Борис Акунин - Сокол и Ласточка
— Стало быть, этот человек в курсе дела?
— Что я, с ума спятил? — Делони даже обиделся. — Он считает, что я археолог. Там, на острове, в шестнадцатом и семнадцатом веке были испанские рудники. Вот их-то я и исследую. Может, вначале Фреддо что-нибудь и подозревал. Он не простачок. Но столько лет прошло. Он же видел, что никакого навара от моих поездок нету. Миньона в своё время я представил как своего коллегу из Франции. Минни похож на сухаря-профессора, правда? — Джерсиец подмигнул нотариусу, но тот не улыбнулся. — Про мисс Борсхед я написал, что она светило исторической науки из Оксфорда. Вы, Ник, насколько я понял, что-то вроде историка?
Исчерпывающе точное определение, подумал Фандорин: «что-то вроде историка» — и печально кивнул.
— Значит, проблем не возникнет. Я послал Фреддо список оборудования, которое нужно подкупить. Кое-что осталось с нашей прошлой экспедиции, но благодаря финансовому участию мисс Борсхед появилась возможность заказать самую современную аппаратуру. Фреддо подтвердил имейлом, что всё прибыло: детекторы, буры, подъёмные и осветительные устройства. Можем долбить, рыть, подниматься, спускаться, вести взрывные работы. Техническая оснащённость на уровне.
— А то, что я просила? — строго спросила Синтия.
— Получено. Самоходная инвалидная коляска с «плавающими» колёсами.
Ника поразился:
— Там что, придётся плавать? В инвалидной коляске?
— Нет. Плавать не придётся. Разве что пересечь несколько мелких ручьёв. Но почва каменистая, неровная. «Плавающие» колёса, их шесть штук, способны менять угол поворота и высоту подъёма. Тот же принцип, что у марсохода «Патфайндер». Аппарат способен наклоняться на 45º, спокойно преодолевает препятствия высотой до 20 см. Проедет и по каньону, и по пещере. При необходимости может даже использоваться как подъёмник. Обошлось это чудо в девять тысяч фунтов.
У Николаса брови поползли вверх, и тётя сердито заметила:
— Это мои деньги! На что хочу, на то и трачу! Я должна собственными глазами видеть, как ты найдёшь сокровище!
— Я? — обречённо спросил племянник. — Уже не мы, а персонально я?
— Именно вы, старина, — уверил его Фил.
— Согласно духу и букве нашего договора, — присовокупил Миньон. — Во избежание штрафных санкций.
— Ах, Ники, я сгораю от нетерпения! — Тётя схватила магистра за руку. — Подумать только, это случится уже завтра!
Но Делони её поправил:
— Послезавтра. Завтра мы попадём на Сент-Морис только во второй половине дня. Пока подготовимся, пока наладим инструменты и аппаратуру, уже стемнеет. Переночуем в гостевом бунгало. Сразу предупреждаю, это не отель «Ритц». Ну а наутро, с восходом солнца, отправимся за нашими миллионами.
На Мартинике
Города с фыркающим именем Форт-де-Франс магистр, собственно, так и не увидел. Разве что издали, когда «Сокол» входил в бухту.
Белые дома, красные крыши и синее небо создавали гамму, вполне уместную для столицы заморского департамента Французской республики. На горизонте торчали невысокие, но крутые горы какого-то легкомысленного вида. Это была единственная вертикаль ландшафта. Сам город распластался вдоль берега. Ничего в архитектурном смысле примечательного не просматривалось. Разве что старый каменный форт на узком мысе. Эта крепость, возведённая в конце семнадцатого века, и дала название поселению. В монархические времена оно называлось попросту «Королевская Крепость», Форт-Рояль — на торопливом креольском диалекте «Фояль». Первый консул Бонапарт, не проявив большой фантазии, переименовал антильскую жемчужину во «Французскую Крепость», но жители, как сообщает путеводитель, по-прежнему называют себя «фояльцами».
Ветер шевелил светлую прядь на лбу Николая Александровича. Чайки кричали над головой. В груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.
Цель путешествия была близка. Скоро, очень скоро он вернётся сюда — на щите, потерпев поражение, либо со щитом, причём золотым. Под этим небом неестественно сочного цвета могло произойти всё, что угодно. В том числе вещи совершенно фантастические, немыслимые в блёклой России или тусклой Англии.
Пассажирам, сходящим на берег, на грудь клеили эмблемку с номером и выдавали электронный пропуск — мера по борьбе с терроризмом. Начальник службы безопасности мистер Тидбит лично стоял у трапа, кивая каждому. Николасу даже улыбнулся. Возможно, потому, что Фандорин спускался самым последним.
