Артур Филлипс - Египтолог

По возвращении обнаруживаю, что в 200 ярдах вниз по тропе страхолюдный и дрянной Феррелл тычется в скальный склон.

На следующий день, в воскресенье, 31 числа, я запаниковал и прошелся по известным местам: побывал на бывшей Трилипушевой вилле, на людном Картеровом участке, хозяин которого позировал для фотографов, и на пустой полоске пустыни, которая когда-то была участком Трилипуша. Нигде ничего не обнаружил. Я вернулся в отель, молясь о том, чтобы вернулась моя маленькая армия информаторов. Тишина. Я утешился тем, что, может, они его где-нибудь выслеживают, и где он, там и они. Тем не менее я забеспокоился. Пошел в агентство путешествий, там мне подтвердили: Трилипуш и Финнеран должны отплыть на следующий день, за билеты уже уплачено. Я нанял еще одного мальчугана — присматривать за вокзалом, вдруг появится кто-то с легко узнаваемой внешностью Трилипуша или Финнерана. Когда ушел последний поезд, этот парень по крайней мере доложился: по железной дороге они из Луксора не выезжали. Я подготовил следующий ход: телеграфировал британскому консулу о подробностях нашего приезда в Каир, написал, что собираюсь привести к нему подозреваемого в совершенном в 1918 году убийстве капитана Марлоу для нашего допроса, чтобы он приготовился. Я использовал все возможности для расследования преступлений, на которые остальным было наплевать.

Тем вечером, 31 числа, решив сделать все, что было в моих силах, я последний раз пересек реку с целью снова пройтись по Трилипушеву участку. На этот раз, когда я сошел с парома на западном берегу Нила, в толпе, ждавшей своей очереди переправиться на восток, я увидел мальчика-аборигена, который, я мог поклясться, был из моих юных следопытов. Мальчик нес большой сверток. Я попытался с пацаном заговорить, он меня как бы не узнал, просто шагнул на паром, и добраться до него я уже не мог. Я его потерял. Протолкавшись на край пристани, я проводил паром взглядом, но мальчика не видел. Тут паром снесло течением, и я все-таки разглядел пацана, тот пялился на меня с палубы, словно так и надо. Клянусь, даже с такого расстояния было заметно, как он смеется.

Само собой, на Трилипушевом участке я опять ничего не нашел. Про психологию людей, у которых нервы на пределе, я знаю достаточно, потому и не придал особого значения ни мрачному предчувствию, которое обуяло меня на закате, ни ощущению, что за мной следят. Да и смех того мальчика я мог придумать. Все от расшалившихся нервов.

Воскресенье, 31 декабря 1922 года (продолжение)

Атум-хаду столкнулся с наиболее устрашающим Парадоксом Гробницы за всю историю Египта. Даже с десятого раза эта задача не поддается решению. Бессмертие Атум-хаду гарантировано лишь в том случае, если на поверхности земли будет вечно жить его имя, а под ней — его тело, забальзамированное, усохшее, запечатанное в усыпальнице с минимумом необходимого. И не осталось никого, кто о нем помнил. Мир наверху плавится под солнцем пустыни, имени Атум-хаду нет ни в одном списке царей. XIII династия быстро превратилась в комковатое пюре из фактов и мифов; зыбучие пески лакун, довольно хлюпая, разверзаются там, где некогда шли цари.

Текст: Все оставили Атум-хаду. Он покинул Фивы, и пересек жизнетворный Нил, и побрел в одиночестве; он нес свои вещи, свои «Назидания», краски, тростник, чернила, кисти, свою кошку. Кобры в его утробе умерли. На водах могутного Нила сжег он утлый челн, которым управлял, и смотрел, как рвутся в небо серебряные вспышки огня. На востоке завоеватели грабили его дворец, и он слышал стоны женщин. Атум-хаду был свободен от этого мира. Он нес свои вещи в гробницу, данную ему Сетом.

Разбор: Последние минуты его правления. Последние минуты Египта. Невообразимое сожаление и печаль, не лишенные некоторой красоты; конец всему. Кровавая опасность стремительно приближается отовсюду. Опасность, что грозит не его жизни, но его послежизни. Все оставили его. Однако, мой читатель, теперь окончательно ясно: загадка — та, что тысячелетиями терзала ограниченные умы, ставила в тупик буйствовавших гиксосов, древних расхитителей гробниц, Гарримана, Вассаля, всех тех, кто сомневался в существовании Атум-хаду, — перед нами разоблачается. Мы можем ныне, переходя из одной камеры в другую, перечислить деяния царя в тот последний день и во дни, ему предшествовавшие.

