Палач приходит ночью - Валерий Георгиевич Шарапов
Вот появилась длинная колонна — с машинами и артиллерией. И люди почувствовали неладное при ее приближении. Она казалась не похожей на Красную армию.
Оказалось, что это отступающая, обозленная польская армия. Поняв, что встречают не их, а РККА, паны пришли в неистовство. Арестовали весь актив, оттащили в школу и там всю ночь пытали. Утром десять истерзанных подпольщиков солдаты отвели на кладбище. Зачитали постановление военного командования, где половина слов была «изменники». И расстреляли.
Понятное дело, что любви к польским властям это не добавило. И в народе было скрытое ликование, что Польша как государство перестала существовать. Даже местные поляки, и те радовались: натерпелись от своих же панов не меньше нашего.
Несмотря на все горести и потери, жизнь продолжалась. Новая жизнь. Я стал гражданином Советского Союза. И уже не прятался в подполье, открыто носил комсомольский значок.
Начиналась новая, трудная, но, я был уверен, счастливая жизнь. Как будто тебя вывели из чулана на улицу, и ты увидел широкий простор, полный чудес и возможностей…
Глава восьмая
— Я уезжаю, — как бы между делом произнесла Арина.
Мы стояли на заснеженном берегу огибающей село реки, и девушка смотрела куда-то вдаль, при этом не видя ничего, вся погрузившись в себя.
Задумчивость — это было настолько редкое ее состояние, что я решил подивиться на него. А потом до меня дошло это холодное слово — уезжаю.
— Куда? — спросил я.
— В Белоруссию. В медицинское училище.
— А я? — Во мне стали подниматься возмущение и обида.
— А ты остаешься. Куда же ты уедешь от всех своих забот? — Она рассмеялась и стала сама собой — беззаботной птахой, в которой надолго не задерживались серьезные мысли и переживания.
Я совсем погрустнел и еще раз, без особой надежды, спросил:
— А мы?
— Мы, — произнесла она рассеянно. — Ну конечно. Я буду тебе писать.
И она уехала. Поступила в медучилище. А я остался.
Арина вспомнила свое обещание и нашла время на страничку в конверте, где писала, как у нее все хорошо, сколько в Минске магазинов, театров и соблазнов, но она девушка серьезная и предпочитает только учиться, во что верилось с трудом. Грустила, что денег не хватает на все, — в это верилось больше. А чувства мои бурлили: не забыла, вспомнила, написала!
Собирая рассыпанные зерна здравомыслия, я ясно осознавал, что не светит нам с ней ничего в будущем. И что единственное письмо за год — это отписка. Но чувства всячески этому сопротивлялись.
А вообще теперь я старался отодвигать от себя подальше всякие душевно-любовные терзания. Иногда заглядывался на девчонок, а они — на меня, но позволить себе крутить с ними шашни не мог. Да и после неудач на сердечном фронте стал слишком критично относиться к своей внешности. Явно же не герой-любовник из кинофильмов, вкус к которым мы прочувствовали, когда кинотеатр в Вяльцах стал доступен обычному человеку. Не вышел я ростом, был весь квадратно-приземистый, как тяжелый трактор. И стеснялся своих широченных, мозолистых, будто сделанных из чугуна ладоней. С детства на кузнице отцу помогал, вот такие руки-тиски и заработал. Хотя и плюсы были — хватка такая, что никто не вырвется. И кулак увесистый, что им, наверное, быка смог бы опрокинуть, хотя не пробовал — ничего мне плохого те самые быки не сделали. А вот те, кто сделали, от могучего удара сразу в землю пикировали. Но все равно я мечтал об ухоженных руках с музыкальными пальцами. Не дано!
В общем, куда такому с девчонками, небесными созданиями, накоротке общаться! Кроме того, рядом со мной не просто девчонки. Рядом — товарищи по комсомолу. И задача у нас общая и важная — строить новую жизнь.
Перемены можно воспринимать с радостью или с печалью. Но они всегда тревожны. Особенно такие грандиозные, когда меняются весь многовековой уклад, государственные и экономические основы. Когда приходит другая власть.
Кто-то от перемен отгораживается, ностальгируя по прошлому. Кто-то идет радостно им навстречу в уверенности, что все будет только лучше. Особенно приятно шагать вперед, когда молодая кровь бурлит в жилах, когда у тебя несгибаемая уверенность в счастливом будущем и стремление сбросить проржавелые оковы прошлого. И еще — когда ты комсомолец в социалистической стране и все дороги для тебя открыты.
Воссоединение наших земель с СССР, конечно, было делом непростым и полным самых разных эксцессов. И новая власть достаточно умело действовала кнутом и пряником.
Перво‐наперво мелким гребешком прошлись по представителям польской администрации, военным, полицейским. Кого выселили в дальние заснеженные края, кого простили, а тех, кто запятнал себя преступлениями против народа или планировал вооруженную борьбу, — с теми по всей строгости.
Однако если с поляками эксцессы были единичными, то украинские националистические движения ринулись в бой с «москальскими оккупантами» со всей своей дури. Понятное дело, что подбивали их на это немцы. С оккупированной фашистами Польши шли и шли диверсанты, целые националистические отряды. И во всей красе проявляли свою звериную сущность.
Появлялись листовки, зовущие народ на бунт и призывающие сжигать сельсоветы и колхозы. Но народ сжигать ничего не спешил, поэтому националистические террористические группы занимались этим сами. Притом с потрясающим воображение зверством. Отрубить головы председателю колхоза и его семье, развесить их на штакетнике, как в сказках про Бабу Ягу, — это было в порядке вещей.
Советскую власть украинские националисты ненавидели люто. Ну и советская власть платила им той же монетой: арестовывала, ставила к стенке, выселяла. А из-за границы приходили новые бандотряды. И они готовы были резать каждого несогласного. Мечта о Великой Галиции перед ними сияла недостижимым мертвенным светом. И уже шептались они о намеченном всеобщем восстании, которое должно затронуть не только Украину, но и некоторые южные российские области.
Бандналеты в Полесье стали не редкостью. Их было куда больше, чем при поляках: националисты просто закусили удила. Хотя именно в нашей местности все было относительно спокойно.
Да и власти не сильно донимали народ. Лишь поначалу почистили окрестности от старых польских начальников и помещиков. Выселили богатеев и кулаков, которых и так все ненавидели. В том числе выдворили отца моего школьного врага и антагониста Купчика с семьей.
Некоторые высланные через год вернулись назад. А часть из них вступила в колхоз «Родная Украина».
Как простой народ относился к новой власти? Ну, как обычно — настороженно и с недоверием. Вообще, у местных к любой власти отношение фатальное. Она издавна считалась наказанием от Бога. От нее надлежало держаться подальше. Бить поклоны. И
