Арно Делаланд - Западня Данте

Эмилио нахмурился. Откинув полу черного плаща, он достал кожаную папку с железной застежкой, из которой виднелись уголки веленевой бумаги.

— Пьетро… Я вынужден еще раз тебя предостеречь. Ты только что ступил в преддверие ада, поверь мне. Скоро ты и сам это поймешь. Вот рапорт полиции об убийстве, о котором я тебе рассказывал. Речь идет об актере Марчелло Торретоне, служившем у братьев Вендрамини в театре Сан-Лука. Прочти этот рапорт, прежде чем отправишься на место преступления, а затем сожги. Ясно?

— Ясно.

— Отлично. Ну, вот я и снова несу за тебя ответственность! — сказал Виндикати. — Пьетро, в этом деле я рискую честью и доверием. Вариант неудачи даже не рассматривается. Но если мы успешно завершим это дело, да с теми результатами, на которые я рассчитываю… Слава коснется не только меня одного, ну, почти… Ты отлично понимаешь, как приходится маневрировать что в Большом совете, что в сенате. Но кто знает? Быть может, передо мной откроются другие перспективы. В конце концов, Лоредано не бессмертен…

Пьетро улыбнулся. Виндикати немного расслабился и закончил:

— Пошли! Я приготовил тебе еще один сюрприз.

Во внутреннем дворе, перед Порта дель Фрумента, стоял молодой человек. Лицо Пьетро осветилось, когда его слуга рванулся ему навстречу.

— Ландретто!

— Наконец-то, хозяин! Я начал по вам скучать, и мне надоело часами ждать, когда вы пройдете по мосту Вздохов…

Они дружно рассмеялись. Ландретто, светловолосому слуге Пьетро, не было и двадцати. Щуплый молодой человек с очаровательной мордашкой, несмотря на длинноватый нос, служил Пьетро вот уже больше пяти лет, и его верность не вызывала никаких сомнений. Виравольта выудил его из клоаки в буквальном смысле слова. Избитый и ограбленный в таверне, пьяный вусмерть мальчишка плавал в луже собственной крови. Пьетро его выходил и приодел. Ландретто сам вызвался ему прислуживать. И стал для Пьетро другом. Он снабжал хозяина сведениями, выполнял поручения дам и Виравольты, доставлял записки и послания и изредка подбирал оставленные хозяином крохи. Служба у Виравольты имела свои преимущества — такие лакомые на самом деле, что Ландретто не отказался бы от нее ни за какие блага мира.

— Значит, вы предоставили мессира Казанову его участи?

Пьетро оглянулся на дворец и мысленно помолился за друга. Тот тоже получил пять лет за пренебрежение к святой религии. Еще одна искупительная жертва.

— Надеюсь, он выпутается.

— А вот это поможет вам окончательно стать самим собой, — изрек Ландретто, показывая принесенные вещи.

«Ну вот и готово».

Виравольта, стоя перед зеркалом, с удовлетворением рассматривал свое отражение.

Он вымылся и напудрился с особой тщательностью впервые за долгие месяцы. Завязав волосы в хвост, надел парик, протянутый Ландретто. Снова напудрился, улыбнулся и облачился в светлый венецианский камзол, украшенный каймой и золотым орнаментом. Затем набросил широкий черный плащ, поправил манжеты и воротничок рубахи, подпоясал ремешком и застегнул пряжку. Достал шпагу, встал в стойку и со свистом рассек воздух. Потом внимательно осмотрел искусно сделанную головку эфеса и с удовлетворением убрал шпагу в ножны. Заложил за пояс два пистолета и прикрыл их плащом, сунул в сапог тонкий кинжал и внимательнейшим образом осмотрел пуговицы на рукавах. Ландретто вился вокруг хозяина, щедро обрызгивая духами. Наконец Пьетро водрузил на голову широкополую шляпу, насвистывая, провел по ней пальцами и взял трость с набалдашником в виде льва.

Крылатого льва как символ Венеции.

— Ой, хозяин, вы кое-что забыли… — расплылся в улыбке Ландретто, протягивая черный цветок.

Пьетро улыбнулся в ответ, прикрепил цветок к петлице, тщательно разгладив лепестки, и еще раз посмотрел в зеркало. Мастер перевоплощения и маскировки. Виртуоз любви и соблазнения. Один из самых искусных бретеров Италии.

«Итак, Черная Орхидея снова в седле!»

Он улыбнулся еще раз:

— Я готов.

Песнь III

Круг первый (Лимб)

На Венецию опустилась ночь. Пьетро наслаждался каждым мгновением, возвращавшим ему город и свободу. И хотя ему велели незамедлительно отправляться в театр Сан-Лука, чтобы приступить к расследованию преступления, весь ужас которого он уже осознал, настроение было приподнятое. Он дрожал от счастья, впервые после долгого перерыва ступая на борт гондолы, везшей его к Сан-Лука. А часом раньше снова обрел свои костюмы, самые разные и один другого причудливее, в которые некогда облачался, выполняя различные задания. Сегодня вечером он решил добавить мушку на напудренное лицо и повязку на глаз, которая в сочетании с темной шляпой придавала ему вид флибустьера или корсара. А поверх венецианской куртки набросил широкополый черный плащ.

