Тайна Святой Эльжбеты - Погонин Иван

— Казалось бы, за двадцать лет службы я ко всему привык, ан нет. И у меня вчера кровь в жилах стыла от увиденного… А накануне дворник видел удачи Виссарионовой высокого брюнета и студента. После убийства Белостоцкого я стал заниматься бандой серьезно. Михееву было поручено проверить толкучки и рынки, меняльные лавки, ломбарды, банки и банкирские конторы. И вы знаете, удивительная вещь — никаких результатов. Ничего из похищенного в Москве не всплыло! А между тем люди у Михеева службу несут, как полагается, да и все остальные сыскные надзиратели ориентировки на самые приметные из ограбленных бандой вещей получили. Ну вот, например, — мужское золотое кольцо с одиннадцатью крупными бриллиантами и одним изумрудом и вы, наверное, ищете?

— Да, есть у меня циркулярчик про это кольцо. Кольцо белого золота, по всему диаметру которого на равном друг от друга расстоянии в особых гнездах, обрамленных золотыми же лепестками, находятся двенадцать драгоценных камней, из коих одиннадцать бриллианты, а один, больший, изумруд, то есть камень зеленого цвета.

Кошко смотрел на Тараканова с удивлением:

— Вы что же, разыскные циркуляры наизусть учите?

— Нет-с. Они как-то у меня сами запоминаются.

— Как интересно. Вам повезло, в нашем деле эта особенность памяти незаменима. Ну так вот. Ни этого кольца, ни других драгоценностей в Москве не появилось. Да и «по низам» никаких сведений добыть не удалось. Банда столько грандов наколотила, а Москва бандитская как воды в рот набрала и молчит, сугубо молчит. Скорее всего, здесь орудует шайка не профессионалов, а, наоборот, людей, никогда не проходивших через руки сыскной полиции и вообще стоящих вдалеке от преступного мира.

Кошко сел на место и посмотрел на Тараканова.

— Михеев сыщик хороший, и люди у него как на подбор. Но… Результатов-то нет. И решил я впрыснуть в розыск новую кровь, свежую. В общем, Осип Григорьевич, вот вам дознание, знакомьтесь, соображайте и начинайте искать. От других дел я вас освобождаю, занимайтесь только этим. С Михеевым по этому делу будете работать параллельно. Докладывать о ходе розысков будете лично мне. И начните, пожалуйста, с мадам Белостоцкой. Она три месяца находилась между жизнью и смертью, только неделю назад к ней вернулось сознание. Врач назначил нам аудиенцию с ней на завтра. С утра и поезжайте.

До обеда Тараканов читал протоколы, а в три часа пошел в канцелярию. Насти на службе не было.

— А где Анастасия Александровна? Мне надобно ей один документик дать перепечатать.

Старшая машинистка недовольно пробурчала:

— Не явилась сегодня на службу, записку прислала, инфлюэнция у нее.

— А давайте я перепечатаю, — сказала новенькая машинистка Олечка и улыбнулась Тараканову.

— Благодарю-с. Я сейчас. — Тараканов поспешно удалился.

Он взял извозчика и помчался на Сивцев Вражек. Дверь открыла сама Генриетта Витольдовна.

— Осип Григорьевич! А я думала — Настенька вернулась. Вы какими судьбами?

— А что, разве Анастасии Александровны нет дома?

— Нет. Она же с вами вчера уехала. Вечером прислала мне с посыльным записку и сообщила, что в вашем учреждении предстоит внезапная ревизия и всех машинисток попросили выйти в ночь, помочь привести делопроизводство в порядок. Осип Григорьевич, вы куда мою Настю дели?

— Да-да, всю ночь вся наша сыскная к ревизии готовилась. Недавно машинисток отпустили отдохнуть, а как только они ушли, новый приказ — вернуть всех обратно, опять какая-то необходимость в них возникла. Вот я за Настей и приехал. Наверное, я ее обогнал.

— Так проходите, подождете ее.

— Я лучше навстречу ей поеду, начальник немедленно всех на службу требует, рассаживаться некогда. Честь имею.

Тараканов бегом помчался вниз по лестнице, вскочил в пролетку и велел лететь на Дмитровку.