Мы поймем, почему нет надписей и печатей на дверях.

Мы поймем, что случилось с телами, где они размещены и откуда взялись кровавые следы.

Мы поймем, почему изображения созданы любителем, а текст написан каллиграфом.

Мы поймем, как один человек достиг бессмертия, наполнил и скрыл свою гробницу.

Итак, еще раз: у нас есть рисунок:

Теперь ясно, почему закамуфлированная дверь «А» столь тонка и почти невесома. Поставить на место и запечатать тяжелую каменную дверь не под силу даже человеку с удалью Атум-хаду. Потому предположим, что он создал невеликую, но вполне отвечающую его задумке ширму, замаскировал дерево булыжниками и, когда внутри все было готово, закрыл за собой дверь, замазав края штукатуркой. За дверью воцарился почти абсолютный покой. Он приступил к работе.

Возрождение в подземном мире подразумевает половую послежизнь, для чего мумии необходимо возбудиться. В этой камере есть все, что символически необходимо для акта. Вышитые бисером туфли некоей возлюбленной наложницы, разбросанные тут и там нежные разноцветные покрывала любимых танцовщиц, а также великолепные изображения на стенах: многообразие женщин всех мыслимых форм, они в различных позициях предаются различным занятиям, кои красноречиво описываются в «Назиданиях» как «наиболее приятные Атум-хаду». В тот миг, когда Атум-хаду умирает, одежды окажутся вдруг на очаровательных подругах, сопровождавших царя всю его жизнь. Настенные изображения набухнут, прорастут в третье округлое измерение и спрыгнут на пол; сверхъестественно лучезарные камеры странствующих покоев Атум-хаду наполнятся смешками и вздохами.

Кто рисовал этих женщин? Взгляни, читатель: та же рука, что украсила в былые дни Историческую Камеру. Запечатанный в своей гробнице, но еще живой, он собственной дланью Атума создал свиту, что проводит царя в подземный мир; положившись на собственный же неразвитый талант, он разрисовал неумолимые стены, запачкав краской пальцы, и лицо, и халат. В этой первой камере он будет веселиться, как только закончит прощаться с жизнью и, разбуженный прикосновением женских пальчиков, пересоздаст сам себя, переродится своим собственным ребенком.

Но чей лик встречается на этих стенах чаще остальных? Присмотримся к небольшой и замечательно сохранившейся статуэтке, помещенной прямо за ветхими туфельками. Красавица прикрыта лишь куском материи, ее глаза, хоть и выточены в камне, блестят, ее насмешливая улыбка манит и отвергает; ее образ здесь повсюду, она своим присутствием освящает камеру, ее руки изящны, всякий тонкий и длинный палец ее сочленен словно грациозный нарцисс, склоняющийся к воде, она охвачена дремотной истомой и запечатлена в любом положении тела: тут и портреты в полный рост, извлеченные из стенающей царской памяти, и силуэты, и наброски на скорую руку, и отдельные детали, над которыми он, стремясь заключить свою возлюбленную в красочный плен, корпел часами — ее вспышки энергии и остроумия; ее часы печали и томления; искра ярости в ее взгляде, пробежавшая, когда ей отказали в капризе; удовлетворение, испытываемое поначалу просто оттого, что ее царь с ней и любит ее. Куда бы ни сбежала она, где бы ни прожила оставшиеся до посмертия годы, вечность она проведет рядом с ним.

Центральные элементы Камеры Ответчика — кровавые следы и замечательный плоский прямоугольный пьедестал. На нем располагался «ушебти», или «ответчик». Схожая обличьем с Атум-хаду небольшая статуэтка с узнаваемой озорной ухмылкой стоит точно посреди длинного и тяжелого каменного пьедестала, она говорит от имени царя во время его путешествия в подземный мир, сражается за него (и при поддержке окровавленных воинов, чей строй символически представлен кровавыми следами). Окружают «ушебти» четыре шара окаменевшего навоза (возможно, верблюжьего или слоновьего), увенчанные резными жуками-скарабеями, символами перерождения египтян.

В Трех Царских Предкамерах Атум-хаду поместил предметы, символизирующие его земную власть, а также орудия достижения бессмертия. Стены покрыты сценами празднеств, охоты, военных походов, изображениями предметов роскоши, сокровищ и одеяний. Я почти уверен, что эти наиболее художественно слабые рисунки завершались в последнюю очередь, когда царь был доведен до крайнего истощения. Все нарисованные предметы должны по смерти царя обратиться в реальные. Далее, на полу лежат следующие изумительные вещи: