Александр Воинов - Западня
Тоня подавленно молчала. Она была неискушенной разведчицей и сейчас отчетливо ощутила всю меру своей беспомощности. Нет, она проиграет эту схватку. Геня правильно говорил, он знал, что перед нею слишком сильный противник, ей не по зубам. Он может броситься на нее сейчас и задушить, и никто, даже Круглов, не услышит ее крика.
Ей хотелось броситься к двери и убежать, удрать куда глаза глядят, а потом будь что будет. Пусть ее хоть в штрафной батальон посылают!..
И вдруг она заплакала, уронив голову на стол, заплакала по-детски горько, неутешно, и узкая спина ее вздрагивала под гимнастеркой, а густые длинные волосы разметались и закрыли лицо.
Петреску оцепенел от этих глухих, сдавленных рыданий. Он так и остался стоять посреди хаты, а взгляд его выражал растерянность. За что он обидел ее? Вполне возможно, что она действительно медицинская сестра, добрая девушка, выполняющая свой воинский долг. Он обвинил ее в обмане, в притворстве, и вот она рыдает. Но какая актриса сумела бы так изобразить отчаяние? И если она разведчица, то какая разведчица позволила бы себе разрыдаться в присутствии врага?
— Я понимаю, — заговорил он. — Вы, конечно, не хотите мне зла… Простите меня…
Тоня отбросила с побледневшего лица тяжелые пряди волос и подняла на Леона влажные серые глаза с длинными ресницами, потемневшими от слез. Она и самой себе не могла бы объяснить, что с ней случилось, как прорвалось наружу непосильное внутреннее напряжение последних недель. И, уже не контролируя себя, она заговорила с тем воодушевлением, которое передалось и Петреску и заставило его верить каждому ее слову:
— Что вы знаете о моей жизни? Может быть, я в тысячу раз несчастнее, чем вы. Я осталась одна! В Одессе застряла моя сестра. Жива ли она, не угнали ли ее в Германию? Господи, каждый день для меня пытка, потому что я ничего о ней не знаю! Я готова на что угодно, лишь бы найти ее!
— Не плачьте, — сказал Петреску, шагнув к ней. — Эта проклятая война всех нас сделала несчастными. Если бы я был в Одессе, я бы помог вам найти сестру…
Тоня не ответила и стала готовиться к перевязке. Сегодня эта операция уже не причинила Леону боли — марлевая прокладка была густо смазана мазью и не присохла к ране. Тоня работала быстро, ловя на себе то ли виноватые, то ли благодарные взгляды пленного. Стыдно, конечно, что она не сумела сдержаться и именно при нем, при человеке из вражеского лагеря, дала волю слезам. Но, с другой стороны, это может ускорить их сближение: кажется, Петреску именно в этот момент проникся к ней и доверием и участием. Во всяком случае, сейчас от его недавней озлобленности и следа не осталось.
Она посидела с ним еще немного, спросила, не голоден ли он. Вспомнив, что на дне ее сумки давно хранится кусок шоколада, который она почему-то никак не позволяла себе съесть, хотя иногда очень этого хотела, Тоня вытащила его и протянула румыну.
— Пожалуйста, — сказала она. — Вы, наверное, давно этого не ели?
— О! — воскликнул он, не скрывая удивления. — Откуда такое богатство? И могу ли я лишить вас его? Нет, ни за что!
— Ну, давайте поделимся, — предложила Тоня. — И съедим этот шоколад вместе в знак того, что вы прощаете мне мои слезы, а я вам — дурные мысли обо мне. Согласны?
Она взяла из рук Петреску шоколад, пальцем пересчитала квадратики. Получилось девять. Пять она протянула ему, четыре оставила себе.
— Нет, — сказал румын, — это нечестно. Все-таки я хоть и пленный, но мужчина!
— Ну ладно, — не стала спорить Тоня и взяла свою долю.
— А теперь я пошла, — сказала Тоня. — Ждите меня завтра.
— Спасибо, Тоня. Я буду ждать.
Только сойдя с крыльца, Тоня почувствовала, как утомил ее этот странный, неожиданно обернувшийся для нее визит.
Савицкий встретил ее обычным вопросом:
— Ну, как?
По его взгляду, острому и веселому, по тому, как подался вперед Корнев, который сидел у стола, удобно опершись о его край, Тоня поняла, что ее ждали.
— Садись, — сказал Корнев. — Рассказывай. Вчера ты даже не поделилась со мной своим предположением, что этот румын понимает по-русски!
— Да, так, по крайней мере, мне показалось.
— Это было бы нам очень кстати, — заметил Корнев. — Нельзя ли уточнить, а? Ты не думала над этим?
— Что вы, товарищ подполковник! Если это и так, то он не признается. Ему ведь важно слышать, о чем мы говорим между собою.
