Оливер Пётч - Крепость королей. Расплата
Матис тихо выругался. Это явно было против уговора! Они условились, что крови будет пролито как можно меньше, чтобы без нужды не злить герцога в Цвайбрюкене и избежать преждевременной встречи с его ландскнехтами. Теперь же впечатление было такое, будто Йокель хотел умыться в крови.
К тому времени, как Матис вбежал в распахнутые ворота, резня была в самом разгаре. На земле перед церковью лежали несколько бездыханных тел: монастырские слуги и два монаха. Но были среди убитых и крестьяне. Широкоплечий исполин в простом одеянии цистерцианца, вооруженный обломком копья, схватился сразу с тремя противниками. Из многочисленных ран его лилась кровь, а он, оглашая рассветные сумерки молитвами, пронзил копьем одного из крестьян. К своему ужасу, Матис узнал в великане всегда добродушного брата Йорга, который в прошлом году помогал ему в изготовлении орудия. По лужам теплой крови, глядя прямо перед собой, Матис устремился к дормиторию, где располагались монашеские кельи. Может, удастся еще спасти хоть несколько жизней…
Дормиторий представлял собой внушительное строение из красного камня, примыкающее к церкви. Перед ним тоже кипел бой. Трое мужчин, стоя на опрокинутой повозке, отбивались мечами от наседавших крестьян. В последние десятилетия монастырь нередко подвергался нападениям, поэтому цистерцианцы держали нескольких служителей, которые теперь отчаянно сдерживали атакующих. То, что их перебьют до последнего, было лишь вопросом времени.
Матис пробежал мимо двух мужчин, сцепившихся на преющей в холоде куче навоза, увернулся от брошенного из темноты камня и вошел в здание, знакомое по прошлым посещениям. Навстречу ему прошли несколько возбужденных крестьян, нагруженных церковными светильниками и всевозможной утварью. Судя по всему, они уже принялись грабить. Матис уловил легкий запах дыма.
Свернув за угол, он оказался в коридоре, расходящемся на отдельные кельи. Многие из них были открыты, мимо него с воплями пробегали монахи. Некоторые стояли на коленях и молились, другие уже лежали в крови среди своих собратьев.
– Не бойтесь! – громко крикнул Матис.
В тот же миг он понял, до чего же смешно звучали его слова посреди этого кошмара. И все-таки он продолжил:
– Если сделаете, как я скажу, никто не пострадает!
Монахи на мгновение прервались в своих причитаниях и устремили на Матиса боязливые взгляды.
– Я… я тебя знаю! – заявил наконец один из них, особенно толстый, с выпирающим из-под белой туники брюхом. – Ты же сын кузнеца из Трифельса… – Тут лицо его скривилось от ненависти. – Да постигнет тебя кара Господня! Тебя и всю твою шайку!
– Господь займется мною позже, – ответил Матис. – Может, он будет не так строг ко мне, если я спасу некоторых из его служителей… Следуйте за мной! Останетесь здесь – погибнете!
Монахи застыли в нерешительности; кто-то бормотал, другие молились. Но Матис уже мчался дальше, и они последовали за ним. Некоторые помогали своим раненым собратьям и волокли их по коридору. Запах дыма усиливался. Снаружи доносился треск пламени; вероятно, уже горели первые сараи и амбары. Над литейной мастерской тоже поднимались столбы дыма.
«Если они не остановятся, то мы скоро без лагеря останемся, – подумал Матис. – Идиоты безмозглые!»
Он повернул налево и в скором времени оказался перед порталом, ведущим в крестный ход. Окруженный колоннами квадратный двор служил переходом между главным зданием и церковью. Матис ступил на тихую площадку, посреди которой журчал фонтан. Каменные скамьи между колоннами располагали к отдыху. На мгновение кровавая схватка показалась очень далекой. Потом откуда-то донесся протяжный крик, монахи запричитали и снова попадали на колени.
– Скорее в церковь! – приказал Матис. – Они не посмеют тронуть вас в церкви. Там можете молиться, сколько душе угодно, а сейчас поторапливайтесь!
Он миновал крестный ход, распахнул низкую дверь и загнал в церковь напуганных цистерцианцев. Церковь Ойссерталя представляла собой трехнефное строение с витражами, сквозь которые лился красный свет. Матис не сразу осознал, что это вовсе не заря, а отсветы пламени. Крестьяне действительно подожгли хозяйственные постройки, амбары и сараи. Вдали слышались торжествующие крики.
«Они сожгли свой новый дом! Завтра, когда огонь погаснет, мы снова будем мерзнуть и голодать».
