Филипп Ванденберг - Свиток фараона
Фон Ностиц внимательно осмотрел пустующий угол, сравнил его с оттиском Омара, покачал головой и произнес:
— Отсутствующие три строки могут быть как в берлинском фрагменте, так и в фрагменте Хартфилда…
— И вы считаете, что отсутствие этого маленького кусочка — простое совпадение? — Нагиб горько рассмеялся.
Фон Ностиц пожал плечами.
— Никогда в жизни не поверю! — вскричал Нагиб. Его глаза горели яростью. — Я скажу вам, что я думаю: тот, кто знал, где находится вход в гробницу, специально обломал этот крошечный, но самый важный кусочек! В Берлине никто не знает о фрагменте Хартфилда, но только с помощью этого кусочка данный текст обретает хоть какой-то смысл. Можно, конечно, предположить, что Хартфилд, признанный египтолог, знал о берлинском фрагменте и поэтому мог вычислить местоположение гробницы. Но Хартфилд — предусмотрительный человек. Ученый отбил от своего обломка самый важный кусок, и теперь только он знает тайну. А это значит…
— Что это значит?
— Теперь есть только одна возможность: Омар и Хартфилд сговорились, в этом деле они действуют вдвоем и ведут двойную игру.
— Вы действительно считаете, что Омар мог так поступить?
Нагиб поджал губы и скорчил гримасу.
— У вас с ним ведь не лучшие отношения, — заметил фон Ностиц.
— Можно и так сказать.
— Если бы ваше предположение оказалось верным, Омар телеграфировал бы что-то в этом роде: «Очень жаль, но Хартфилда отыскать не удалось». Тогда бы он и оттиск этого фрагмента отправлять не стал. Нет, тут вы заблуждаетесь, вам следует отбросить вашу личную неприязнь, она к делу не имеет отношения.
— Просто возникла такая мысль, — извиняющимся тоном произнес Нагиб.
Барон задумался.
— Омар знает, где находится Хартфилд, — сказал после паузы. — Так чего же мы еще ждем? Мы найдем Хартфилда!
Нагиб хотел было возразить, сказать, что он никогда больше не вернется в Египет, потому что боится за свою жизнь, но не успел произнести и слова в ответ.
Вошел слуга и сообщил о визите дамы, и еще до того, как он пригласил ее в салон, в дверях появилась Халима. По ее щекам катились слезы, а тело содрогалось от приступов рыданий.
Нагиб не видел Халиму с тех пор, как она ушла к Максу Никишу. Нагиб никогда бы не простил ей этого поступка. Не простил бы только потому, что уже сам давно положил глаз на нее. Но теперь, когда она стояла перед ним совершенно беспомощная, он подошел к ней, взял за руки и спросил о причине ее страданий.
Она молча вытащила из сумки свернутую газету, указала на сообщение на первой странице и плаксивым голосом вскричала:
— А я его так любила!
Потом она без сил опустилась на пол.
Фон Ностиц позвал слугу. Появилась экономка, ей приказали немедленно вызвать врача, и Халиму уложили на цветастую кушетку в салоне. Экономка принесла влажные полотенца и стала обтирать лоб упавшей в обморок Халиме. Через некоторое время египтянка пришла в себя, извинилась, но барон жестом показал, что сейчас ей лучше помолчать.
Только теперь они с Нагибом нашли время, чтобы взглянуть на статью:
«Пальба в пустыне близ Каира. В перестрелке между враждующими бандами торговцев наркотиками южнее Каира погибли двое египтян. Речь идет о ливанце, торговце пряностями Али ибн аль-Хусейне, который считался главой одной из банд, и неизвестном полиции мужчине по имени Хафиз эль-Джаффар».
Нагиб опустил газету. Он смотрел на фон Ностица, не решаясь взглянуть на Халиму.
— Я его так любила, — всхлипывала Халима, и ни у кого не возникало сомнений, что ее слова относились не к аль-Хусейну, а к Омару, поддельный паспорт которого был сделан на имя Хафиза эль-Джаффара.
— Утром мы выедем в Египет, — произнес фон Ностиц и приказал Калафке позаботиться обо всем необходимом.
Халима поднялась.
— Я поеду с вами! — заявила она.
Прибыв в Каир, они первым делом отправились в караколь в центре города, где надеялись узнать подробности случившегося. Стояла ранняя весна, и люди толпились на улицах, не обращая внимания на бурю, — настроение противоречило их чувствам.
Халима распрощалась с Никишем, подобрав слова извинения, которые первыми пришли в голову. Она сказала ему горькую правду, что отношения между ними были ошибкой, — ошибкой ее чувств. Макс понял ее и пожелал ей счастья в жизни, на прощание подарив медальон с изображением Пресвятой Девы Марии, который он носил при себе с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет.
