Майкл Грегорио - Критика криминального разума

Но был ли он убийцей? Был ли он на самом деле Мартином Лямпе?

Я не найду себе покоя до тех пор, пока не установлю личность того безымянного трупа. Решение упомянутой загадки будет иметь одно из двух следствий: либо отчаянный поиск Мартина Лямпе будет продолжаться, либо наконец-то мир будет вновь водворен в Кенигсберге. В последнем случае беспокойные души тех, кто пал жертвой злобы жестокого убийцы, окончательно успокоятся.

Тогда и только тогда смогу успокоиться и я сам.

Я поспешно прошел через главные ворота Крепости с намерением спуститься в подземный склеп, чтобы еще раз взглянуть на безымянный труп. На сей раз я собирался пойти туда один, без Штадтсхена, дышащего мне в спину. Я пересек внутренний двор и вошел в главную башню, никого не встретив по пути. Вскоре я уже находился рядом со стрельчатой аркой и узкой дверью, которая вела вниз, в подземелья. Вооружившись факелом, висевшим на стене, я открыл дверь.

Я несколько мгновений медлил, стоя на пороге и не решаясь войти.

Запах распада шел снизу, подобно зловонному потоку. Казалось, он был способен затопить меня. Это была смесь ароматов растительного и человеческого разложения с миллионами других первобытных запахов, соединившихся под древними крепостными рвами. В какое-то мгновение я уже почти решил повернуть обратно, и лишь желание знать удержало меня, подтолкнуло вперед. Отчаянная надежда отыскать какую-то важную, ускользнувшую от нас при первом осмотре нить.

Я вошел, закрыв за собой дверь, и стал спускаться по темной лестнице при свете факела. И вдруг я неожиданно понял, что кто-то с факелом в руках поднимается мне навстречу. Вглядевшись в глубину лестничного колодца, я разглядел во мраке две смутные человеческие фигурки. Офицера Штадтсхена я узнал мгновенно. Но кто находился рядом с ним? Сердце у меня сжалось. Неужели я пришел слишком поздно? Неужели врач уже отдал приказ убрать разлагающиеся останки из подвала и немедленно захоронить?

Я остановился, охваченный гневом и разочарованием, ожидая, пока Штадтсхен подойдет поближе и доложит мне, какой очередной вред был нанесен следственному процессу в мое отсутствие. Однако когда они приблизились ко мне еще шагов на десять, сердце мое замерло от неожиданности. Передо мной была фрау Лямпе в длинной черной шали, покрывавшей голову и плечи. Он едва могла идти, опираясь на руку поддерживавшего ее офицера. Увидев ее, я с облегчением возблагодарил Господа. Значит, она все-таки застала эти жалкие останки незахороненными и могла их опознать.

Они сделали еще несколько шагов, Штадтсхен поднял голову, увидел меня и резко остановился. Мгновением позже на меня подняла полные слез глаза и фрау Лямпе. Она была поразительно бледна, кожа ее казалась прозрачнее растопленного воска, бледнее даже, чем лицо мертвого Канта. Щеки и губы опухли. Трагический облик фрау Лямпе, по видимости, подтверждал тот факт, который мне хотелось установить больше всего на свете. И я почти возликовал, увидев ее горе.

Она узнала в останках, лежащих в склепе, труп своего мужа Мартина Лямпе!

— Фрау Лямпе! — крикнул я. В моем голосе прозвучала излишне веселая нотка, которую, как надеялся, она не заметила.

Женщина громко всхлипнула и отвернулась, оттолкнув руку Штадтсхена так, словно я застал ее в мгновение непозволительной слабости, которой она устыдилась.

— На лесной тропе, по которой обычно ходил ваш муж, было обнаружено тело, — произнес я насколько мог мрачно и торжественно. — От него, боюсь, не слишком много осталось. Я понимаю и сочувствую вашему горю, видя, как вы расстроены…

— Расстроена, сударь? — Несмотря на выражение печали на лице, голос фрау Лямпе был тверд. А в интонации было что-то ядовитое и злобное. — Любой был бы расстроен, герр Стиффениис. Я молю Бога о том, чтобы ни одной другой женщине не довелось увидеть то, свидетелем чего я сейчас стала.

Я в нерешительности всматривался в ее лицо.

— Ничто в той мерзости, которую я увидела, — прошипела она, едва сдерживая гнев, — не напомнило мне Мартина. Ничто! Я надеюсь, поиски его продолжаются?

Должно быть, я невольно задержал дыхание, так как, услышав ее слова, я слишком громко выдохнул.