Своего номера он не узнал. Лежавшие обычно в беспорядке вещи были сложены в шкаф, кровать аккуратно заправлена, пыль со всей мебели сметена. Портьеры, закрывавшей альков с кроватью, на месте не было, как и не было оконных занавесок. Баронесса фон Клопп стояла на подоконнике и мыла тряпкой оконное стекло. Рядом, держа в руке ведро с водой и открыв рот, стояла горничная.

— Ося! Обедать? А я прибраться решила. Занавеску и драпри велела постирать, пыль протерла, заставила горничную окно помыть, а когда посмотрела, как она это делает, решила сама.

— Мелом хорошо, — промямлил Тараканов. — Ты же больна.

— В каком смысле? В том, что окно сама мою? Так через него свет в комнату почти не поступал, до того грязью заросло.

— На службе мне сказали, что у тебя инфлюэнция. Я к тебе домой, а тебя там нет.

— Ося! Милочка, сходите, поменяйте, пожалуйста, воду, — сказала Настя горничной и, дождавшись, когда та ушла, накинулась на Тараканова: — Что ты маменьке сказал?

— Сказал, что тебя после ночного аврала отпустили, а потом опять вытребовали, и что я за тобой на извозчике…

— Ну, врать ты умеешь. Ты вообще зачем к ней явился?

— Мне сказали, что ты больна, я заволновался.

— Осип Григорьевич, ну как вас могли на царскую службу взять такого бестолкового? Ты что, не мог догадаться? Я сегодня ночью чести девичьей лишилась. Могла ли я после этого на службу? А домой? Трудно было, что ли, сообразить? В конце концов, ты же меня здесь оставил, мог бы догадаться первым делом сюда съездить!

— Значит, ты не больна?

— Господи боже мой!

— Тогда давай обедать?

— Давай. А где?

— Тут рядышком кухмистерская замечательная, меня там знают и хорошо кормят, — сказал Тараканов.

На следующий день он поехал на Девичье поле, в хирургическое отделение факультетской клиники Московского императорского университета.

Лицо Анны Максимовны Белостоцкой было одинакового цвета с белоснежной наволочкой подушки. Доктор сказала, что выжила она чудом и до полного выздоровления еще далеко.

— Я вам дам десять минут, не более, и прошу вас, не волнуйте ее сильно.

Когда Тараканов вошел в палату, Белостоцкая лежала с закрытыми глазами, но как только услышала звук открывающейся двери, глаза открыла.

— Здравствуйте, мадам Белостоцкая. Разрешите представиться — чиновник сыскной полиции Тараканов.

— Ну слава богу, наконец-то явились.

— Явились сразу же, как только врач разрешил с вами разговаривать. Госпожа Белостоцкая, я понимаю, что вспоминать произошедшее вам крайне неприятно, но интересы дела…

— Интересы дела требовали вашего появления у меня еще неделю назад! Вспоминать мне действительно тяжело, но я желаю, чтобы и я, и мой супруг были отомщены. Поэтому я все вам расскажу.

15 января чета Белостоцких поехала в ресторан. Засиделись. Анна Максимовна просила мужа остаться ночевать в городской квартире, но он решил ехать на дачу, там у него остались какие-то важные документы, которые на следующий день ему были нужны с самого утра. Дача у них в Шелепихе. Да и не дача это, а полноценный дом, теплый, удобный, снабженный всеми благами современной цивилизации. Муж его предпочитал городской квартире, из-за чего они часто ссорились. Госпожа Белостоцкая была моложе мужа на 20 лет, и ее не устраивало круглогодичное дачное прозябание. Поссорились и в этот раз. Поэтому ехали молча, погруженные каждый в свои мысли.

Из Москвы выехали во втором часу ночи. Проехали Дорогомиловскую заставу, начались пустыри, кругом никого. Вдруг сбоку из какой-то канавы выскакивают пять человек. Двое из них схватили лошадь под уздцы, а один, по-видимому главарь, крикнул им: «Вылазьте!» Муж у Анны Максимовны был не робкого десятка, поэтому команде не подчинился, а вытащил из кармана шубы револьвер и пальнул в ближайшего разбойника. Тот завыл от боли и схватился за кисть правой руки. После этого главарь выстрелил в мужа, а затем и в нее. Она упала с саней. Последнее, что она слышала, — это вопрос главаря: «Как ты, Пиво, живой?».

— Как вы сказали: Пиво?