Дэвид Лисс - Ярмарка коррупции
Аффорд кисло улыбнулся в ответ. Улыбка была такой снисходительной, что ранила сильнее, чем критика.
– Ты прав, Джон.
Он встал и вышел из комнаты.
Во время разговора я вспомнил, почему мне знакомо имя Литтлтона. Лет десять назад он прославился как главный агитатор среди рабочих на военно-морских верфях Дептфорда. Газеты много писали тогда о беспорядках, вызванных его рабочим объединением.
С незапамятных времен рабочие на верфях привыкли уносить домой остатки пиломатериалов, которые они называли опилками и которые они продавали или обменивали. Эти щепки были большим подспорьем к их заработкам. Когда Литтлтон работал на верфях, военно-морское ведомство пришло к выводу, что огромное число рабочих распиливало древесину на щепки, которые уносились домой, и что в связи с этим ежегодно верфи несли существенные убытки. Было отдано распоряжение, запрещающее рабочим выносить опилки с территории верфей, при этом заработную плату им не увеличили. Мера военно-морского ведомства, нацеленная на борьбу с хищениями, в значительной степени снизила доходы рабочих и сэкономила большие средства для самого ведомства.
Джон Литтлтон был среди самых активных противников этой меры. Он сформировал объединение рабочих на верфи, и они заявили, что либо им разрешат выносить с верфи опилки, либо верфи лишатся рабочих. Они демонстративно набрали опилок и прошли мимо многочисленных представителей военно-морского ведомства, взвалив трофеи на плечи, при этом улюлюкая и оскорбляя их. Именно отсюда произошло выражение «носить стружки на плече», что означает дерзить вышестоящим.
На следующий день, когда Литтлтон и его товарищи пытались вынести свою добычу с верфи, они столкнулись не только с чиновниками, осыпающими их оскорблениями, но и с группой головорезов, нанятых военно-морским ведомством, чтобы сломить неповиновение рабочих. Рабочие были избиты, а головорезы получили в свое распоряжение опилки. Все отделались, можно сказать, легко – синяками или проломленным черепом. Все, кроме Джона Литтлтона, которого затащили обратно на верфи, безжалостно избили и, привязав к штабелю древесины, оставили на произвол судьбы почти на неделю. Если бы не дождь, он умер бы от жажды, пока его не нашли.
Этот инцидент вызвал бурный общественный протест, но напавшие на Литтлтона остались безнаказанными. Бунт на военно-морских верфях прекратился, как прекратилась и карьера Литтлтона в качестве рабочего агитатора.
Литтлтон попросил служанку наполнить свою кружку и осушил ее одним глотком.
– Теперь, когда мы остались одни, я вам расскажу то, что вам нужно, и чем скорее вы найдете этого парня и получите свои пять фунтов, тем лучшего мнения будете о своем друге Джоне Литтлтоне. Если повезет, дело разрешится завтра, и тогда можете жить спокойно, как жена, чей муж вылечился от сифилиса.
– Тогда расскажите, что знаете.
– Прежде всего надо уяснить, что приход Аффорда не здесь, а в Уоппинге – церковь Иоанна Крестителя. Он там не живет, район не соответствует его стилю жизни, и он не желает жить в такой вонючей дыре. За несколько шиллингов в неделю он нанял викария, который выполняет большую часть работы по приходу. Это сущий раб, готовый подчиниться любым прихотям Аффорда. До последнего времени викарий читал и воскресные проповеди, но Аффорд вдруг заинтересовался положением бедняков, как он нас называет, и стал выполнять эту работу сам.
– Как это может помочь мне найти человека, написавшего письмо? – спросил я.
– Ну, вы должны понимать, что среди докеров растет недовольство. – Он с гордостью показал на свой значок докера. – Их лишили старых привилегий, а новых не дали. Люди, припрятавшие немного табака или чайного листа у себя в карманах, получают по семь лет каторги, и им говорят, что им еще повезло избежать виселицы. И теперь, когда из общего котла брать запрещено, заработная плата осталась прежней. Поэтому они злы, как собака, которой вставили в задницу зажженную свечу.
– Зажженную свечу, говорите?
Он улыбнулся:
– И с которой капает воск.
Я понимал, что Литтлтон не собирался ввязываться во все это, так как ситуация слишком напоминала его проблемы на верфях. Таково было положение всех рабочих на всем острове. Традиционная форма компенсации товарами и материалами была у них отнята, а заработная плата оставалась прежней. Меня удивляло, что, учитывая, как он пострадал за попытки отстоять права рабочих, он позволил втянуть себя в дела Аффорда. Но я знал, что голодный человек часто забывает о своих страхах.
Однако я не видел логики в истории, которую рассказал Литтлтон. Если мистер Аффорд хочет помочь рабочим, почему они сердятся на него?
– Головоломка, да? Раньше мы, докеры, получали работу, которую могли найти, но потом этот табачный барон, Деннис Догмилл, все прекратил. Он велел нам объединиться и явиться к нему всем вместе. Сказал, что хочет нанять целую бригаду, чтобы не терять время, нанимая каждого по отдельности. Так появились бригады, которые вскоре превратились в группировки, ненавидевшие друг друга сильнее, чем Догмилла. Думаю, это и было его целью. Вы его знаете, этого Догмилла?
