Стив Берри - Пророчество Романовых
Николай очнулся от крепкого сна. Над ним стоял солдат. За последние несколько месяцев Николаю нечасто удавалось по-настоящему заснуть, и он был нисколько не рад, что его разбудили. Однако он мало что мог с этим поделать. Когда-то он был Николаем II, российским императором, наместником Бога на земле. Но год назад в марте его вынудили совершить нечто неслыханное для монарха милостью Божьей — отречься от престола. Пришедшее на смену Временное правительство представляло собой коалицию либералов из бывшей Государственной думы и радикальных социалистов. Ему предстояло руководить страной в переходный период до созыва Учредительного собрания, которое должно было выработать новую конституцию. Однако немцы позволили Ленину беспрепятственно пересечь территорию Германии и вернуться в Россию, в надежде на то, что он принесет политический хаос.
И их ожидания сбылись.
Десять месяцев назад Ленин сверг слабое Временное правительство. Тюремщики Николая с гордостью называли этот переворот Октябрьской революцией.
Ну почему германский кайзер, его кузен, так с ним поступил? Неужели он настолько его ненавидел? Неужели победа в Мировой войне была для него настолько важна, что он пожертвовал правящей династией?
Судя по всему, да.
Всего через два месяца после прихода к власти Ленин — и это никого не удивило — подписал перемирие с Германией, и Россия вышла из войны, оставив союзников один на один с врагом. Теперь наступающим германским армиям не нужно было отвлекаться на Восточный фронт. Великобританию, Францию и Соединенные Штаты такой оборот никак не устраивал. Николай понимал, какую опасную игру ведет Ленин. Он обещал людям мир, чтобы заручиться их поддержкой, но вынужден был откладывать выполнение обещаний, чтобы успокоить Антанту и в то же время не испортить отношения со своим истинным союзником — кайзером. Условия Брестского мира, подписанного пять месяцев назад в Брест-Литовске, были просто ужасными. Германии отошла четвертая часть территории России и почти треть ее населения. Николаю сообщали, что этот предательский сговор вызвал всеобщее недовольство. Из разговоров тюремщиков он узнал, что враги большевиков наконец объединились под белым знаменем, выбранным в качестве полной противоположности коммунистическому красному знамени. К белым уже устремились массы добровольцев, и в первую очередь из числа крестьян, которые так и не получили земли.
Разгоралась Гражданская война.
Белые против красных.
А он был лишь гражданином Романовым, пленником красных большевиков.
У него не осталось ничего.
Сначала Николая с семьей содержали в Александровском дворце в Царском Селе, недалеко от Петрограда. Потом их перевели дальше на восток, в Тобольск — маленький городок в глубине России, на берегу реки, застроенный беленькими церквями и бревенчатыми избами. Население там было лояльным к сосланным; все с большим почтением относились к свергнутому самодержцу. Ежедневно перед домом, где содержалась царская семья, собиралась большая толпа, люди снимали шапки и крестились. Не проходило и дня, чтобы ссыльному монарху не приносили пироги, свечи и иконы. Сами сторожа, солдаты гвардейского стрелкового полка, были очень дружелюбны, беседовали с пленниками, играли с ними в карты. Ссыльным приносили книги и газеты, им даже разрешалось писать письма. Кормили их превосходно, они пользовались всеми удобствами.
В целом не такая уж плохая тюрьма.
Затем, семьдесят два дня спустя, — следующий переезд.
На этот раз сюда, в Екатеринбург, расположенный на восточных склонах Уральских гор, в самом сердце матушки-России, в которой теперь хозяйничали большевики. По улицам города разгуливали десять тысяч красноармейцев. Местное население решительно отвергало все, связанное с царем. Реквизированный у богатого купца Ипатьева дом был превращен в тюрьму. Николай слышал, что его именовали «домом особого назначения». Вокруг дома возвели высокий деревянный забор, все стекла замазали известью, окна забрали решетками; открывать их было запрещено под страхом смерти. В спальнях и даже в туалетах сняли все двери. Николаю приходилось выслушивать, как его семью оскорбляли, осыпали насмешками. Стены покрывали скабрезные рисунки, изображающие его жену с Распутиным. Не далее как вчера он едва не подрался с наглым охранником. Мерзавец нацарапал на стене в спальне дочерей: «Николашку-царя стащили за яйца с трона».
Николай решительно одернул себя: хватит об этом думать.
— Сколько сейчас времени? — спросил он склонившегося над ним тюремщика.
— Два часа ночи.
— Что случилось?
— Вашу семью надо перевезти в другое место. К городу подходят белые. Не сегодня завтра будет штурм. Если на улицах начнется стрельба, в комнатах второго этажа будет опасно.