«Ну что ж, приступим. И как сказал бы Эмилио… праздник начинается».

Стоя в носовой части рядом с гондольером, тогда как Ландретто сидел на корме, Пьетро наслаждался свежестью полутьмы, в которую погружался. И душа его пела о радостном обретении этого великолепия, утраченного почти год назад. Венеция, его Венеция. Его город. Шесть районов, которыми он не уставал любоваться: Сан-Марко, Кастелло, Канареджо по одну сторону Гранд-канала; Дорсодуро, Сан-Поло и Санта-Кроче — по другую. Эти районы объединяли семьдесят два прихода, Пьетро все их излазил вдоль и поперек. Еще в детстве он прыгал с одной гондолы на другую, стрелой пролетал по мостам и с удовольствием бродил по извилистым улочкам. Он играл на площадях от Сан-Самуэ-ле до Сан-Лука, подле общественных колодцев и церквей, возле винных магазинов и лавок портных, аптекарей, торговцев фруктами и овощами, продавцов дров… Он без конца сновал туда-сюда мимо торговых рядов, тянущихся от Сан-Марко до Риальто, останавливаясь возле бутылей молочника, прилавков мясников, торговцев сыром, ювелиров. Он немного подворовывал, весело улепетывая под градом ругани…

Пьетро улыбнулся, но улыбка медленно увяла.

Сейчас Венеция имела иной привкус. Восторг Пьетро все больше окрашивался тревогой, по мере того как он, по-прежнему стоя на носу гондолы, проплывал мимо пришедших в упадок домов. Некоторые из них совсем обветшали, со всех сторон залитые водой. Фасады едва держались на расшатанных опорах. Балконы, эти знаменитые открытые террасы на крыше, столь удобные для признаний в любви и вздохов, казалось, готовы вот-вот рухнуть. Венеция всегда страдала от климата, куда более сурового, чем хотелось бы верить. Летом колодцы с пресной водой частенько пересыхали. Зимой же, случалось, лагуна, потрескивая на морозе, превращалась в каток. Пьетро припомнил веселые моменты, когда, оторвавшись от юбки Джулии, мчался по льду и падал на этой вдруг застывшей под сыплющимися с бескрайних небес белыми хлопьями водной глади, между Дворцом дожей и Джудеккой. Сказочные моменты, но явно не для венецианских построек. К этому добавлялись землетрясения и постоянные пожары, вынудившие власти создать специальное подразделение под руководством «служащего гидравлических машин». Но куда чаще случались сильнейшие ливни и чудовищные разрушительные наводнения. Магистратуры пытались принимать меры, украсить и восстановить город, нумеруя строения, улучшая санитарное состояние улиц, следя за сточными водами и перестройкой районов. Отныне к фонарщикам, помогавшим прохожим преодолевать ночные улицы, присоединились Владыки ночи, призванные обеспечивать безопасность жителей. Вовсю осуществлялся план освещения города, и Венеция постепенно покрывалась уличными фонарями.

Пьетро вздрогнул. С наступлением ночи становилось прохладно. Он поднял воротник плаща и снова достал рапорт, переданный ему Эмилио Виндикати, рукой в перчатке на мгновение коснувшись кожаной папки. Дело и впрямь серьезное.

«Воистину чудовищное преступление, не имеющее аналогов в истории Венеции. Однако некоторые особенности позволяют считать его не обычным насильственным актом, а, возможно, исходя из инсценировки, устроенной убийцей, провокацией, имеющей политическую подоплеку и способной напрямую задеть самые верхние круги республики…»

Личность жертвы, Марчелло Торретоне, довольно популярного актера, была достаточно известна Пьетро. В докладе Совета десяти имелись сведения, необходимые для понимания образа жизни этого человека. Родился в районе Санта-Кроче. Отец с матерью трудились в театре, как и родители Пьетро. Этот факт некоторым образом сближал Виравольту с покойным. Марчелло рано оказался на сцене. Отец его, сильно покалечившись при выходе из театра, умер от гангрены. Мать, Аркангела, став инвалидом в тридцать три года, укрылась в одном из венецианских монастырей, Сан-Бьяджо в Джудекке. Марчелло сперва подвизался на вторых ролях в театре Сан-Муазе. Там его заметили, но тем не менее двумя годами позже он перешел в труппу Сан-Лука. Однако внимание Пьетро привлекло совсем иное. Марчелло Торретоне получил жесткое католическое воспитание. Согласно полицейскому рапорту, его мать была ревностной католичкой, одержимой идеей греха, и сын унаследовал от нее эту одержимость. В рапорте он характеризовался как человек беспокойный и сложный.