Росс Кинг - Экслибрис
Алетия помолчала какое-то время, словно собираясь с мыслями. Но, к моему удивлению, она не стала отвергать никаких обвинений — никаких, за исключением убийства Нэта Крампа. Ее, видимо, даже расстроило известие о смерти ее кучера. Она признала, что действительно поручила ему увезти меня от «Почтового рожка» и прокатить мимо «Золотого рога». Но об убийстве в Кембридже ей ничего не известно.
— Можете мне поверить. — На ее лице постепенно проявилась какая-то взволнованная и успокаивающая улыбка. — Никого не должны были убить. Совсем напротив.
— Я не верю вам, — раздражительно проворчал я, поскольку моя ярость уже сменилась хандрой. — Я больше не верю ни одному вашему слову. Ни о Нэте Крампе, ни о чем-либо другом.
Она помолчала, с задумчивым видом покручивая прядь волос.
— Его, должно быть, убили те же люди, — наконец тихо произнесла она, скорее рассуждая сама с собой, чем поддерживая разговор, — люди, убившие лорда Марчмонта. И они же преследовали вас в Кембридже.
— Агенты Генри Монбоддо, — фыркнул я.
— Нет, — она отрицательно покачала головой. — И не агенты кардинала Мазарини. Это тоже, к сожалению, обман. Вы правы, я наговорила вам с три короба лжи. Но была и правда. Люди, убившие лорда Марчмонта, существуют на самом деле. Но неизвестно, кто их послал.
— Ох?! — Я надеялся, что в моем тоне звучит издевка. — И кто бы это мог быть?
Она уже сошла с последней ступеньки, и я вновь уловил слабый аромат виргинского табака. Но смешанный еще с чем-то. Этот резкий запах исходил от ее одежды, и мне поначалу подумалось, что так пахнет костяная мука: должно быть, Алетия занималась в саду удобрением цветочных клумб. Но чуть позже я понял происхождение странного запаха: химикаты. И не садовые удобрения, а лабораторные вещества.
— Мистер Инчболд, вам многое удалось узнать, — произнесла она наконец, словно начала заготовленную речь. — Вы меня просто потрясли. Как я и предполагала, вы хорошо справились с заданием. Пожалуй, даже чересчур хорошо. — Когда она сделала приглашающий жест рукой, я с тревогой взглянул на ее пальцы, они выглядели странно обесцвеченными. — Не желаете ли подняться со мной наверх?
Я не двинулся с места.
— Наверх?
— Да, в лабораторию. Понимаете, мистер Инчболд, именно там закончатся ваши поиски. В лаборатории.
— Какие поиски?
— Финеас, запри двери. — Она развернулась и, приподняв юбки, начала покачиваясь подниматься по ступеням. — Никого к нам не пускай. Мы с господином Инчболдом должны обсудить дела.
— Какие поиски? — вновь заорал я, чувствуя, как гнев вновь овладевает мною. Надо учесть, что у меня была повреждена нога. И я вновь потерял свое преимущество. — О чем вы говорите?
— О предмете ваших поисков, господин Инчболд. О манускрипте. — Она продолжала подниматься, всходя по этой широкой мраморной спирали. И снова ее голос отразился от стен просторного лестничного колодца. — Пойдемте, — повторила она и, обернувшись, поманила меня за собой. — Разве вы не хотите после стольких тревог и неприятностей взглянуть на «Лабиринт мира»?
Бура, сера, железный купорос, поташ… Мой взор блуждал по названиям, написанным на склянках и пузырьках, толпившихся между куполообразными перегонными аппаратами с их закрученными в спирали трубками. Желтоватые, зеленые и белые химические реактивы, а рядом химикаты цвета ржавчины и лазури. Вонь была даже более сильной и едкой, чем мне запомнилось. У меня запершило в горле и глаза начали слезиться. Купоросное масло, концентрированная азотная кислота, графит, хлористый аммоний…
Достав носовой платок, я вдруг замер, не донеся его до носа. Хлористый аммоний? Я вновь глянул на склянку, на ее бесцветные кристаллы, вспоминая рецептуру для симпатических чернил, — чернила, приготовленные с добавлением хлористого аммония, проявляются, только если сделанную ими надпись прогреть над огнем. Меня охватило волнение — с каждым мгновением усиливающееся; к тому же начала кружиться голова, словно моя лихорадка возвращалась.
— Нашатырный спирт, хлорид аммония, — пояснила Алетия, заметив направление моего взгляда. Она стояла рядом со мной, слегка запыхавшаяся по причине нашего быстрого подъема. — Неотъемлемый атрибут алхимических опытов. Арабы получают его, смешивая мочу, морскую соль и печную сажу. Первое упоминание о нем найдено в «Книге о тайне творения», сочинении, которое багдадские мусульмане приписывали Гермесу Трисмегисту.
