Евгений Сухов - Жестокая любовь государя
Некоторое время Мария Темрюковна стояла под дверью, вслушиваясь в грубоватый голос мужа, а потом пошла в тайные покои, где ее дожидался князь Вяземский.
Теперь трапезы на царицыной половине стали проходить все чаще. Иван Васильевич пил много, вливая в себя кубок за кубком рейнское вино. Хмель только ненадолго мутил его голову, а потом вновь требовал обильного вливания. Вино было для него что кровь в жилах: нет его — и тело усохнет!
С Иваном Васильевичем Мария вела ласковые речи, сама подливала ему вина и бережно брала государеву ладонь в свои пальцы, будто пытаясь их жаром раздуть затухающий фитиль любви. И только немногие во дворце догадывались об истинном намерении царицы: она спроваживала Ивана Васильевича сразу, едва он начинал закрывать глаза. А часом позже, когда дворец затихал, потайная дверь в покои государыни отворялась, и на пороге появлялся князь Вяземский.
Но дикой натуре Марии Темрюковны оказалось мало Афанасия, и царица обратила взор на Федора Басманова, который, кроме того что был привлекателен, своей безбородостью напоминал девку. Во дворце упорно толковали, что Иван и Федор частенько закрываются в государевых покоях и занимаются содомским грехом, и, глядя в его миловидное лицо, царица верила молве.
Однажды, когда Федор пришел к Марии Темрюковне с поручением, она решила ввести постельничего во грех. Царица подозвала к себе Басманова и вкрадчивым голосом поинтересовалась:
— Нравлюсь ли я тебе, Феденька?
— Как же госпожа может не нравиться холопу?
— Не о том говоришь, Федор, — ласково шептала царица. — О другом я хочу спросить: нравлюсь ли я тебе как женщина?
Все больше потел Федька Басманов. Опостылела ему содомия, до баб появился зуд, и с такой девахи, как Мария Темрюковна, не вставал бы до самой зари.
И тут окольничий Басманов понял, что попал в западню: откажись он от царицы — сведет Мария его со света или отправит в кандалах доживать свой век в Соловецкий монастырь; согласись — донесут государю, а это верная смерть под рукой Никитки-палача.
Огляделся Федор Яковлевич — наедине он с царицей. Комнаты Марии в роскоши государевым покоям не уступают. На стене, рядом с иконкой, часы висят, на которых две голые фурии держат циферблат — подарок польского короля; по углам — кувшины золотые, на которых сцены из Библии — подарок римского папы.
— Чего ж ты молчишь? — настойчиво допытывалась царица. — Подойди ко мне ближе.
Мария, не поднимаясь с царского места, вытянула навстречу руку.
Федор Басманов сделал шажок. Остановился. Потом еще шаг, и уже его ладонь почувствовала сильные пальцы царицы. Мария поднялась и ступила навстречу боярину. А он, уже не в силах совладать с искушением, крепко держал ее в своих руках. На ковер полетело одно платье, потом упало другое. Вот оно наконец и исподнее, которое позволено видеть одному Ивану Васильевичу. И в этом Федька дотянул до самого государя.
Не оставалось уже сил, чтобы противиться желанию, и Федор Басманов опрокинул царицу прямо поверх платьев, которые сделались постелью, и брал Марию с отрешенностью преступника, которому пожаловали последнее желание.
— Сильнее! Еще! Еще! Хорошо! — шептала государыня.
Больше у царицы Федор Басманов не был, а встречая в коридорах ее ледяной взгляд, не переставал удивляться — та ли эта женщина, что извивалась под ним с такой горячностью.
Однажды к нему подошел Вяземский и тихо поинтересовался:
— Ну, как тебе царица? Вправду хороша женка у Ивана Васильевича?
Пересохло в горле от страха у постельничего. Не думал он, что его тайна станет достоянием красавца князя.
— Что ж ты глаголишь такое?! — возмутился Басманов. — Бога на тебе нет!
— Да есть бог, смотри, — охотно показал Афанасий нательный крест. — Ты не бойся, никому не скажу. Я и сам к ней захаживаю. Не баба — огонь! Ее страстью только печи во дворце зажигать.
— А обо мне как узнал? — малость успокоился Басманов. — Царица сказала?
— У Марии потаенная дверь в покоях есть, так она ее в тот день для меня открыла.
— Не видал я дверь.
— Не видал потому, что она эту дверцу занавеской прячет. Приоткрыл я занавеску малость, а ты на царице как демон прыгаешь. Подождал я немного за дверью, когда ты свои порты заберешь, а потом к ней явился.
