Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
— Эй, Дьяков! Пригони сюда ассенизаторский обоз. Срочно! Ирошников, поймай на улице извозчика, доставь покойного в морг, да прикажи, чтобы хорошо заморозили. Извозчика не отпускай — он мне скоро понадобится — ублюдка в тюрьму везти.
* * *Не прошло и получаса, как ворота распахнулись и по дорожке, отчаянно скрипя разболтанными колесами, покатился ассенизаторский обоз. Лошадь вел дед, на котором свободно висела брезентовая роба, а голову украшала широкополая шляпа. Дьяков шел впереди, показывая путь.
Дед остановился в трех шагах от ямы. Деловито осведомился:
— Опорожнять сюды прикажете? Один секунд, только рукав к бочке прилажу.
Рукав был прилажен, направлен в яму, и фекалии широкой струей хлынули на голову убийце. Тот завопил так, что, обычно сонная, лошадь нервно дернулась и как шалая стала перебирать копытами.
Соколов, подобно Наполеону при Ватерлоо, стоял поодаль, скрестив на груди руки, и наблюдал за происходящим.
Дьяков подбадривал убийцу:
— Молодец, курчавый, побарахтайся, поплавай! Тебе предлагали яму покинуть, а ты, подлец, не хотел. А теперь похлебай говна, удобри мозги, может, и поумнеешь!
Согласно законам физики, убийца теперь был поднят выше уровня земли. Лунный свет широкой полосой заливал сад, искаженное ужасом лицо, шапку курчавых волос. Рот, задранный вверх, жадно ловил воздух, а руки и ноги находились — чтоб не утонуть — в беспрестанном движении.
Соколов подсказал Дьякову:
— Поинтересуйся, Николай Павлович, кому он взрывчатку переправлял и где брал ее?
Дьяков хозяйственно огляделся, заметил лопату и, морща нос, сунул ее в яму.
Убийца тут же цепко ухватился, перестал барахтаться. Дьяков ласково спросил:
— Ты, касатик, где мелинитик-то брал? Ась, не слышу? Убийца прохрипел:
— Не знаю.
Дьяков, продолжая морщить нос, повернулся к Соколову:
— Аполлинарий Николаевич, молодой человек Козелец ни-че-го-шеньки не знает! Что будем делать? Правильно, пусть плавает до полного восстановления скоропостижно утраченной памяти. — И полицмейстер рывком выдернул из рук убийцы лопату.
Тот моментально скрылся в нечистотах с головой, но вновь вынырнул:
— Вспомнил, вспомнил, все расскажу.
Убийца был извлечен из ямы.
Тюрьма, как Дума
Вездесущий Ирошников, успевший отправить труп Жеребцова в морг, вернулся обратно, оставив коляску у ворот, где уже собралась громадная толпа любопытных.
На козлах сидел важный мужик в синей бархатной рубахе. Увидав, кого к нему ведут, отчаянно замотал головой, замахал руками:
— Хучь на расстрел поставьте, эту вонючку не повезу! Господи, да что ж я такой несчастный! Другие в довольстве родятся, живут во всех приятностях жизни, а со мной все происходят дела да случаи. То ограбят, то в перестрелку попаду, то сейчас мертвый труп вез, а теперь и вовсе персону, из говна вынутую! А деньги от полиции никогда не получишь.
Соколов пригляделся к извозчику и прервал эти стенания:
— Врешь, Коля Коробка! А кто тебе сто рублей подарил, а?
Извозчик от изумления разинул рот, потом сдернул с головы новую кучерскую шляпу (старая, простреленная Шалаевым, осталась лежать на дороге) и радостно воскликнул:
— Ваше сиятельство, не мечтал еще вас встретить!
— Ты ведь в деревню собирался?
Извозчик горестно вздохнул:
— Уеду, теперь точно! В городе, Аполлинарий Николаевич, бабье беспутство да одно разнообразие. Ну пусть этот, мазаный, садится. Коли не вы, ни за что бы не повез Только примут ли такого?
Соколов мудро заметил:
— В тюрьму, как в Думу, — всяких, даже самых завалящих, принимают!
Двое полицейских вскочили на запятки, и извозчик было тронул лошадей. Но притормозил, обернулся:
— Аполлинарий Николаевич, ваше сиятельство, на базаре книгу про вас купил, называется “Граф Соколов — гений сыска”! Страсть как интересная! Всем хвалюсь, что с вами знакомый, да никто не верит.
Соколов приветно помахал рукой.