— Он, может, и не надеется выжить, но хочет вести игру до последнего, — заключил Савицкий. — Что ж, его можно понять. — Полковник просмотрел какую-то бумагу, подписал ее и снова поднял взгляд на Тоню: — Ну, а еще что там было? Как налаживаются отношения?
Рассказать обо всем, что произошло с ней во время разговора с Петреску? Нет, это невозможно. Она все еще была растревожена мыслями о сестре, о которой действительно горевала и тосковала, все еще оставалась под впечатлением этой встречи, так трудно начавшейся и так мирно закончившейся. Говорить обо всем этом не хотелось. В сущности, это только начало. Вчера он поверил ей, сегодня встретил враждебно, а проводил дружески. Кто знает, что будет завтра? Не следует торопиться с выводами.
— По-моему, он неплохой человек, — вдруг сказала Тоня, — но ведь я так мало его знаю.
Савицкий кашлянул и пораженно посмотрел на нее.
— Ты что, занялась психологическими опытами? — строго спросил он. — Конечно, хорошо знать, с кем имеешь дело, но меня интересует другое…
— По-моему, он мне начал верить, — прервала полковника Тоня. — Разве это не относится к области психологии?
— А ты убеждена, что он тебе верит?
— Пожалуй…
Савицкий досадливо мотнул головой.
— Пойми, здесь не место предположениям. Да или нет — вот как ставится вопрос!
Что она могла ответить?
Савицкий понял растерянность девушки и мысленно упрекнул себя в том, что требовал от нее доказательств недоказуемого.
— Видишь ли, Тоня, — начал он мягко, — мы не можем рисковать ни делом, ни тобой. Сейчас наступает новый этап. У нас нет времени. Операция разворачивается. Мы отвечаем за жизнь десятков тысяч людей… Вот почему я и спрашиваю: уверена ли ты, что румын с тобой не хитрит?
Серые глаза Тони теперь смотрели на него с жесткой остротой.
— Мне так кажется, — упрямо сказала она. — С двух коротких встреч я ни в чем не могу быть уверена.
— Ну хорошо! — сказал он примирительно. — Пожалуй, ты права. Но о чем хоть вы говорили? Рассказала ли ты ему о себе, о сестре в Одессе?
— Да.
— Значит, кое-что о тебе он уже знает? Ну, и как он реагировал на твой рассказ? — спросил Савицкий. По отдельным деталям, по слову он все же вытягивал из Тони то, что его интересовало.
— По-моему, ему было меня жаль. Он даже сказал, что в Одессе помог бы мне найти Катю…
— Ого! — усмехнулся Савицкий. — Это уже кое-что!
— Что я должна делать дальше? — тихо спросила она.
— Попробуй завтра заговорить с ним так, чтобы он всерьез задумался о побеге, — как-то очень буднично продолжал Савицкий. — В этом и состоит вторая часть нашего плана. А когда дойдет до побега, ты пойдешь вместе с ним, доказывая этим и свою преданность ему, и стремление во что бы то ни стало найти сестру. Общая задача — проникнуть в Одессу и наладить связь с подпольщиками. Передашь им деньги и задание: разведать районы возможной высадки нашего десанта. А затем ваша группа будет собирать сведения о положении в Одессе, наблюдать за портом. Егоров и Дьяченко присоединятся к вам позднее.
Как ни готовилась Тоня к любым неожиданностям, но по плечам ее и по спине пополз влажный холодок.
— Но что же я ему скажу? — спросила она растерянно. — Как объясню, что решилась бежать вместе с ним?
— Это как раз просто, — включился в разговор Корнев. — Ты скажешь, что хочешь жить вместе с сестрой, и все. А твой отец, мол, пропал без вести, и поговаривают, будто он перебежал к немцам.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Савицкий, заметив, как дрожат Тонины пальцы и мелко-мелко стучат зубы. — Ты боишься? Ты не решаешься?
— Ничего, ничего!.. — онемевшими губами проговорила Тоня и поспешно поднялась. — Можно идти?
Глава шестая
Она вышла в поле и направилась к старой риге, которая темнела вдали. Дверь тихо скрипнула, покачиваясь под порывами ветра. Тоня вошла, и мыши, сновавшие между охапками прелой соломы, мгновенно исчезли. Корявые жерди под потолком поддерживали гнилую крышу. Большое ржавое колесо от телеги, прислоненное к углу, напоминало о том, что и здесь когда-то была жизнь.
Ах, как хотелось Тоне, чтобы вот здесь, в углу, за дверью, стоял Геня и она могла бы хоть на мгновение прижаться щекой к заштопанному ее руками ватнику!
Позади скрипнула дверь. Она быстро оглянулась. Нет, это ветер…
Как много неприметных для постороннего глаза, но больших событий вместили прожитые сутки! Вчера в это время она впервые встретилась с Петреску, а сегодня… Поверит ли он?.. Может быть, она должна была сказать Савицкому, что не уверена? Не взваливать на себя такую ответственность? А вдруг Петреску разгадает ее мысли? Что тогда?..