— А царица что? — подивился Федор.
— Приняла она меня, как и прежде. Не мог я уйти, обиделась бы государыня…
— А дальше чего?
— Хм… Дальше чего? Целовала меня шибко, так что ее и на меня хватило.
И, усмехнувшись, ушел, оставив озадаченного Басманова наедине со своими мыслями.
Пиры, которые стали проводиться у царицы, уже ничем не отличались от тех, какие в свое время проходили на царской половине дворца: и плясунов в избытке, и веселье такое, что кипятком льется через край, но главное — девок было не меньше. И если ранее царь подбирал девиц сам, то теперь он доверял вкусу Марии Темрюковны. Все отобранные бабы чем-то напоминали царицу: были, как правило, чернявые, худосочные, с тонкими талиями, да такими, что можно переломить двумя пальцами; не уступали царице и в темпераментности — так же горячи, как вскипевшее молоко. И царь уже без стеснения после каждого пира указывал пальцем то на одну, то на другую девицу.
Не все знал царь о своей супруге и совсем уж не догадывался о том, что за первые полгода совместной жизни у Марии Темрюковны было не меньше любовных связей, чем у Ивана Васильевича в холостое время.
Новый митрополит
Ненадолго царя смутила смерть митрополита Макария, который являлся духовником Ивана и оставался последним человеком, который, нахмурив брови, мог высказать государю обидную правду. Иван Васильевич побаивался сурового старика с детства, хотя митрополит не драл его за уши, не шлепал за шалости по мягкому месту, но мог пригрозить венчальному отроку божьей карой, отчего у государя надолго пропадало желание баловаться. Макарий всегда смотрел на Ивана Васильевича так, будто из поднебесья взирал на отрока сам господь.
Некогда митрополит казался Ивану всесильным, как может быть не ограниченной в своей власти господня воля: суровый старик изгонял из храма и наказывал отступников, крестил язычников и по-отечески журил царицу, и вот сейчас в дубовой домовине лежало только подобие великого старца. И с уходом Макария государь подумал о том, что не существует уже на земле той силы, которая способна была бы осудить его. Иван Васильевич был выше всех, и только небо могло быть ему судьей.
Величие владыки отпевали при витых пудовых свечах в просторном притворе Благовещенского собора. Почивший митрополит был безмятежен и тих. Если чего и не хватало в храме, так это его могучего баса, от которого трескались соборные фрески. Не поднимется митрополит, так и будет лежать, несмотря на громкоголосое пение церковного хора. Теперь уже не добудиться, навсегда присмирел блаженнейший.
И первый раз за последний год Иван Васильевич отменил молодецкий пир, а девкам наказал не появляться во дворе, пока благочестивый дух митрополита Макария не отойдет на суд в небеса. Вместе со всеми государь тянул: «Аллилуйя!» — и в ретивости не уступал певчим. Два раза он приложился рукавом к глазам, а потом сделался по-прежнему торжественным и строгим.
Хоронили митрополита всей Москвой, с колокольным звоном и с великим шествием, и это погребальное торжество совсем не походило на скромное бытие благочестивого старца. Если и обряжался Макарий в епитрахиль, так только на великую службу, а так по-обычному шастал в простом рубище по Москве.
По-иному смерть митрополита встретила царица Мария.
Государыня невзлюбила старика сразу, и мешал Марии объявить открытую вражду владыке только его высокий авторитет как главы Русской церкви. Это была такая высота, на которую не могла замахнуться даже властолюбивая черкесская княжна. Ей оставалось лишь затаиться и тихо дожидаться кончины престарелого митрополита.
А когда Макарий преставился, Мария подняла голову, и бояре зашептались промеж себя:
— Высунула жало, змея!
Взор царицы обратился на бывшего протопопа Благовещенского собора Андрея. Десять лет священник исполнял обязанности духовника царя, а потом постригся в Чудовом монастыре, поменяв мирское имя на схимное — Афанасий.
Бывший духовник царя был ларчиком, в котором аккуратно сложены самые сокровенные помыслы самодержца, а вот ключиком к нему будет митрополитов крест, который царица выпросит для Афанасия у самодержца.
В последний месяц Мария сошлась с Василием Грязным, братом Афанасия. Как ни опытна была царица, но даже она не могла ожидать, что в таком тщедушном тельце могло прятаться столько страсти. Потом, расслабленная и усталая, она со смехом вспоминала русскую пословицу: «Малая блоха сильнее кусает».
