Пол Доуэрти - Сатана в церкви
Свернув с Чипсайд на Патерностер-роу, Корбетт уже в темноте подошел к Темза-стрит. Войдя в дом, он приказал хозяйке, угрюмой жене торговца, принести разожженную жаровню и стал подниматься по расшатанной лестнице на чердак. Сначала он полежал на кровати, закутавшись в плащ и вспоминая все, что видел и слышал. Постепенно что-то начало вырисовываться. Тогда он зажег свечи, развязал котомку, достал письменные принадлежности и принялся не спеша записывать на обрывке использованного пергамента те факты, которые на тот момент казались ему важными.
5
Проснулся Корбетт довольно поздно и почти сразу взялся за записи, сделанные накануне, внимательно изучил их и долго вносил поправки, пока не остался доволен своей работой. Тогда он умылся, оделся, быстро позавтракал, закутался в плащ и, выйдя из дому, торопливо зашагал по направлению к реке. Яркое зимнее солнце как будто хотело успокоить Корбетта, обнадежить, что расследование идет так, как надо. Ему казалось, он разобрался в том, что произошло в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, хотя еще и не знает точно, почему и как это произошло. Эти вопросы не давали ему покоя, пока он шел к Уотергейт, где нанял лодку, чтобы добраться до Вестминстера. Путешествие было хуже обыкновенного, к тому же он еще сильнее замерз. На берегу, надвинув капюшон на лицо, чтобы не быть узнанным, он стал быстро пробираться в толпе, обходя кругом канцелярию. Возле небольшого здания он остановился, постучал в дверь и потребовал, чтобы его впустили. Ворчливый голос посоветовал ему идти прочь, но он еще раз постучал в дверь и еще раз потребовал, чтобы его впустили. Обладатель ворчливого голоса вновь стал его прогонять, но он опять постучал, и так продолжалось, пока дверь не распахнулась и на пороге не возник высокий, аскетического вида человек в длинном коричневом балахоне.
У него было длинное бледное морщинистое лицо и водянистые глаза, щурившиеся на ярком свету.
— Господин Кувиль, это я, Хью Корбетт. Вы так ослепли, что не видите меня, или до того одряхлели, что не узнаете?
Искаженное гневом старческое лицо расползлось в улыбке, и рука со вздувшимися синими жилами схватила Корбетта за плечо.
— Лишь ты один, Корбетт, смеешь беспокоить меня, — пробормотал он. — Мой лучший ученик! Входи. Входи. Холодно тут.
Хью вошел в плохо освещенную комнату, пропахшую салом, углем, кожей и старым пергаментом. Здесь стоял стол на козлах и высокий табурет, а все остальное пространство было занято кожаными и деревянными сундуками разных размеров. Некоторые из них были открыты, и везде лежали свернутые пергаменты. Любой запутался бы в этом хаотичном нагромождении документов, однако Корбетт знал, что Кувилю не составит труда мгновенно отыскать понадобившуюся записку. Здесь находился архив канцелярии и казначейства за несколько столетий. Как только документ был подписан и соответствующим образом оформлен, он занимал место в королевстве Нигеля Кувиля. Когда-то тот был старшим чиновником в ведомстве лорд-канцлера и получил это назначение в качестве надела или синекуры за верную службу Короне. Кувиль был наставником Корбетта, когда Хью только начинал свою службу в канцелярии, и, несмотря на существенную разницу в возрасте, они стали близкими друзьями.
Посыпались вопросы и язвительные замечания, однако Корбетт ловко парировал их, пока архивариус не сказал с улыбкой:
— Выкладывай, Хью, зачем пришел. Вряд ли только затем, чтобы посмеяться над стариком.
Корбетт улыбнулся в ответ, кивнул и коротко рассказал о своем поручении, не упустив, однако, ни одной важной подробности. Старик терпеливо его выслушал. Когда Корбетт закончил, Кувиль встал и, прикрыв рукой рот, оглядел комнату, переводя мигающий взгляд с одного сундука на другой. В конце концов он покачал головой:
— Сожалею, Хью, но здесь нет ничего такого, что могло бы тебе помочь. Надо поискать в архиве в Тауэре.
У Корбетта упало сердце от одной мысли, что опять надо куда-то идти да еще несколько дней, если не недель, потратить на поиск документов под бдительным присмотром какого-нибудь незнакомого чиновника. Заметив горькое разочарование ученика, Кувиль положил костлявую руку ему на плечо:
— Не расстраивайся, Хью. Я достану то, что тебе нужно. Кое-какое влияние у меня еще сохранилось. Подожди день-два, и я пришлю тебе все, что найду.
Корбетт обнял старика.
— Спасибо, — сказал он. — Этим вы отчасти возместите страдания, причиненные мне вашим дурным характером в те времена, когда вы были моим учителем!
