Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Анфиса познакомила Голикова с Василием Кузнецовым, который долгое время работал на Соловьева. Атаман его чем-то обидел. Кузнецов решил мстить. Он показал Голикову одну из баз Соловьева. Это стало для атамана серьезным ударом.

Но самой большой удачей Голикова оказалось знакомство с шестнадцатилетней хакасской девушкой Настей Кукарцевой. Здесь возник целый клубок любовных историй.

С Настей Голикова познакомил Павел Никитин. Он давно заприметил девушку, издали влюбился в нее, но робел даже подойти. Павел и придумал незамысловатую хитрость: с помощью Аркадия привлечь девушку к разведработе, чтобы иметь возможность с ней видеться «по служебной надобности». Девушка согласилась, но не потому, что ей понравился Павел, а потому, что она влюбилась в Аркадия.

Голиков Настю ценил, трогательно о ней заботился. Но обстановка сложилась такая, что и в 18 лет ему было не до романов.

Настя помогла Голикову нанести Соловьеву несколько ощутимых ударов. Это стало поводом для разоблачения и поимки девушки. Пытал Настю сам Соловьев. Голиков долго переживал смерть своей главной разведчицы.

Я уже писал: Солоухин избегал вступать в прямую полемику со мной. Он-то хорошо знал, что лжет на каждом шагу, но убедительности ради постоянно с кем-то на страницах «Соленого озера» победоносно спорил.

Своих многочисленных оппонентов Солоухин выводил под псевдонимами: «биографы Гайдара», «историки литературы», «некоторые авторы» и т. д.

Неловко об этом говорить, но под всеми этими ярлыками Солоухин скрывал меня. Однако называть мою фамилию вслух «известный русский писатель» опасался. Он боялся любого официального конфликта со мной, которым я мог бы воспользоваться, чтобы привлечь его к ответственности за многочисленные фальсификации. Пока мое имя не произносилось вслух, о безликом и бесфамильном «биографе Гайдара» в «Соленом озере» можно было писать что угодно…

Но один-единственный раз Владимир Алексеевич прямой выпад себе позволил. Это случилось, когда в книге «Рывок в неведомое» он прочитал о страшной смерти Насти Кукарцевой.

— Ну, как же вы, Борис Николаевич, — напрямую обратился ко мне Солоухин со страниц «романа» «Соленое озеро», — собираетесь документировать эту клевету на Ивана Соловьева? В духе отряда Голикова расстреливать, — растолковывал мне Владимир Алексеевич, — но вовсе не в духе и не в образе Соловьева обрубать пальцы юной хакаске[133].

Владимир Алексеевич позволил себе такой бесстрашный выпад, будучи уверен, что (наконец-то!) поймал меня на подлоге. И снова сел мимо стула.

ПО ЛЕЗВИЮ НОЖА

Попытка Солоухина после крушения Советского Союза изобразить Ивана Соловьева «ясным солнышком» и «самым человечным человеком» оказалась провальной.

Хотя Соловьев на первых порах своей бунтарской биографии действительно стал жертвой советской власти, кристально честной и незапятнанной фигурой в историю Хакасии он не вошел.

Русский по происхождению, казак по социальной принадлежности, Соловьев выступил в странной роли «борца за хакасское народное счастье».

Общее население Хакасии (по сведениям 1922 года) составляло 300 000 человек. Хакасов же (по сведениям 1914 года — других нет) насчитывалось 40 000 человек. Разумеется, за время Гражданской войны эта цифра уменьшилась. Понятно, что 9/10 населения края, то есть четверть миллиона русских, с ужасом думало, что с ними станет, если однажды утром они проснутся подданными «Великой Хакасской империи», которой будет править недавний «император всея тайги» Ванька Соловьев.

Таким образом, Иван Николаевич Соловьев выступил под хакасскими знаменами не только в роли «изменника Советской России» (что лично ему могло быть простительно!), но и в гораздо более странной и страшной роли человека, который изменил своему, русскому народу. Было очевидно, что в гипотетическом хакасском государстве (или, вероятнее всего, Хакасском ханстве) не нашлось бы места и православию. Оно было бы «вы давлено» другой религией или просто языческими поверьями.

Власть шаманов в Хакасии в 1920-х годах оставалась очень сильной. Таким образом, Хакасию кто-то планировал повернуть лицом в прошлое.

