Питер Акройд - Лондонские сочинители
— Он того стоил.
— Возьмите, отец. В подарок.
— Я о таком мог только мечтать. — Он снял очки и протер их носовым платком. — Почерк и подпись Уильяма Шекспира! Более замечательного документа мне видеть не доводилось.
— И никаких сомнений в его подлинности?
— Ни малейших. В библиотеке при церкви Роллс-Чэпел я собственными глазами видел подлинное завещание Шекспира. Обрати внимание на округлую петлю в хвостике буквы «р» и размашистую черту после. А эта незаконченная «к», эта «е» с отклоненной назад петелькой? Вещь самая что ни на есть подлинная.
Как-то они завтракали вдвоем, и Сэмюэл Айрленд сказал сыну:
— Он человек был, человек во всем.[49] Он и есть наш подлинный родитель. Чосер — зачинатель нашей поэзии, но зачинателем драматического театра стал Шекспир. До появления Ромео и Джульетты никто по-настоящему не влюблялся. До Отелло никто не понимал, что такое ревность. Да и Гамлет — тип новый, невиданный.
Сэмюэл поднялся из-за стола и подошел к каминной полке, на которой стоял вырезанный из тутового дерева бюстик Шекспира. Полгода тому назад Сэмюэл купил его в Стратфорде-на-Эйвоне.
— Но люди той варварской эпохи не могли оценить его гений. Полное собрание пьес вышло только после смерти автора, и текст зачастую искажался настолько, что многие места утрачивали всякий смысл. А некоторые пьесы вообще бесследно исчезли.
— Исчезли?
— Потонули, как выразился великий Бард, «в глубокой бездне времени».[50] «Карденио». «Вортигерн». «Победные усилия любви». Все куда-то кануло.
Вечерами, после ужина, Сэмюэл Айрленд иногда читал сыну Шекспира. Когда Уильям вспоминал об этом, ему мысленно виделась эркерная витрина их книжной лавки, за ее стеклом клубился туман или моросил дождь. Отец обыкновенно сидел у стола, позади стояла масляная лампа, и тень отцовской головы падала на открытую страницу.
— «Нередко люди в свой последний час бывают веселы. Зовут сиделки веселье это „молнией пред смертью“»,[51] — нараспев читал он.
— Каково, Уилл? Великолепно, правда?
— Молния у него часто упоминается. В «Ромео и Джульетте» есть строчка…
Но отец его не слушал. Он уже искал новый отрывок, который поразит воображение сына. Ему нравилось читать пьесы вслух; он полагал, что обладает звучным голосом, но Уильяму его декламация часто казалась напыщенной и фальшивой.
Однажды они отправились в Стратфорд — по следам Барда, как выразился Сэмюэл Айрленд. Впрочем, Уильям знал, что отец рад любой возможности улизнуть из магазина и из-под бдительного ока Розы Понтинг; тогда, пусть и на короткий срок, он мог претендовать на более высокое положение в этом мире. Во время поездки в Стратфорд сосед по дилижансу осмелился поинтересоваться: «Каким именно делом изволите заниматься, сэр?» Сэмюэл Айрленд с полминуты молча смотрел на него. «Чем занимаюсь, сэр? Жизнью, вот чем», — изрек он наконец. В тот вечер они остановились на постоялом дворе «Суон-инн» и на следующее утро отправились к мистеру Харту, мяснику, дальнему родственнику[52] Шекспира по женской линии, который по-прежнему жил в доме Барда на Хенли-стрит. Известный ученый Эдмонд Малоун[53] снабдил Айрленда рекомендательным письмом. Перед старинным жилищем на вывеске было выгравировано чернью: «В этом Доме Родился Уильям Шекспир. За определенную плату предоставляется экипаж с лошадью».
— Ваш визит для меня большая честь, сэр, — сказал Ральф Харт, ведя их по узкому коридору в дом. Хозяин был невысок и лыс, лицо его поражало бледностью.
— Это честь для меня, сэр, — ответствовал Айрленд-старший, — познакомиться с родственником великого Барда здесь, в его пенатах. Мой сын Уильям, сэр.
Уильям пожал теплую сильную руку мясника, живо представляя себе, как она стискивает шею кролика или цыпленка.
— У меня нет никаких литературных талантов, мистер Айрленд. Я всего лишь торговец.
— Весьма почетное занятие, — снисходительно заметил Сэмюэл Айрленд. — Отец нашего Барда тоже ведь был мясником, не так ли?
— Этот факт еще не доказан. Некоторые утверждают, что он был перчаточником. Но точно держал скотину. Проходите в залу. Кое-кто предпочитает называть ее гостиной.
Харт показался Уильяму человеком невозмутимым и решительным. Наверняка и дела у него идут прекрасно.
— Не прикажете ли подать чаю? Женой я не обзавелся, зато горничная — сущий клад.