Значит, это еще не конец. Мартин Лямпе жив. Он на свободе и продолжает охотиться за ни в чем не повинными и ничего не подозревающими прохожими, подобно тем кровожадным хищникам, которые разорвали на части неизвестного. Вожделея очередной жертвы, он и теперь прячется где-нибудь, готовый в любой момент нанести удар.

— Фрау Лямпе больна, сударь, — поспешно пояснил мне Штадтсхен.

Я услышал слова, но не понял их смысл. Мои мысли уже неслись по темным улицам и сырым закоулкам Кенигсберга, преследуя убийцу.

— Тела необходимо вынести из склепа, герр поверенный, — добавил он. — Как только я провожу даму наверх, сразу же отыщу врача. Женщинам нельзя смотреть на подобное. Да и мужчине-то не слишком приятно. Их необходимо срочно зарыть в землю, иначе у нас начнется эпидемия.

— Прекрасно, — сказал я резко. — Сообщите врачу. И отвезите фрау Лямпе домой. Но в течение часа мне необходимо иметь письменное заключение, что опознание тела невозможно в силу… изменений, имевших место в теле. Я буду ждать у себя в кабинете. Мне необходимо написать отчет касательно хода следствия. Для короля.

Я пристально смотрел на Штадтсхена, произнося последние слова. Один раз я его пощадил, второй раз щадить его я не собирался. Он подвел меня, и я намеревался сообщить его величеству о глупости одного из его офицеров. Перенеся неопознанное тело из леса в подземный склеп Крепости, он нанес смертельный удар всему процессу следствия, не оставив мне возможности прийти к определенному заключению относительно личности найденного человека, которого вскоре должны будут похоронить в общей могиле.

Выражение ужаса отобразилось на лице Штадтсхена. Он наклонил голову, щелкнул каблуками и заверил меня, что выполнит все в точности так, как было ему сказано. Не оставалось никаких сомнений в том, что он прекрасно понял смысл моей угрозы.

— Пожалуйста, примите мои извинения за то испытание, которое вам пришлось вынести, — произнес я, повернувшись к фрау Лямпе. — Если бы тело оставалось в том месте, где его нашли, возможно, его легче было бы опознать. — Я бросил взгляд на Штадтсхена и добавил: — Кто бы ни был в этом виноват, он будет наказан. — Я внимательно взглянул в лицо женщины: — Вам, наверное, неизвестно, фрау Лямпе…

Я замолчал. Какое-то мгновение мне хотелось сообщить ей о кончине профессора Канта. Но только мгновение. Я удовлетворился тем, что утаил от нее новость о его смерти. Мое молчание стало для меня маленьким, хотя, в общем, и бессмысленным актом мести ей за то, что она разбила мои надежды на опознание в неизвестных останках трупа Мартина Лямпе.

— И что же мне неизвестно, герр Стиффениис? — спросила женщина.

— О, ничего существенного, — ответил я, повернулся и стал поспешно подниматься по лестнице.

Памятуя о ее отношении к покойному философу, можно было не сомневаться в том, что, узнав вскоре о его смерти, она искренне возликует.

Глава 34

Я прошел наверх, в кабинет, вызвал охранника и приказал ему зажечь свечи. Давно пора было приняться за сочинение доклада для короля. Я слишком долго откладывал выполнение этого задания, но у меня все еще не было четкого представления относительно того, что следовало там написать. О чем сообщить со всей необходимой откровенностью, а что скрыть. И при том, что профессор Кант мертв, а Мартин Лямпе, возможно, все еще разгуливает по улицам Кенигсберга, как мне закончить донесение?

Со всей решительностью я взял перо, окунул его в чернильницу и поднес к чистому листу бумаги, над которым и замер минут на пятнадцать, подобно статуе, высеченной из гранита. Я чувствовал, как во мне нарастают гнев и беспомощность пастуха, тщетно пытающегося собрать непослушное стадо без помощи хорошей собаки, которая помогла бы ему справиться с легкомысленными животными. Едва мне начинало казаться, что я сумел более или менее организовать свои мысли, как какая-нибудь очевидная несообразность бросалась мне в глаза, рассыпая одно за другим мои построения подобно карточному домику, и мне опять приходилось начинать все с самого начала.

Наконец мне удалось убедить себя в том, что простейшим способом составить донесение будет просто перечислить все те факты и события, относительно которых у меня имелись подтверждающие их письменные документы.

«В двенадцатый день февраля 1804 года, — начал я, — я, Ханно Стиффениис из Лотингена, помощник поверенного второго округа Судебной магистратуры Верховного суда Пруссии, призванный расследовать убийства четырех граждан в королевском городе Кенигсберге, почти завершив возложенную на меня работу, торжественно заявляю, что следующее далее истинно и неопровержимо. Есть все основания полагать…»