При этих словах Николая охватило радостное возбуждение. Он слышал, о чем перешептывались между собой охранники. Белая армия неудержимой волной разливалась по Сибири, занимая город за городом, освобождая территорию от красных. В последние дни все отчетливее слышалась артиллерийская канонада. Эти звуки вселяли в Николая надежду. Быть может, его генералы наконец придут сюда, и все опять будет хорошо.
— Вставайте и одевайтесь, — сказал солдат.
Он вышел, и Николай разбудил жену. Их сын Алексей спал на отдельной кровати в дальнем конце скромной комнаты.
Николай и Алексей молча надели гимнастерки военного образца, бриджи, сапоги и фуражки, а Александра Федоровна удалилась в комнату дочерей. К несчастью, Алексей не мог самостоятельно ходить. Очередной приступ гемофилии, случившийся два дня назад, снова превратил его в калеку, поэтому Николаю пришлось бережно нести на руках своего худенького тринадцатилетнего сына.
Появились четыре дочери.
Все в простых черных юбках и белых блузках. Мать прихрамывала за ними, опираясь на трость. В последнее время его драгоценное Солнышко ходила с трудом — быстро прогрессировала невралгия седалищного нерва, которой Александра Федоровна страдала с детства. Беспокойство за Алексея подорвало ее здоровье, тронуло сединой когда-то каштановые волосы и погасило ласковый свет в глазах, покоривший Николая с самой первой их встречи. Александра Федоровна дышала порывисто, порой с болезненным хрипом, губы у нее частенько синели. Она постоянно жаловалась на сердце и на спину, но Николай считал, что происходят эти боли от непередаваемого горя, обрушившегося на нее, от непрестанной тревоги за жизнь сына.
— В чем дело, папа? — спросила Ольга.
Ей, старшей дочери, было двадцать два года. Умная и образованная, во многом похожая на мать, она нередко бывала задумчивой и печальной.
— Быть может, пришло наше спасение, — одними губами произнес Николай.
Привлекательное лицо дочери озарилось радостью. К Ольге подошли сестры: Татьяна, младше ее на год, и Мария, младше на два года. Они сжимали в руках подушки. Татьяна, высокая и статная, любимица матери, была среди них признанным вожаком — ее называли Гувернанткой. Мария, с огромными глазами, миловидная и мягкая, была не прочь немного пококетничать. Она мечтала выйти замуж за простого солдата и родить двадцать детей. Обе услышали слова отца.
Николай знаком призвал их хранить молчание.
Семнадцатилетняя Анастасия держала в руках Короля Карла, кокер-спаниеля, который оставался у нее с разрешения тюремщиков. Невысокая и полненькая, она успела снискать себе репутацию бунтарки, но Николай никогда не мог устоять перед очарованием ее ясных голубых глаз.
К царской семье быстро присоединились четверо остальных пленников.
Доктор Евгений Сергеевич Боткин, лечащий врач цесаревича, Алексей Трупп, камердинер Николая, Анна Демидова, горничная Александры Федоровны, и Иван Харитонов, повар. Демидова тоже держала подушку, но Николай знал, что эта подушка особая. Глубоко среди перьев была спрятана шкатулка с драгоценностями, и задача Демидовой заключалась в том, чтобы не выпускать подушку из вида. Александра Федоровна и девушки носили с собой сокровища постоянно: в корсеты их платьев были зашиты бриллианты, изумруды, рубины и нити жемчуга.
Сильно прихрамывая, Александра Федоровна приблизилась к мужу и спросила:
— Ты знаешь, в чем дело?
— Белые совсем близко.
Ее усталое лицо озарилось надеждой.
— Неужели?
— Сюда, пожалуйста, — послышался со стороны лестницы знакомый голос.
Обернувшись, Николай увидел Юровского.
Этот человек прибыл двенадцать дней назад вместе с группой сотрудников большевистской чрезвычайной комиссии, сменив предыдущего коменданта и его разболтанных охранников из числа бывших заводских рабочих. Сперва Николай обрадовался перемене, но скоро обнаружил, что новые люди — профессионалы своего дела. Среди них было несколько мадьяров, военнопленных австро-венгерской армии, нанятых большевиками для выполнения самой грязной работы, к которой русские испытывали отвращение. Предводителем их был Юровский. Смуглый человек с черными волосами, черной бородкой, неспешными манерами и неторопливой речью. Он отдавал приказы спокойным тоном и требовал беспрекословного их выполнения. Александра Федоровна тотчас же окрестила его «зубром-комендантом». Николай быстро пришел к выводу, что этому демону доставляет наслаждение издеваться над людьми.