Он ушел под возмущенные выкрики обиженного старика, который требовал, чтобы в следующий визит ученик пробыл у него подольше.
Однако Корбетт уже целеустремленно шагал по грязной улице, закутавшись в плащ и надвинув на лицо капюшон. Он был немного разочарован своим визитом к Кувилю и теперь решил побывать в таверне Элис атт Боуи на Сент-Марк-лейн. Эту часть города он отлично знал и улочку рядом с Патерностер-роу недалеко от собора Святого Павла — тоже. Часть пути Корбетт одолел пешком, но потом на Флит-стрит подсел на телегу, что везла товар из деревни на городские рынки. На Патерностер-роу он слез с телеги и пошел по Айвилейн к площади, ограниченной с одной стороны монастырем францисканцев, с другой — высоко взмывшим в небо собором Святого Павла. Здесь тоже, несмотря на поздний час, бойко шла торговля. Входя в церковную ограду через западные ворота, Корбетт был начеку, помня о своем кошеле и не выпуская из рук кинжала. Место было печально знаменитое — прибежище «волчьих голов», преступников и всякой нечисти с городского дна, которые жили тут и в любой момент, стоило появиться служителям закона, могли скрыться в храме.
Корбетт миновал врата собора Святого Павла и оказался под сводчатыми потолками главного нефа, где обычно собирался народ. Людей все еще было много. С западной стороны сидели писцы, готовые сочинить любой договор, письма, закладные. В боковых приделах стояли барристеры высшего ранга в подбитых горностаями мантиях, они встречали посетителей или обсуждали между собой правоведческие казусы, а возле одной из колонн крутились те, кто отчаянно искал работу. Корбетт походил-походил между ними, пока в одной из ниш не увидел писца на табурете, похожего на человека-птицу, с маленькими когтистыми ручками, круглой головкой, склоненной набок, веселым румяным лицом и гривой светлых волос. Корбетт приблизился к нему.
— Мэтью! — окликнул он. — Как дела?
Писец поднял голову, потянулся и пожал плечами:
— Сносно. Идут помаленьку. Чего вы хотите?
— Элис атт Боуи, — ответил Корбетт. — У нее таверна на Сент-Марк-лейн. Что о ней известно?
Корбетт знал, что Мэтью неисправимый сплетник, и если нужно узнать о каком-то скандале в Лондоне, то лучше этого писца никто не расскажет. И поэтому удивился, когда тот отвел взгляд, и учуял запах страха, охватившего приятеля. Мэтью беспокойно огляделся и потянул Корбетта вниз:
— Вы насчет смерти Крепина и самоубийства Дюкета в церкви?
Корбетт кивнул, и Мэтью, стараясь справиться со страхом, прикусил нижнюю губу.
— Будьте осторожны, — прошептал он. — Говорят, Элис — опасная женщина. Судя по тому, что я слышал, она была любовницей Крепина. Еще у нее связи с могущественным семейством Ланфор. Она вышла замуж за виноторговца Томаса атт Боуи, когда он уже был стариком, а так как вскоре его не стало, то ей досталось семейное дело. Таверна, которой она владеет, называется «Митра». Большая таверна. Но это нехорошее место. А теперь, пожалуйста, уходите.
Корбетт послушался, недоумевая, что так испугало его общительного приятеля — неужели только имя?
Таверну «Митра» Корбетт отыскал на Сент-Марк-лейн, и она оказалась довольно затейливым трехэтажным зданием: верхний этаж выступал, нависая над парадным входом. Украшенный листьями шест вместе с изображением епископской митры на черном поле делали дом самым заметным на улице. Входя в таверну, Корбетт отметил про себя, что лицо епископа на вывеске было злой карикатурой на важного, жестокого и жадного священника. Внутри оказалось темновато, но уютно и намного чище, чем в большинстве подобных заведений. Длинная зала с побеленными стенами, свежий тростник на полу, пересыпанный ароматной травой, высокие потолки с почерневшими от огня балками — впрочем, очаг посередине был снабжен дымоходом, который защищал внутреннее пространство от копоти. Вдоль стен расположились табуреты, скамьи и столы на козлах.
Возле очага стоял здоровенный лысый детина и маленькими свинячьими глазками долго сверлил Корбетта, после чего перевел взгляд на других посетителей. Среди них были обычные пьяницы, которые уже заснули за своими столами, несколько одиночек, поглощенных своими мыслями и содержимым кружек, и группа завсегдатаев, лениво игравших в кости в компании шлюхи в красном платье и шляпе. Подавальщики подносили вино и пиво игрокам и прочим посетителям под суровым присмотром лысого великана. На Корбетта никто не обратил внимания, не считая компании, обосновавшейся в дальнем углу, но и она, поизучав его некоторое время, вернулась к прерванной беседе.
