Чингиз Абдуллаев - Рай обреченных
— Ты не очень здесь умничай. Такие вещи у нас не любят. Здесь мы все как одна большая семья. Коммунальная семья, — добавила Бармина, видимо опасаясь быть превратно понятной.
Инга потащила чемодан к кровати. Поставила рядом. Села на стул. Правая рука нестерпимо болела.
— Это правильно, — кивнула Бармина, — видно, что ты из интеллигентной семьи. А то наши девки сразу на постель садятся. Я им тысячу раз говорила, что садиться нужно на стул.
— А здесь тоже живут больные, — поняла вдруг Инга.
— Конечно, — беспощадно ответила старшая медсестра, — здесь лепрозорий, девочка, и не дом отдыха.
Скрипнула дверь, и в комнату вошли две женщины в каких-то выцветших красно-буро-желтых халатах. У одной из них было чудовищно распухшее лицо, превратившее глаза в щелочки, а нос в смятую картошку. Волосы у нее были неопределенного рыже-белого цвета. У второй лицо было нормальное, вытянутое, с азиатскими чертами. Инга даже удивилась, увидев эту молодую женщину. Она по-своему была даже привлекательна. Только когда молодая женщина, тяжело ступая, прошла к своей кровати, Инга обратила внимание на ее ноги. Почти до колен тянулись красные шерстяные носки ручной вязки. Ноги были очень полными, неестественными, сразу бросающимися в глаза. Видимо, болезнь поразила нижние конечности женщины. Вошедшие удивленно смотрели на новенькую.
— Познакомьтесь, — строго сказала Бармина, — это Таня, — показала она на первую женщину, — а это Азиза, — показала на вторую. — Теперь вас будет трое. Надеюсь, вы не поссоритесь.
— Нет, — улыбнулась Азиза, — у нас всегда тихо.
— Ты не шути, — со свистящим шепотом выдохнула Бармина, — вчера опять не была в палате. Я тебя предупреждала, Азиза, еще один раз, и переведу в другое здание. К тяжелобольным. Ты меня знаешь, я это сделаю.
— Просто я позже пришла, — огрызнулась Азиза, усаживаясь на кровать. Ноги в чулках сразу бросались в глаза.
— Скоро совсем ходить перестанешь, — в сердцах сказала Бармина и вышла из комнаты.
Азиза проводила ее ненавидящим взглядом и только потом сказала Инге:
— Как здорово, что ты приехала. Садись и рассказывай все. Мы должны подружиться. Мы теперь с тобой как сестры, всегда будем вместе.
Опухшая Таня равнодушно прошла к своей кровати и тоже села, ничего не сказав. Инга старалась не смотреть в ее сторону. Она начала доставать из чемодана книги, раскладывая их на тумбочке. И только когда очередь дошла до Есенина, она вдруг выпустила книгу из рук и, упав на подушку, заплакала. Тихо, почти беззвучно.
Ее соседки по палате и отныне по жизни сидели молча. Они знали, что через это проходят все новички. И таким был ее первый день в этом поселке. Так для Инги началась новая жизнь.
ГЛАВА 6
Фотографии убитого они получили только к вечеру. Ехать в спецкомендатуры не имело смысла. Было уже слишком поздно. Шаболдаев поднялся на второй этаж, чтобы доложить обо всем начальнику райотдела. Но подполковника на месте не оказалось. В районе начались митинги протеста, на улицах появились сотни людей. Работники райкома не рисковали встречаться с митингующими, предпочитая получать донесения от сотрудников милиции, прокуратуры и КГБ.
Последние ходили, как обычно, с умными лицами, словно знали истину в последней инстанции. Районный отдел КГБ давно превратился в параллельный центр сбора денег с местного населения. Вражеских разведчиков не могли интересовать добыча камня или разработка известняка. Их в районе никогда не видели, как не видели здесь вообще никаких иностранцев. Агентурная сеть КГБ состояла из обычных стукачей, часто желающих либо выслужиться, либо просто придать значение своим никчемным персонам. Разговоры о том, что кого-то насильно вербовали в осведомители, был всего лишь мифом. За исключением немногих порядочных людей, большинство с удовольствием и должным усердием становились осведомителями.
И если агентурная сеть милиции состояла, как правило, из мелких и крупных правонарушителей, то агентурная сеть местного райотдела КГБ могла состоять из кого угодно. Многие даже гордились, что были осведомителями КГБ. Работники местного отдела появлялись повсюду с глубокомысленным выражением, словно Штирлицы, попавшие во враждебную обстановку.