Иван Соловьев оказался в роли Ивана Сусанина — только навыворот. Неизвестно, по чьему приказу он совершал враждебные действия против православной русскоязычной части местного населения. Он притеснял, он расстреливал по национальному принципу народ, к которому принадлежал по рождению.

Но и хакасам, которым он будто бы служил, атаман не мог даровать того, что обещал: ни так называемой свободы, ни учредительного собрания, ни «вольного» независимого государства.

Потомки сподвижников Соловьева до сих пор не понимают: советская власть была бесчеловечна и жестока, но и Соловьев реально ничего хорошего принести не мог. И не принес. Однако в Хакасии вину за этот исторический тупик, в котором оказались два народа, до сих пор возлагают на Голикова…

Что мятеж Соловьева несет только разорение и трагедию, в начале 1920-х годов в полной мере понимала русская часть населения края. Возможному «хакасскому игу» «люди славянской внешности» предпочли советскую власть. Это разграничение, эта виртуальная борозда в сознании людей не заросла по сей день. В Хакасском крае и сегодня одна часть населения по-прежнему «за Голика», другая — «за Соловья».

Всего этого якобы набожный, очень знаменитый и к тому же русский писатель Солоухин как всегда недослышал, не додумал, недопонял. Солоухин заново, из хулиганско-коммерческих побуждений, запалил и раздул костер межнациональной вражды в провокационном «романе» «Соленое озеро».

Отечественные предводители больших и малых бунтов при внешней своей грозности имели странное обыкновение. Родных российских жен они нещадно лупили, гнали с глаз долой, ссылали в монастыри и даже насмерть травили. Но при этом покорно находились под каблуком новых жен восточных кровей (если удавалось таковых найти).

Начало этой славной традиции положил Стенька Разин, который женился на персидской княжне: «Целу ночь с ней провозился. Сам на утро бабой стал».

Но Стенька прислушался к голосу возмущенного, до свадьбы уже пьяного народа, и отправил экзотическую красавицу «за борт».

Соловьев же неустанно твердил, что желает создать вольное хакасское государство. На атамана оказывала сильное влияние жена, тоже красавица, но уже хакасская, счастливая соперница доброй, мудрой, но не слишком привлекательной на лицо Аграфены Кожуховской.

Что Соловьев приносил только беды, свидетельствует и страшная судьба его собственной семьи. По сведениям ГПУ, Соловьев, предвидя свое поражение, распорядился жену, двоих детей и отца умертвить. Никаких опровержений этой версии я не встретил.

По странному совпадению его примеру через 23 года последовали Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс. Оба в первую очередь умертвили своих близких, включая детей и даже собаку фюрера Блонди.

На практике оно означало вот что: Соловьев по соображениям политики внешне дружелюбно относился к хакасам, которые его в буквальном смысле боготворили. Но в отношении к русским оставался безразлично жестоким.

Классический вопрос Гражданской войны: «Ты за кого — за белых или за красных?» здесь звучал так: «Ты за кого — за русских или за хакасов?»

Соловьев мог захватить красноармейцев-связных, отобрать у них винтовки, секретные пакеты и отпустить с миром. А мог казнить.

Атаман захватывал сельсоветы и местные телеграфные отделения. Все разрушал и разорял. Часть имущества уносил в лес. За ним тянулся шлейф из невинно загубленных душ, о чем существуют официальные документы[134].

Самый яркий и всем в Хакасии известный пример — «показательная» казнь группы рабочих с рудника «Богомдарованный».

Рудник до осени 1917 года принадлежал известному миллионеру Иваницкому, который уехал за рубеж в первые месяцы революции. Рудник стал государственным предприятием. Находился он в глуши. Охранять его было некому. Выход нашли в том, что вооружили рабочих. Несколько сот шахтеров с винтовками — это было серьезно. И рудник никто не трогал. До 50 человек сопровождали повозку, если везли сдавать выплавленные слитки. И это было тоже серьезно.

В обмен рудник получал мануфактуру, спецодежду, продукты, даже сласти для детей. Так хорошо рабочие никогда еще не жили и потому горой стояли за советскую власть.

Внезапно состоялось подозрительное решение. Под предлогом, что Гражданская война по всей Советской России закончилась, было приказано разоружить рабочих.