Я молча кивнул, вспоминая мои изыскания, проделанные неделей или двумя раньше. Но вдруг я заметил еще кое-что: на три четверти опустошенную склянку с надписью «цианистый калий», стоявшую на столе перед открытым окном. Рядом темнел телескоп, по-прежнему установленный на треножник и направленный в небо. Издания Галилея и Ортелия исчезли, но их место заняла другая, более тонкая книга, едва заметная в беспорядке, царившем в этой лаборатории: пара десятков страниц, переплетенных в обложку из тисненой кожи.
— Эта лаборатория принадлежала моему отцу, — продолжила Алетия, переходя к столу. — Он устроил ее в подвале, где проводил множество разных опытов. — Сделав паузу, она наклонилась к столу и взяла склянку с цианистым калием. — Но для моих целей мне потребовалась комната с хорошей вентиляцией.
Я с тревогой смотрел, как она открывает яд. Выплеснув гнев в атриуме, я, однако, еще пребывал во взвинченном состоянии. И также в некотором смущении. Все это было так не похоже на меня. Я уж подумал, не стоит ли принести извинения, — а спустя мгновение еле совладал с очередной волной гнева и жалости к самому себе.
Поставив склянку обратно на стол, Алетия начала просматривать другие пузырьки. Видимо, она просто рассеянно переставляла их с места на место, поэтому я снял очки и протер глаза платком, оказавшимся испачканным в крови. Когда вновь нацепил очки на нос, Алетия поворачивалась ко мне, держа в руках книгу в кожаном переплете, сделанном в персидском стиле, с арабесками.
— Вот, мистер Инчболд, — она протянула мне книгу. — Вы все-таки нашли его. «Лабиринт мира».
Я стоял неподвижно, словно меня нисколько не интересовал этот том. Я уже знал, как умеет она пускать мне пыль в глаза — словно недотепе-школяру. Больше я в дураках не останусь, говорил я себе. Кроме того, в этот момент меня больше интересовала та крошечная баночка с ядом, которая, если я верно помню, прежде была значительно полнее. Вновь на ум мне пришли знаменитые истории о прекрасных дамах Парижа и Рима, отравивших своих мужей. Но, почувствовав на себе ее внимательный взгляд, я хмуро спросил, где же она нашла его.
— Мне вовсе не нужно было искать его, — ответила она, — поскольку, во-первых, он никогда и не терялся. Не в том смысле, в каком вы понимаете. Он все время находился в Понтифик-Холле. Лежал здесь, в этом доме, тщательно спрятанный сорок лет назад.
— Значит, все это время он был в вашем распоряжении? Вы хотите сказать, что наняли меня для определения местоположения книги, которую…
— И да и нет, — прервала она меня, открывая книгу. — Конечно, надо признать, что манускрипт находился у меня. Но все не так уж просто. Пожалуйста… — Она поманила меня вперед. Горький запах миндаля примешался к melange[58] запахов. В тусклом освещении я разглядел экслибрис, оттиснутый на внутренней стороне крышки переплета: Littera scripta manet. — Постойте здесь, будьте любезны. Вы появились как раз вовремя, чтобы увидеть последний смыв.
— Последний смыв? — И вновь я не сдвинулся с места, а только смотрел, как она взяла склянку вновь и насыпала некоторое количество кристаллов в раствор, похожий на простую воду.
— Да, — она откупоривала другую бутылочку. — Мы сотрем то, что было написано на месте прежнего, стертого текста. Вы понимаете, что это значит? Этот манускрипт переписали заново, поэтому исходный текст надо восстановить с помощью химических средств. Очень тонкая работа. И очень опасная. Но я думаю, что наконец нашла нужные реактивы. Я получила цианистый калий, добавив хлористый аммоний к смеси графита и поташа. Такое соединение описывается в трактате одного китайского алхимика.
Заинтересовавшись почти против воли, я подался вперед. Мне приходилось слышать истории о палимпсестах, древних документах, обнаруженных в монастырских библиотеках и тому подобных местах: с пергаментов стирали старые тексты, освобождая место для написания новых. Как известно, греческие и римские писцы, когда испытывали нехватку в бумаге, стирали один текст, вымачивая листы в молоке и затем соскабливая остатки чернил пемзой, для написания на этих очищенных листах нового текста, то есть в итоге один текст скрывался или прятался между строчками другого. Но ничто не исчезает навеки. Спустя столетия, из-за атмосферных условий или благодаря разнообразным химическим реакциям, стертый текст иногда едва различимо проявляется на поверхности, и тогда между строками новой рукописи можно прочесть забытое послание. Таким образом было спрятано много древних книг, но спустя столетия их вновь обнаружили: острословие Петрония перемежало серьезнейший стоицизм Эпиктета, а непристойные вирши «приапеи» незаметно вкрадывались между строк посланий апостола Павла. Littera scripta manet, думал я: да, написанная буква остается даже после соскабливания.
