Макс Коллинз - Похищенный
На ней было простое темно-синее платье с белым воротником; темные волосы ее были зачесаны назад и завязаны голубым клетчатым шарфом.
– Я тоже очень хочу с ним встретиться, – сказал я. – Это будет большая честь для меня, мэм. Жаль только, что встреча наша произойдет при столь печальных обстоятельствах.
Она попыталась улыбнуться веселее, но это у нее не получилось.
– Возможно, с помощью таких людей, как вы, обстоятельства изменятся в лучшую сторону.
– Я надеюсь на это, мэм.
Ее печальные глаза блеснули.
– Вам не обязательно называть меня «мэм», мистер Геллер, хотя я очень признательна вам за вашу галантность. Вы устали с дороги? Должно быть, устали. Боюсь, вы опоздали на ленч... Но ничего, мы что-нибудь найдем для вас.
Я был тронут; я почувствовал, что глаза мои увлажнились, постарался взять себя в руки, но, черт возьми, я был тронут. Эта женщина столько перенесла за последние четыре или пять дней и все еще была способна заботиться о ком-то – проявлять искреннюю заботу о том, что у меня была трудная дорога и что я опоздал на ленч.
В следующий момент она уже сама рылась в холодильнике, в то время как женщина, которая, очевидно, была поварихой, продолжала безмолвно мыть посуду.
– Надеюсь, вы не откажетесь от бутербродов, – сказала миссис Линдберг.
– Пожалуйста, э... вы зря беспокоитесь...
Она посмотрела на меня через плечо.
– Геллер – еврейская фамилия, не так ли?
– Да. Но моя мать была католичкой. – «Господи, почему тон у меня получается извинительным», – подумал я.
– Значит, вы едите ветчину?
Боже, сколько можно говорить о моих религиозных убеждениях?
– Конечно, – сказал я.
Вскоре я сидел за столом рядом с печально улыбающейся Энн Линдберг, которая с удовольствием смотрела, как я поглощал приготовленный ею бутерброд с ветчиной и сыром. Бутерброд был совсем неплохим, хотя лично я предпочитаю майонезу горчицу.
– Мне очень жаль, что вам пришлось ждать встречи с Чарльзом, – сказала она, сделав глоток чая, (мне она тоже налила чашку). – Как вы уже, наверное, заметили, здесь сейчас царит суматоха.
Я кивнул.
– Правда, последние два дня стало поспокойнее. Зато первые несколько дней здесь было настоящее столпотворение. Сотни людей приходили, уходили, сидели повсюду... на лестнице, на раковине... спали прямо на полу, расстелив газеты и одеяла.
– Пресса – это проблема, – сочувственно поддакнул я.
– Ужасная, – согласилась она. – Но полицейские не пускают сюда газетчиков... Впрочем, справедливости ради надо сказать, что репортеры очень помогли мне, когда я дала им список продуктов, которыми следует кормить Чарли.
Чарли, разумеется, был ее пропавший сын.
– Они опубликовали его по всей стране, – с удовлетворением продолжала она. – Знаете, он простужен. – Она сделала глотательное движение и вновь улыбнулась своей печальной обворожительной улыбкой. – Я восхищаюсь такими людьми, как вы, мистер Геллер.
Я чуть не подавился.
– Как я?
– Вы так самоотверженны и так беззаветно преданы своему делу. В вас столько энергии.
Она явно меня раскусила.
– Вы вернули матери ребенка, – сказала она, – не так ли?
– Э... да... но...
– Не надо скромничать. Если бы вы только знали, какие мы с Чарли связываем с вами надежды.
Она потянулась и сжала мою руку.
Неужели я дал ей призрачную надежду? Возможно. Но, быть может, лучше призрачная надежда, чем никакой надежды.
– Извините, – произнес кто-то позади нас.
Голос раздался в дверях, ведущих в комнату для слуг и наружу, он принадлежал мужчине, и моей первой мыслью было, что это Линдберг. Однако вместо него перед нами предстал высокий, около шести футов, мужчина лет сорока с квадратной челюстью, зачесанными назад светлыми волосами и маленькими, аккуратно подрезанными и нафабренными усами. На нем был офицерский вариант синей формы с бриджами для верховой езды в желтую полоску; ему не хватало только стека, монокля и сабли.
– Полковник Шварцкопф, – сказала Энн Линдберг, не вставая, – это Натан Геллер из Чикагского полицейского управления.
Шварцкопф кивнул, видимо, устояв перед соблазном щелкнуть каблуками.
– Мистер Геллер, можно вас на минутку?
– Полковник, – сказала Энн, встревоженная выражением лица и тоном Шварцкопфа. – Я подумала, вы совещаетесь с Чарльзом:
– Да, миссис Линдберг. Но они с полковником Брекинриджем захотели поговорить наедине. Мистер Геллер?