Говорящий покойник
Следующий день выдался хлопотливым. С утра пораньше Ирошников отправился в Гимназический переулок. Остановился возле вывески
Похоронное бюро А.Д. НИКИФОРОВА со всевозможными услугами
На витрине красовались розовый гроб и пыльные венки с жестяными листьями.
Возле дверей появился знакомый мужичок со вздернутым носом:
— Милости просим и рады видеть!
Ирошников сказал:
— Сегодня в половине первого железной дорогой мы отправляем нашего убитого товарища. Нужен гроб из дубовой колоды.
Мужичок замахал руками:
— Статочное ли дело? Нет, за краткостью времени сие никак не возможно.
Ирошников достал крупную ассигнацию, полученную от Соколова, и бросил ее на стол.
Мужичок взял бумажку, поднес недоверчиво к глазам, помусолил и убрал поглубже в боковой карман:
— Оно, конечно, нет возможности, но раз надо — похоронное бюро никого еще не подводило!
...И действительно, заказ был исполнен вовремя. Ровно в назначенный час на товарной платформе, на дальних путях, в ледниковый вагон бережно поставили гроб с телом Николая Жеребцова. Сыщики, вдруг забыв о своих железных характерах, стояли с глазами, раскисшими от слез.
* * *...Что касается погрузки другого гроба, то об этом происшествии с восторгом лет двадцать вспоминал весь Саратов. В два часа пополудни на первом дебаркадере, возле скорого поезда номер сто восемьдесят четыре, играл духовой оркестр пожарников. Но минорные мелодии в его исполнении звучали как-то гривуазно, легкомысленно. Даже траурный марш Шопена незаметно перешел в польку-бабочку.
В этот момент оркестром дирижировал сам полицмейстер Дьяков, принявший солидную дозу хереса.
Под эту необычную музыку полицейские тащили больших размеров гроб. Командовал ими человек в клетчатом пиджаке — Жираф. Гроб никак не лез в дверь. Тогда его перевернули боком и с большим трудом протиснули в окно купе.
Полицейские сняли фуражки и облегченно перекрестились, вытирая пот и поругивая работенку.
Громадная толпа любопытных сопровождала эту процессию. Те, кто был поближе к гробу, утверждали, что в нем есть окошко и покойник будто таращит глаза и даже неприлично выражается.
“Саратовский вестник” под рубрикой “Сенсация!” поместил заметку “Говорящий покойник”. Сей поразительный случай был объяснен как новейшее достижение медицины, которая изобрела лекарство, на краткое время оживляющее покойников.
Эпилог
Начальник Бутырской тюрьмы капитан Парфенов моментально протрезвел, когда в вверенное ему учреждение привезли гроб с говорящим покойником.
Зато террористу Роману Козельцу тюремная камера после трех дней безвылазного даже для крайней нужды гробового заточения, показалась райским уголком.
Но еще прежде в экспрессе Москва — Саратов, лежа в домовине, он, пытаясь заслужить смягчение своей участи, назвал адрес подпольной химической лаборатории, находившейся на Константиновской улице Саратова, и человека в Москве, которому переправлялась взрывчатка. Был произведен ряд арестов. Было доказано, что на Государя и его Августейшую семью готовится покушение во время их посещения Филей и Поклонной горы.
Что касается Раненбурга, то он оказался перевалочной базой да местом, куда террористы планировали укрыться в случае провала. Торговлю немецким пивом Козелец завел по заданию партии: здесь можно было нелегально встречаться, не вызывая подозрений. Самому Козельцу это задание пришлось по вкусу: он был падок на “Хольстен ”.
Но первые шаги на преступном пути будущий террорист сделал, находясь на излечении в Харьковской психиатрической лечебнице. Именно здесь он познакомился с другой пациенткой, страдавшей шизофренией, — восемнадцатилетней Калерией Придворской, приятельницей видной эсерки Марии Школьник.
В революционных партиях всегда высоко ценят сумасшедших. Нашу парочку поставили на рискованный участок — транспортировку взрывчатки. Когда за покушение на черниговского генерал-губернатора Хвостова Школьник арестовали, ее вид на жительство оказался у Придворской.
В это время она проживала с Козельцом в Киеве, где участвовала в организации покушения на генерал-губернатора Клейгелъса, к счастью, не удавшегося. Парочка общалась с такими известными террористами, как Абраша Гоц, Аарон Шпайзман и Нина Глоба, возглавлявшими центральную организацию. По их совету Придворская перешла на нелегальное положение, ибо успела попасть на заметку охранного отделения.
Недолго думая, вид на жительство Марии Школьник был чуть подправлен: к фамилии добавили новое окончание — и Придворская стала теперь Школьниковой. Благо, их внешние приметы совпадали.