— Хорошей прислуге цены нет, сэр.
Уильям Айрленд никак не мог поверить, что находится в доме, где, как принято считать, родился Шекспир, что через эту комнату, в которой они сидят, Бард проходил тысячу раз. Странно было улавливать в лице мясника черты фамильного сходства с его знаменитым родственником. И не ощущать при этом ничего особенного, даже намека на незримое присутствие в зале великой тени, на некое волшебство — вот что было совершенно непостижимо. Впрочем, Уильям винил в этом себя самого. Стало быть, он не способен воспринимать такие флюиды. Человек более чуткий наверняка расцвел бы в этой таинственной, дышащей стариной атмосфере. Более утонченная натура встрепенулась бы, как на призывный звук горна. А он, Уильям, не замечает ничего из ряда вон выходящего. Для него дом пуст.
— Вы слышали о нашем открытии, мистер Айрленд? Под крышей за стропилом было найдено завещание его отца. На чердаке, я там храню старые лотки.
Уильям поднял глаза; в поперечных балках еще торчали крючья для коровьих и свиных туш.
— Папистское завещание Джона Шекспира, верно? — На слове «папистское» Сэмюэл Айрленд немного понизил голос.
— Совершенно верно.
— Однако же его подлинность наверняка вызывает сомнения, не так ли, мистер Харт? Разве не мог его состряпать какой-нибудь фанатичный католик?
— Наш общий друг мистер Малоун считает завещание подлинным. Оно будет опубликовано в журнале «Джентльменз мэгэзин».
Бледное лицо мясника чуть порозовело, отметил Уильям и неожиданно для себя спросил:
— Почему вы так уверены, отец, что это подделка?
— Есть люди, Уильям, которые хотят доказать, что родитель Барда одного с ними поля ягода.
— Наверно, я слишком простодушен, — сказал Ральф Харт, подливая гостям чаю. — Верю тому, что вижу своими глазами.
— А я вижу то, во что верю, — со смехом откликнулся Уильям Айрленд.
И вдруг заметил, что отец смотрит на него как-то странно. Выходит, он сморозил что-то неподобающее; Уильям смутился. Он был готов на все, лишь бы угодить отцу. А тут он его явно чем-то огорчил, хотя и не понятно, чем именно; нужно немедленно загладить оплошность. Быть может, тот вообще им недоволен. Уильям работает в его магазине, не раз вместе с отцом участвовал в различных делах, связанных с розыском или продажей книг. Тем не менее он часто ловит на себе его удивленный взгляд, точно такой, какой он перехватил в гостиной мистера Харта, — словно отец только сейчас обнаружил, что Уильям тоже член семьи. Матери Уильям Айрленд не помнил. Отец однажды проронил, что она умерла, когда сын был еще грудным младенцем; больше они с Уильямом не обменялись о ней ни словом. Эта тема не обсуждалась. Долгие годы супружеское ложе делила с Айрлендом-старшим Роза Понтинг, но к ней Уильям не испытывал ни привязанности, ни дружеских чувств. Вся его любовь была целиком отдана отцу.
* * *Они стояли над пергаментным листом, вглядываясь в неразборчивую подпись.
— Стало быть, документ настоящий? Подлинный, да, отец?
— Да, подлинная деловая бумага того времени. Никаких сомнений быть не может.
— Ну, если у вас нет сомнений, прошу принять ее как сыновний дар.
— И ты ничего не хочешь взамен, Уилл? Вот тебе мой ключ. Возьми любую книгу, какую пожелаешь.
— Нет, сэр. Не возьму ничего. Вручаю ее вам от чистого сердца и не хочу запятнать свой дар.
— Документ, разумеется, не для продажи.
Мысль о продаже Уильяму и в голову не приходила.
— Сходи-ка еще разок в ту антикварную лавку. Пошарь по углам. Разведай тамошние секреты.
По лестнице уже топала вниз Роза Понтинг.
— И что это вы тут, мальчики, замышляете? Я, как всегда, узнаю последней.
Она и Сэмюэла Айрленда частенько называла мальчиком. Он настороженно глянул на нее:
— Ничего, совершенно ничего, дорогая.
Видеть ее среди книг и старинных пергаментов Уильяму было невмоготу.
— Отец, пока еще не слишком поздно, я схожу отнесу «Пандосто».
Он уже рассказал Айрленду-старшему про Чарльза Лэма и его покупку.
— В этакую поздноту, Уильям? — Роза выразительно похлопала себя пальцем по носу. — Надеюсь, девушка того стоит.
Уильям заранее обернул книгу в грубую коричневую бумагу и теперь, сняв сверток с полки, держал его наподобие щита, словно обороняясь от любопытной Розы; затем, ни к кому в отдельности не обращаясь, буркнул «Доброй ночи» и выскользнул из магазина.