Взглянув в сторону алтаря, Матис вдруг заметил толстого настоятеля. Вейганд Хандт слыл скверным управителем и своего сана добился только за счет высокого происхождения. Будучи третьим сыном графа из Бадена, он использовал монастырь для собственного обогащения. До сих пор лишь усердие отца Тристана уберегало его от худшего. Отец Вейганд как раз складывал в мешок серебряные подсвечники, золотые кубки и украшенные парчой и самоцветами ларцы.
– Бросайте мешок, если вам жизнь дорога! – окрикнул его Матис.
Настоятель вздрогнул. Как только толстяк узнал говорившего, губы его растянулись в жалостливой улыбке.
– А юный орудийщик! – просипел священник. – Я и не ожидал встретить тебя здесь после всего, что мы для тебя сделали… – Он пригнулся, точно загнанное животное. – Ты наверняка устроишь так, чтобы меня отпустили, верно?
– Если положите мешок, я замолвлю за вас словечко, – нерешительно ответил Матис.
Настоятель изобразил на лице изумление.
– Это… это же священные реликвии, – проговорил он и беспокойно провел языком по мясистым губам. – Необходимо спасти их от пламени. Или ты вздумал идти против Господа?
Матис тонко улыбнулся.
– Я и не знал, что серебряные подсвечники считаются священными реликвиями. И как насчет монет в мешке? Может, вам их сам святой Петр пожертвовал?
Он указал на туго набитый мешок, из которого со звоном сыпались новенькие гульдены.
– А это… это пожертвования благочестивых людей, – пролепетал настоятель. – Я…
– Значит, они пойдут на пользу другим благочестивым людям. Положите мешок.
Настоятель Вейганд опустил плечи. Казалось, он готов повиноваться приказу Матиса, но неожиданно перехватил тяжелую поклажу и бросился к небольшой дверце сбоку от алтаря. Матис помедлил. Погнаться за настоятелем и бросить монахов на произвол судьбы? Пока он раздумывал, за дверью кто-то заскулил, затем пронзительно завизжал и наконец умолк.
Дверца распахнулась, и в зал вошел Пастух-Йокель в сопровождении своих телохранителей. Рубахи бродяг пропитались потом и кровью, лица чернели от сажи, так что оба походили на демонов преисподней. Янсен вытирал о плащ длинный кинжал, а Паулюс взвалил на плечо мешок настоятеля. Йокель стоял между ними, скрестив руки, и ухмылялся.
– Смотри-ка, Матис уже в церкви, – прошелестел он, и тонкий голос его разнесся под высокими сводами, так что услышали и стоявшие в отдалении монахи. – У тебя прямо чутье на жирных крыс, вроде настоятеля… – Он подмигнул Матису. – Хоть ты его едва не упустил. Хорошо, что мы успели его перехватить. Перед смертью этот хряк молил о пощаде. Но от нас он сострадания не дождется, – пастух сплюнул на освященный пол. – Хоть раз бы к нам, беднякам, сострадание проявил! Нам – пару кусков плесневелого хлеба, а золото – священникам… Но теперь с этим покончено!
Паулюс протянул ему тяжелый мешок, и Йокель принялся жадно рыться в его содержимом.
– Что скажешь, Матис? – хихикал он. – Сколько аркебуз можно купить на все это? Сколько пороха? Если захотим, мы и собор в Шпейере можем разнести, верно?
– Надеюсь, этого не потребуется, – резко ответил Матис.
Тут распахнулись двери главного портала, и в церковь молча вошли крестьяне. Матис заметил, как некоторые из них сняли шапки, а другие украдкой перекрестились.
«Они не посмеют убивать здесь монахов, – подумал Матис. – Возле купели, в которой крестили их детей…»
У бокового алтаря, перед изваянием Пресвятой Девы Марии, стояли на коленях около десяти невредимых монахов. Они боязливо поглядывали на крестьян. Воцарилась напряженная тишина. Слышен был лишь треск пламени, пожиравшего соседние строения.
Йокель решительно шагнул к кафедре, расположенной у клироса на высоте примерно трех шагов, поднялся по мраморным ступеням, вцепился в парапет и, точно гордый полководец, оглядел горстку грязных крестьян.
– Друзья, братья, мы одержали победу, – разнесся под церковными сводами его голос. – Но это лишь первая победа, впереди множество других. Власти дворян и церкви настал конец!
Люди разразились воплями. Многие, казалось, только теперь утратили всякое уважение к священным стенам. Они топали и подбрасывали серпы и косы.
Пастух-Йокель указал на горстку монахов, что жались перед алтарем, подобно напуганным овцам.