Единственный из чекистов, несколько прохладно относившийся к своим обязанностям и поэтому более нормальный, чем все остальные, обычно сидел в районном отделении КГБ и составлял донесения для начальства. По странной логике судьбы его звали Гамлет, и он почти всегда мучился поистине шекспировскими вопросами, сомневаясь в полезности своей работы.
Все данные по району передавались в орготдел райкома партии, где заведующий отделом, человек маленького роста, пунктуально знакомился с ними, делая специальные выписки для первого секретаря Тоболина.
Подполковник вернулся поздно вечером. По строгим правилам внутреннего распорядка все офицеры обязаны были ждать возвращения начальника райотдела. Только он мог решить, кому сегодня уезжать домой, а кому, оставшись, нести вахту до утра. Отпустив некоторых офицеров, уже отдежуривших в предыдущий день, подполковник наконец вызвал к себе майора Шаболдаева.
— Уже успел отличиться, — встретил его неприветливо подполковник. — Дежурный говорит, что ты зарегистрировал труп убитого с признаками насильственной смерти. Молодец. Ничего другого придумать не мог.
— Приехали представители прокуратуры, — хмуро ответил майор, стоя перед начальником райотдела, — я обязан был сделать запись.
— Садись, — разрешил подполковник, — узнал хоть, кто это такой?
— Я участкового вызвал, а он его не знает. Сегодня фотографию сделали, завтра поеду, покажу в поселках. Может, кто-нибудь его знал. В спецкомендатурах много всяких людей бывает. Хотя он не похож на обычного заключенного. Туфли у него модные, да и одет очень прилично.
— Откуда он тогда там появился? — спросил подполковник.
— Не знаю, — честно ответил Шаболдаев.
Подполковник помолчал. Потом нехотя сказал:
— В районе неспокойно. Идут митинги, демонстрации. Все что хочешь может быть. Начнутся беспорядки, кто потом будет отвечать? Райком все на нас свалит.
— Да, — согласился Шаболдаев, — нужно двух-трех крикунов арестовать, пусть у нас посидят, остынут.
— Не разрешают, — сквозь зубы сказал подполковник, — говорят, у нас сейчас гласность. Нельзя старыми методами работать. А как можно, не говорят. И тут еще твое убийство. Новый министр только повод ищет, чтобы сорвать на ком-нибудь злость, показать, какой он строгий начальник. Хочешь, чтобы он на мне все показал?
— Я найду убийцу, — понял Шаболдаев, — за три дня найду.
— За два, — сказал подполковник, — там ведь чужой появиться не мог. Убийца наверняка кто-то из местных. Потряси всех, но найди. Главное, успеть отчитаться о раскрытом преступлении. Мне нужен убийца. Любой убийца. Понимаешь меня — любой. Потом напишем, что ошибались. Доказательства не те были. Но это потом будет. А сейчас найди мне кого-нибудь.
— А прокурор как? — вспомнил Шаболдаев. — Их следователь дело ведет. Он может не согласиться с нашей версией. Начнет копать, расспрашивать. Он ведь дело в суд должен передать.
— Я уже договорился с прокурором, — отмахнулся подполковник, — он согласен. Можно кого-то из больных взять и написать. Они там все ненормальные, эти прокаженные. Никто туда не поедет проверять, просто побоятся. Прокуратуре тоже нужны хорошие показатели. В общем, через два дня ты мне должен сообщить имя убийцы. А потом делай что хочешь. Главное, наши показатели не испортить.
Шаболдаев знал, как делаются эти показатели. Когда нужно было резко исправить ситуацию с раскрываемостью преступлений, сотрудники уголовного розыска просто задерживали давно известных им наркоманов и мелких правонарушителей, подбрасывая им пакетики с наркотиками. Доказательства были налицо. Суд обычно бывал скорым и неправым. Обвиняемый получал несколько лет тюрьмы, а в райотделе успешно отчитывались о высоком проценте раскрываемости преступлений. Конечно, увеличивалось и число правонарушений, но это было уже не так страшно. Во-первых, можно было не показывать действительных случаев. А во-вторых, успешное расследование всегда резко улучшало статистику. Ведь если из шести преступлений два не раскрыто, то это уже больше тридцати процентов. А если из восьми только два или из десяти, то это двадцать пять или двадцать процентов, а значит, улучшение налицо.
«Подполковник прав, — подумал майор. — Нужно найти какого-нибудь придурка в лепрозории и приписать все ему. Они все равно больные и обреченные. Пока прокуратура все распишет, пока дело в суд передадут, больной и подохнуть может. Кроме того, многие из них просто недееспособные. Тяжелобольные, у которых поражен мозг. А значит, и никакой ответственности не несут. Нужно будет снова вернуться в поселок и поговорить с главным врачом. Может, у него есть на примете такие больные. Но сначала нужно установить личность убитого».