– Боюсь, не знаю.
– Не стоит бояться, что не знаете его. Скорее, стоит бояться, если его знаете. Он сын самого богатого табачного купца в этой стране. Но он не такой, как отец. Что бы он ни делал, он не может продать столько товара, сколько продавал его отец, и это приводит его в бешенство. Я сам видел, как он избил грузчика до полусмерти за то, что тот работал не так усердно, как того хотел Догмилл. А мы стояли и смотрели, Уивер, и никто не хотел вмешаться, хотя мы превосходили его числом. Но если ты сделаешь шаг в его сторону, потеряешь свой значок. Твоя семья останется без хлеба. И еще кое-что. Об этом трудно говорить, но у меня было такое чувство, что нам, двадцати мужчинам, его не одолеть. Он очень крупный и сильный, но дело не в этом. Он злой, если вы понимаете, что я хочу сказать. И его злость какая-то порочная.
– И он стоит за этими группировками? – спросил я.
– Не прямо, но он знал, что делал, когда разъединял нас. Теперь существует множество группировок, враждующих друг с другом. Самые многочисленные – это группировки Уолтера Йейта и Билли Гринбилла, которого зовут Гринбилл-Билли из-за его смешных губ.[2]
– Прозвище не связано с именем?
Литтлтон снял шляпу и почесал почти безволосую голову.
– С именем тоже связано. Но, одним словом, Гринбилл-Билли – страшный человек. Говорят, он приказывал убивать людей, которые хотели возглавить рабочие объединения. И рабочих, которые хотели перейти к другому главарю, тоже. Он не терпит конкурентов кроме Догмилла. Я подозреваю, он не хочет, чтобы Аффорд совал свой нос в эти дела, так как они его не касаются. Он считает, что нечего святоше мешать своей вонючей палкой дерьмо грузчиков. Священник хочет, чтобы группировки объединились против Догмилла. В таком случае Гринбилл-Билли превратится из влиятельного человека в доках в крупицу дерьма в большой навозной куче.
– А другие группировки готовы объединиться, забыв о разногласиях? – спросил я.
Он покачал головой:
– Как раз наоборот. Они конкурируют друг с другом. Теперь Догмилл контролирует весь док целиком и нанимает бригаду, согласную работать за меньшую плату. Поэтому заработная плата становится все меньше и меньше, а борьба за эти крохи – все более и более ожесточенной.
– Вы считаете, что за письмом стоит Гринбилл-Билли?
– Может быть, да, а может быть, и нет. Я в группировке Йейта и знаю, что он не пойдет на такое. Он хороший человек, этот Йейт. Молодой, но умный, как свинья, сбежавшая с Варфоломеевой ярмарки. И старается все делать по справедливости. И у него самая симпатичная женушка, какую я видел. Сам бы не отказался от такой женушки, скажу я вам. Она пару раз тоже взглянула на меня. Я понимаю, что немного старше Йейта, но все еще нравлюсь дамам. Когда я раздет до пояса, вид у меня как у молодого, и меня не удивит, если симпатичная молодая женщина захочет позабавиться на стороне, если понимаете, что я имею в виду.
Мы отклонились, и я предпринял попытку вернуть его к теме разговора.
– Тогда стоит поговорить с Гринбилл-Билли?
Литтлтон щелкнул пальцами:
– Именно это я и хотел предложить. Он любит проводить время в таверне «Гусь и колесо» на Олд-Гравел-лейн, неподалеку от склада древесины. Я не говорил, заметьте, что это он послал записку, но если это не он, возможно, он знает кто.
– Вы сказали обо всем этом мистеру Аффорду?
Он подмигнул:
– Не обо всем.
– Почему?
– Потому что, – сказал он шепотом, – Аффорд – лошадиная задница, вот почему. И чем меньше он знает, и чем больше он напуган, и чем чаще он слоняется туда-сюда, тем больше эля и хлеба мне достается, не говоря уже о монетах. Буду с вами откровенным, так как мне не хочется, чтобы вы услышали это от кого-то другого и чтобы вы не думали обо мне плохо. Я ему говорил не звать вас сюда. Я говорил, что Англиканской церкви ни к чему, чтобы евреи вмешивались в ее дела. На самом деле я хотел, чтобы он немного помучился. Иначе у меня живот подведет от голода. Сейчас зима, и для докеров нет никакой работы. Я еле-еле зарабатываю на пропитание, сгоняя крыс с кораблей в доках. Это несправедливо, что грузчик со значком, как я, пал так низко. Ну вот. Приходит ко мне Аффорд, просит помочь ему и предлагает деньги и еду. И эту одежду тоже он дал. Доить его гораздо лучше, чем ловить крыс, и я вовсе не хочу, чтобы эта жила иссякла слишком быстро, как вы понимаете. Хотя он думает, что облагодетельствовал меня и теперь я должен плясать под его дудку.
