Джинн Калогридис - Невеста Борджа
Кантерелла.
Мое сердце пропустило удар. Я все еще была охвачена беспросветным горем, и я знала, что до сих пор остаюсь при Лукреции лишь благодаря снисходительному отношению его святейшества к дочери. Как только Чезаре переубедит Александра, меня либо бросят в темницу, либо убьют. Я совершенно не желала жить в плену у Борджа — и не хотела доставить Чезаре удовольствие, допустив, чтобы он отнял у меня жизнь. Лучше уж я проведу вечность в аду за самоубийство.
Я спрятала флакончик в специальный кармашек, устроенный для моего ныне отнятого стилета. Он прекрасно там поместился.
Не иначе, как сам Господь подтолкнул меня к этому шагу. Едва лишь я спрятала флакон, как из коридора донеслись тяжелые шаги.
Я встала и спокойно встретила солдат Чезаре; ими командовал не кто иной, как сконфуженный дон Микелетто.
— Итак, — сказала я, — вы наконец-то пришли за мной.
КОНЕЦ ЛЕТА 1500 ГОДА — ВЕСНА 1501 ГОДА
Глава 35
Меня препроводили в замок Сант-Анджело. Дон Микелетто шагал рядом со мной, а солдаты шли впереди и позади, держась на почтительном расстоянии, как будто они находились здесь исключительно ради моей безопасности.
Во всем происходящем присутствовал некий налет нереальности, словно это был сон. Все казалось фальшивым и иллюзорным, кроме одного-единственного факта: Альфонсо мертв.
И тем не менее я напомнила себе, что я — принцесса Арагонского дома, и шла в окружении своих тюремщиков с изяществом и достоинством. Стражники оттеснили изумленно глазеющих на нас паломников, отталкивая самых любопытных, и мы прошли через площадь Святого Петра, а потом — по большому мосту, ведущему в грозную каменную цитадель Сант-Анджело.
Я не обернулась, чтобы бросить взгляд на дворец Святой Марии. Моя тамошняя жизнь ускользала от меня вместе с рассудком, как перчатка, снимаемая с руки. Я лишилась всего: Альфонсо, маленького Родриго, доверия, которое я питала к Лукреции. Даже мой муж, не так давно поразивший меня своей несомненной верностью, и тот меня покинул.
Мы прошли по мосту над излучиной Тибра; под его свинцовыми водами разлагались трупы жертв Борджа. Я молилась о том, чтобы поскорее присоединиться к ним.
Шедший рядом со мной Микелетто заговорил любезно и почтительно:
— Его святейшество подумал, что перемена обстановки может помочь вам легче перенести горе, ваше высочество. Мы приготовили для вас новые покои — надеюсь, они вам понравятся.
Лицо мое исказилось от ненависти.
— Скажите-ка, сударь, что это за пятно у вас на руке? Уж не кровь ли?
Микелетто непроизвольно поднял руки и растопырил пальцы, чтобы осмотреть их. Лишь мгновение спустя, заметив появившееся на моем лице мрачное злорадство, он опустил руки и попытался скрыть свое замешательство.
— Думаю, так оно и есть, — сказала я. — Ведь Чезаре поручил вам убить моего брата лично, дабы все было сделано наверняка?
Улыбка сошла с лица дона Микелетто. Он больше не делал попыток заговорить и помалкивал до тех самых пор, пока мы не добрались до места назначения.
Я никогда прежде не бывала в замке Сант-Анджело и знала лишь, что он пользуется дурной славой тюрьмы. Я подозревала, что меня поместят в грязную тесную камеру с охапкой соломы вместо постели, цепями на стенах и ржавой железной решеткой вместо дверей.
Мы с доном Микелетто прошли через ухоженный сад к боковому входу. Там он знаком велел всем стражникам, кроме двоих, оставаться на месте. Меня провели по коридорам, напоминающим дворец, в котором я так долго прожила.
Наконец мой проводник отворил деревянную дверь, покрытую красивой резьбой. За ней обнаружилась моя «камера». В прихожей я увидела стул, перенесенный сюда из моих покоев во дворце Святой Марии; пол укрывали меховые ковры. В спальне на кровати лежало мое парчовое покрывало, на окнах висели мои шторы, а на стенах — серебряные подсвечники. Маленький балкон выходил в сад.
Я смотрела на все это в оцепенении, ничего не говоря. Я предпочла бы более грубую обстановку, соответствующую моему горю. Эта роскошь и знакомые вещи нисколько меня не утешали.
Я повернулась и обнаружила, что Микелетто улыбается мне.
— Конечно же, донна Эсмеральда присоединится к вам, — сказал он. — Она сейчас собирает ваши вещи. Если вам что-либо потребуется — спрашивайте, не стесняйтесь. Только, пожалуйста, если вы захотите погулять в саду или навестить своего супруга во дворце Святой Марии, зовите охрану — не стоит забывать о недавних прискорбных событиях.
— Кто все это устроил? — требовательно спросила я. Уголок рта дона Микелетто поднялся еще выше.
