая уж редкость, — заметил Сергей. — Тебе ли не знать? Всякого рода компаньоны и компаньонки…
Было уж за полночь, когда братья подкатили к своему спящему дому. Отворив бесшумно запертую на ночь калитку, они очутились во дворе, где им под ноги кинулся пушистый комочек дворового пса, так и прозванного Шариком за свою густую шубку и крутые бока. Забившись в истеричном восторге у ног братьев, он, вставая на задние лапы и тихонько поскуливая, норовил лизнуть хозяевам руки. Проводив их до самой двери дома, он успокоился и уснул на войлочном коврике у порога.
Уже лёжа в прохладной свежей постели, засыпая, Алексей видел в открытое окошко яркие звезды и чёрные силуэты веток черешни. В сознании проплывала точёная мраморная шея пышнотелой Александры Максименко и её белозубая улыбка. «Хотите персик, Алексей Иванович?» — произносили нараспев зовущие полные губы. — «И на что вам сдались наши швейцарские часы?» Одним словом, белиберда какая — то.