Из-за российского подданства он, единственный из двух тысяч пассажиров, был вынужден пройти контроль. Иммиграционный чиновник, никогда не видавший на паспорте двуглавого орла, оживился и устроил Фандорину форменный допрос — но, кажется, больше из любопытства. Где живёте: в Моску, в Ленинград или в Сталинград (других городов, видимо, не знал)? Правда ли, что на самом деле фамилия вашего президента не Putine, а Putin? Как, у вас уже другой президент? И давно? В Моску, наверное, ещё лежит снег? И так далее. Наконец с видимым удовольствием шмякнул на страничку штамп (четыре змейки на синем поле) и пожелал «приятного сежура».
Одолеваемые нетерпением компаньоны давно уж сошли на пристань. Первой катилась тётя, за ней везли целую тележку с чемоданами, большинство из которых будет дожидаться Синтию в кактусотерапевтическом спа.
Фандорин знал, куда ему идти: Бухта Якорной Стоянки, причал 5, парковочное место 338. Там должна ожидать лодка старого Фреддо, чтобы немедленно взять курс на Сент-Морис.
По набережной ходили красивые люди с самым разным цветом кожи — от светло-бежевого до кофейного, попадались и вовсе оранжевые. Одеты они были ярко, по-южному. С открытых террас, утыканных пёстрыми зонтами, неслась ритмичная карибская музыка. Но путь Николаса лежал мимо этого праздника жизни — прочь от парадной пристани, мимо нарядных яхт и прогулочных катеров, к затрапезным закоулкам порта, где пахло рыбой и водорослями.
Лодка, пришвартованная у тумбы с небрежно намалёванным номером 338, была самой неказистой из всех рыбацких судёнышек, что стояли у пятого причала. С мачты свисал вылинявший вымпел, краска облупилась, к борту ржавыми цепями были прикреплены старые автомобильные покрышки. Удивило название: «For Whom the Bell Tolls».[44] Кажется, это из «Схватки смерти» Джона Донна: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе…». Чуднóе имечко.
Ни мисс Борсхед, ни компаньонов на палубе не было, однако, судя по каталке, привязанной к подножию мачты, все члены экспедиции уже прибыли.
На трапе, свесив ноги, сидел довольно пожилой дядя в живописно потрёпанной шляпе, рваной майке, широких холщовых штанах и с трубкой из кукурузного початка, зажатой в белых зубах. Как у большинства жителей Антильских островов, от многовекового перемешивания разнообразных генофондов, внешность у шкипера была эклектическая: кожа орехового оттенка, глаза по-индейски раскосые, но черты тонкие, европеоидные. Седая курчавая бородка обрамляла улыбчивое, добродушное лицо.
— Так-так, — сказал колоритный абориген на странно звучащем, но бойком английском, дружелюбно оглядев Николая Александровича. — Рост два метра, белые джинсы, голубой пиджак, красная сумка. Приметы совпадают. Добро пожаловать на борт, мистер Карков.
— Я Фандорин, а не Карков. — Ника, ступивший было на трап, остановился. Ошибка?
— Знаю, знаю. Но мне сказали, вы русский. А Карков — это русский из романа. Давайте сумку.
Сумку Николас не дал. Речь старика показалась ему странной.
— Какого романа?
— Папаши Хема. Эрнеста Хемингуэя. «По ком звонит колокол».
— В мои времена этого писателя уже не читали, — улыбнулся магистр, успокаиваясь. — Но я понимаю, о чём вы. Смотрел когда-то фильм с Ингрид Бергман и Гарри Купером.
Они поздоровались. Рука у Фреддо была жёсткая, будто истыканная занозами.
— А я знаю роман наизусть. Моя семья многим обязана папаше Хему.
— Вы его знали? — с почтением спросил Ника.
— Нет, конечно. Но мой дед пару раз видел писателя на Кубе. Это папаша Хем в тридцатые ввёл моду на спортивное рыболовство. Сюда так и повалили американцы, потом туристы из Европы. Сначала мой дед, потом папа, а теперь вот я этим жили и живём. Надеюсь, что и сын прокормится. А всё спасибо Хему. — Шкипер с гордостью показал на своё судёнышко. — Видали, какая красотка? Уже пятое поколение. У деда была лодка «Прощай, оружие». В межсезонье он гонял контрабандой оружие то в одну латиноамериканскую страну, то в другую. Спрос на этот товар всегда имелся. Бедняга помер в венесуэльской тюряге. У папы сначала был катамаран «Фиеста», на котором он неплохо зарабатывал в сороковые. Следующую лодку старик назвал так же: «Фиеста-2», чтоб не спугнуть удачу — и тоже всё было отлично. Но на «Фиесте-3» родитель угодил в самое око урагана и сгинул, царствие ему небесное.