Я поблагодарил Энн Линдберг за ее доброту вообще и ее бутерброд с ветчиной в частности. Шварцкопф отвесил ей официальный поклон, что вышло у него довольно нелепо, и мы с ним перешли в комнату за кухней – просторную, заполненную провизией кладовую.
Он посмотрел на меня с презрением и ни с того ни с сего начал ругаться:
– Не знаю, чем вы там, голубчики, занимаетесь в Чикаго. Судя по тому, что я узнаю из газет, дела у вас идут из рук вон плохо. Убийство на улице. Коррупция в городском совете. Без фэбээровцев вы не могли арестовать Капоне.
– Крайне интересно все это слышать о Чикаго, но, кажется, я должен встретиться с полковником Линдбергом.
Его карие глаза уставились на меня, словно дуло двустволки.
– В Нью-Джерси я руковожу подразделением в сто двадцать отборных, боевых и дисциплинированных человек, – Он ткнул меня в грудь указательным пальцем – точно как инспектор в гараже. – Вы здесь на моей территории, мистер. И будете играть по моим правилам или совсем выйдете из игры.
Я схватил его палец в свой кулак; я не стал сжимать его, мне не хотелось причинять ему боль. Я просто взял его палец и отвел от своей груди. Глаза и ноздри его расширились.
– Не трожь меня, – посоветовал я ему, – не то форма твоя может, не дай Бог, помяться.
Я отпустил его палец, и он с негодующим видом опустил руку.
Сквозь сжатые зубы он произнес:
– Вы грубо и непочтительно отнеслись к одному из моих ведущих сотрудников, инспектору Уэлчу, который стоит двоих таких, как вы. Вы использовали, разговаривая с ним и со мной, вульгарный язык, который, возможно, допустим в чикагских кругах, но который не потерпят здесь, мистер, в моем окружении.
Я изобразил на своем лице довольную улыбку.
– Полковник Шварцкопф, позвольте мне разъяснить вам две вещи. Во-первых, я нахожусь здесь для того, чтобы давать советы и оказывать помощь в поиске пропавшего ребенка, потому что несколько человек, в том числе полковник Линдберг, захотели, чтобы я приехал. Во-вторых, этот мерзавец Уэлч дважды обозвал меня «сынком». Я что, по-вашему, похож на человека, сбежавшего с картины Джолсона?
Эта тирада подействовала на него охлаждающе. Он молча глядел на меня не зная, что сказать и что делать со мной. Однако его злобный взгляд говорил больше слов.
– Я не думаю, что вы поладите с полковником Линдбергом, – наконец проговорил он с ледяной улыбкой на лице.
– Что ж, – сказал я, – в таком случае ведите меня к нему и мы посмотрим, так это или не так.
Он холодно кивнул, и мы пошли.
Глава 4
Наши шаги по полу из твердой древесины повторялись эхом. Я прошел за Шварцкопфом через холл мимо лестницы, ведущей на второй этаж, в большую гостиную, из которой раздавался лай собаки. Собаку я заметил не сразу, но комната оглашалась ее лаем – надоедливым тявканьем истеричной шавки. Слева от меня створчатая дверь вела на пустую террасу, на которой дежурил полицейский из Нью-Джерси в безупречной светло-синей куртке с оранжевым кантом. Несмотря на суету и сутолоку в доме и вокруг него, в этой комнате было пусто, если не считать лающей собаки, которая оказалась маленьким бело-коричневым жесткошерстным фокстерьером. Он лежал на подушке в углу зеленой софы. По обеим концам комнаты стояли незажженные камины, усиливающие впечатление холодности всего дома.
Эта холодность не ограничивалась только температурой: новизна всего, ощущаемая в смутном запахе краски и штукатурки, в отсутствии каких-либо деталей, напоминающих о жильцах (каминная плита была пустой), делала дом безликим и непривлекательным.
– Вэхгуш! – гавкнул Шварцкопф собаке в ответ, когда мы проходили мимо.
Я не понял, что он сказал, мне показалось, он выругался на немецком.
– Эта собачонка не перестает лаять с тех пор, как мы сюда приехали, – проговорил Шварцкопф с плохо скрытым раздражением.
– В ночь, когда произошло похищение, она лаяла?
Шварцкопф покачал головой.
– Помните, что Шерлок Холмс говорил о странном происшествии с собакой ночью?
Шварцкопф, нахмурившись, кивнул в сторону терьера:
– Эта чертова собачонка по ночам спит без задних ног.
– Но здесь все же произошло странное происшествие, – сказал я. – Вы полагаете, преступление совершено кем-то из своих?
Шварцкопф пожал плечами, но весь его вид сказал «да».
Сразу за гостиной на прислоненном к стене стуле с прямой спинкой сидел маленький смуглый человек в костюме-тройке в мелкую черно-серую полоску с кокетливо выглядывающим из нагрудного кармана белым шелковым платком.