— Скажу вам по секрету, ваше высочество: дон Чезаре. Он глубоко сожалеет о политической необходимости и тех печалях, которые она вам причинила. Он совершенно не желает усугублять ваши страдания.
«Будь добр к Санче», — сказала тогда Лукреция. Она утверждала, что Чезаре до сих пор любит меня.
Но мне не нужна была его доброта. Я желала лишь одного — мести. И забытья, если у меня хватит мужества искать его.
Вскоре, как и было обещано, появилась донна Эсмеральда и другие слуги, несшие мои вещи. Я перенесла эту суматоху молча. Я уже решила сегодня же ночью покончить с собой, приняв кантереллу в знак протеста против смерти моего брата, хотя и знала, что тогда мы с ним разлучимся навеки, если только рассказы о загробной жизни верны: ведь он, несомненно, пребывает в раю, а я, самоубийца, попаду в ад.
Я не знала, сколько яду нужно и сколько человек может отправить на тот свет мой флакончик, и потому решила проглотить все. Может, тогда я умру быстро, без страданий, вызываемых этой отравой. Нужно будет подождать, пока донна Эсмеральда на что-нибудь отвлечется, и тогда я скроюсь и от нее, и от стражников, выйдя на балкон.
Весь остаток дня я просидела в кресле в прихожей, а слуги тем временем приводили мои комнаты в порядок.
В сумерках нам доставили прекрасный ужин. Я не могла есть, невзирая на все увещевания Эсмеральды. Тогда она съела, что ей понравилось, и из своей, и из моей порции, и слуги унесли тарелки.
Но я попросила вина и поставила кувшин и кубок рядом с собой. Эсмеральда, как это происходило каждый вечер после смерти Альфонсо, принялась уговаривать меня отправиться в постель. Как всегда, я отказывалась, говоря, что лягу, когда устану. К счастью, Эсмеральда утомилась после сегодняшних хлопот и рано уснула. Услышав ее ровное дыхание, я поняла, что мой час настал.
Я наполнила кубок и небрежно поднялась, памятуя о стражниках у двери, потом проскользнула через спальню, где спала Эсмеральда. Она оставила для меня зажженную свечу; я прихватила свечу с собой на балкон и поставила там на перила, чтобы при ее свете справиться с последней стоящей передо мной задачей.
Потом я поставила кубок и дрожащими пальцами нащупала спрятанный в корсаже флакон с кантереллой. Я извлекла его и поднесла к свету.
Флакон сверкал зеленым, словно изумруд; несколько мгновений я, оцепенев, смотрела на него, ошеломленная серьезностью того шага, который собралась предпринять.
И у меня на глазах в стекле возникла картинка, крохотная, но безукоризненная и очень детальная.
Это был труп моего отца, покачивающийся в петле.
Я закричала и отшвырнула флакон. Он упал на пол, но не разбился, а просто откатился в сторону. Все вокруг закружилось. Раскинув руки, я рухнула на пол и попутно сшибла свечку с перил, оказавшись в результате в полной темноте.
И в этой темноте труп моего отца вдруг сделался больше, чем в реальности. Он раскачивался надо мной — здесь, на балконе; его холодные окоченевшие ноги скользнули по моим плечам и лицу, и я, всхлипывая, на четвереньках отползла прочь.
Очутившись за углом, я съежилась и попыталась обхватить себя руками.
— Обещай мне, Альфонсо! — пронзительно вскрикнула я. — Давай дадим друг другу клятву, что нас никогда больше не разлучат, потому что без тебя я сойду с ума!
Передо мной стоял мой брат, такой, каким он был в тот день, когда приехал в Рим, чтобы жениться на Лукреции, — молодой, красивый, улыбающийся, одетый в светло-голубой атлас.
— Но, Санча, у тебя совершенно здравый рассудок, — сказал он как о чем-то само собой разумеющемся. — Со мной или без меня, но тебе нечего опасаться безумия. Ты просто попыталась убить не того человека.
Я снова закричала и, спотыкаясь, кинулась обратно в темную спальню; меня перехватил кто-то дородный. Я вырывалась, пока не осознала, что это донна Эсмеральда и что она зовет меня по имени.
Обмякнув, я прижалась к ней и расплакалась. Она обняла меня с неистовой нежностью.
— Я попыталась стать убийцей, — выдохнула я, уткнувшись в ее мягкое, сильное плечо, — а вместо этого убила собственного брата!
— Ну, будет, — велела донна Эсмеральда. — Будет. Ты не совершила никакого преступления.
— Бог наказывает меня…
— Что за глупость! — возмутилась донна Эсмеральда. Я не видела ее лица в темноте, но прижималась щекой к ее ключице и ощущала отзвук уверенного голоса в ее груди и глубину ее убежденности. — Господь любил Альфонсо. Он знает, что это несправедливо, чтобы ваш брат умер, а Чезаре остался жить. Справедливость еще доберется до Борджа, донна. Не плачьте.