Не было слез, лишь теплые слова, потому что в те немногие недели, которые им суждено было провести вместе, они были счастливы, как дети. Они поняли, что Восток и Запад могут сблизиться, что необычность одного привлекает другого, но только тела могут быть вместе, а души — никогда.
Нагиб не смог избавить Халиму от душевной боли, но теперь эти двое в своих чувствах были близки, как никогда прежде. Скорбь раскрывает сердца, и кто знает, как бы все закончилось, если бы не их поход в караколь, где компетентный чиновник за хороший бакшиш охотно ответил на все интересующие их вопросы.
Так они узнали, что труп аль-Хусейна был опознан его второй женой Лейлой и отдан родственникам для погребения, а труп неженатого Хафиза эль-Джаффара опознан матерью и передан для того, чтобы оказать ему последние почести.
Информация о том, что Хафиза опознала мать, привела Халиму, барона и Нагиба в полное замешательство. Они-то ведь знали, что у Омара не было ни отца, ни матери. Это зародило сомнения в том, что убитый Хафиз эль-Джаффар был Омаром.
— А почему он вообще выбрал это имя? — спросил Нагиб у барона.
— Он назвал его, как и адрес, совершенно спонтанно. У меня не было причин переспрашивать, — ответил фон Ностиц. — Организовать паспорт — это всего лишь вопрос денег, и не важно, какой ты национальности и какое у тебя имя.
В одной из приличных кофеен на набережной Нила они оживленно спорили, что теперь делать. Все были в растерянности. Халима даже подозревала, что все это — очередной трюк каких-то секретных служб, которые хотят заманить их в ловушку. Тут Нагибу в голову пришла мысль отыскать Хассана — калеку, работавшего возле отеля «Мена Хаус» в Гизе. Если кто и мог им помочь, то только он.
Фон Ностиц предпочел остаться в гостинице «Семирамида», где они сняли номера, потому что небо потемнело, — надвигалась песчаная буря, а Халима и Нагиб отправились в Гизу.
Хассан со своим обувным ящиком прижался к выступу у входа в отель. Хотя вокруг уже клубились облака пыли, закрывая обзор, микассах сразу узнал Нагиба.
— Где Омар, друг мой? — спросил старик, когда Нагиб представил Халиму. Старик и не подозревал, какой ураган чувств вызовет своим вопросом.
Не отвечая на вопрос, Нагиб стал обстоятельно расспрашивать, слышал ли что-нибудь Хассан о перестрелке в Саккаре.
Старик взглянул на Халиму и кивнул, словно хотел высказать соболезнования, но вместо этого произнес:
— Я думаю, ты рада, что отделалась от аль-Хусейна. Омар мне много о тебе рассказывал!
— А этот эль-Джаффар? — нетерпеливо поинтересовался Нагиб.
— Такой же бандит, как и его господин. Официально он числился ключником в одном из доходных домов аль-Хусейна, на самом деле он был самым преданным из его соратников, особенно если речь шла о том, чтобы провернуть очередное дельце. Аллах наказывает того, кто заслужил наказание.
Тут у Нагиба все в голове прояснилось. Он вспомнил, что уже когда-то слышал это имя. Теперь ему стало понятно, почему Омар выбрал именно его. Хафиз эль-Джаффар был ключником в том самом доме, где они жили вместе несколько лет назад.
Когда Халима тоже все поняла, она бросилась к Нагибу на шею и, плача от счастья, стала повторять, перекрикивая бурю:
— Я люблю Омара! Я люблю только его и никого больше!
Но где же скрывался Омар? Барон с облегчением вздохнул, узнав об истинном положении дел.
Позвонив в гостиницу «Аль-Саламек», они выяснили, что постоялец по имени Хафиз эль-Джаффар и сейчас там проживает, но его нет в номере.
Фон Ностиц, Халима и Нагиб в тот же день отправились в Александрию. Таксомотор подвез их вечером к вышеупомянутому отелю — не самой лучшей гостинице, да к тому же расположенной на окраине, но именно поэтому она идеально подходила для людей, которые не хотели привлекать к себе внимания.
Им сказали, что эль-Джаффар сейчас в обеденном зале. Портье послал кого-то из прислуги, чтобы позвать постояльца.
Халима дрожала. Она нервно прижимала ладони к губам и семенила мелкими шажками у стойки, не решаясь взглянуть на него.
«Может быть, — думала она, вздыхая, — Омар все-таки удостоит меня хоть мимолетным взглядом. А может, обзовет хурият и отвернется». При этом она просто не могла поверить, что он способен так поступить.
Она заметила его, когда он проходил мимо стеклянной двери, обрамленной белым орнаментом. Сомневаться не приходилось, это был он. Халима хотела броситься к нему, упасть в его объятия, но стояла, как прикованная. Ноги не слушались ее. Халима боялась.
