Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова
— Ну, пока что я не видел ни одной улики против Клавки, — спокойно отвечал Соколов.
— Как не видел! — задохнулся Сахаров. — А шпильки в луже крови? А волосы на подушке? Они ведь Клавки? А разорванное фото? А бокал на столе с остатками губной помады, и сам металлический пенал этой же помады «En etui bois», которой пользовалась Железная Нога? А портмоне убитого, которое исчезло? — Он упер острый взгляд в Соколова. — Или тебе, граф, ревность мешает признать правду?
— Какая еще ревность? — удивился Соколов.
— Сам понимаешь какая. Я шпильки обнаружил, поручик — пенал помады и ее следы на стакане.
Соколов удивленно поднял бровь:
— Чушь несешь, полковник! Твоя ошибка, что ты увлекся единственной версией, хотя, может, и соблазнительной. А одно из главных правил в розыске — отсутствие предвзятости.
— Но не менее важно — с возможной быстротой выйти на след преступника. А что ты можешь возразить против моей версии? Ведь она зиждется на неоспоримых уликах.
— Поспорить, полковник, есть о чем. Да, волосы на подушке вполне могла оставить Клавка. Но разорвать фото певицы Вевер? Вот, держи эту фотографию. Она наклеена на паспарту фирмы Скамони. Его фирменный знак — флажок в кружочке. Скамони изготавливает свои паспарту из очень прочного картона. И женщине, даже такой дюжей, как Клавка, разорвать его почти невозможно.
Сахаров обрадовался:
— Вот, граф, ты сам сказал: «Почти невозможно». Значит, исключение допускаешь. А дальше что?
— Главное — затерты отпечатки пальцев на ноже. Сколько найдется в Москве людей, которые слыхали бы про дактилоскопию? Не больше двух-трех десятков. Причем таких, какие имеют прямое отношение к криминалистике. Клавка в их число не входит.
Сахаров взял Соколова за плечи:
— Вот тут, граф, ты ошибаешься, ибо упускаешь из виду некий пустячок. Конечно, Клавка понятия не имела бы об отпечатках пальцев, если б ее дружком не был весьма сведущий в этих делах Хорек. О чем они говорили, лежа в объятиях друг друга? Не только, конечно, о чувствах. Хорек, это очевидно, был все же хвастуном. Желая блеснуть своими познаниями, он и рассказал Клавке об этом научном достижении. Клавка — сметливая. Она запомнила и взяла новые знания на вооружение. Убив Хорька, не спеша, тщательно затерла на ноже следы и вместе с проводом спрятала в шкаф.
«Красные фонари»
— Но ведь это убийство для Клавки бессмысленно, оно лишало ее надежды выйти за солидного, по ее меркам, человека, освободиться от публичного дома, — возразил Соколов.
— А почему, граф, ты решил, что Клавка горела желанием переменить свое положение? Женщины этой гнусной профессии с большим трудом отрываются от постоянного разврата, от безделья, от жирной сладкой пищи, от пьянства.
— Но, убивая Хорька, Клавка все равно обрекала себя на разлуку с веселым домом мадам Карской!
Сахаров невозмутимо парировал:
— Как часто бывает у женщин, Клавка все это натворила в запальчивости, необдуманно. А потом, что, нет других «красных фонарей»? Клавка смотается куда-нибудь с фальшивым паспортом, осядет, скажем, в Нижнем Новгороде или Варшаве и вновь примется за свою работенку. Сколько таких на матушке-Руси!
Соколов махнул рукой:
— Я докажу тебе: Клавка не убивала. Сейчас я еду домой. Завтра утром я вернусь сюда, буду отрабатывать окружение. Преступление совершено среди бела дня, наверняка кто-нибудь что-нибудь видел.
— Прекрасно! — Сахаров повеселевшим взором посмотрел на гения сыска. Он больше всего боялся отказа Соколова заниматься делами охранки. — Эй, поручик! Завтра утром отправляйся к мадам Карской, выведай все возможное: что в последнее время говорила Клавка, кого принимала, куда отпрашивалась, есть ли у нее родственники, у которых она могла скрыться, ну, как обычно. И не забудь поговорить с подружками Клавки — эти всегда знают больше всех.
Касса
Ранним утром Соколов был уже на ногах — бодрый, полный сил. Вдруг зазвонил телефон. Соколов удивился: он узнал голос начальника сыска Кошко. Тот мятным, ласковым голосом, словно у них не было размолвки, проговорил:
— Дорогой Аполлинарий Николаевич, знаю, что теперь тебе не до нас, грешных. Но, умоляю, последний раз выручи! Может, слыхал — во всех газетах было, — позавчера ночью «медвежатники» вскрыли кассу в Сибирском торговом банке, в их филиале, что в Гавриковом переулке, дом Шапиро.
— Много унесли? — вежливо спросил Соколов.
— Триста семнадцать тысяч только наличными и еще на полмиллиона ценных бумаг. Вот работают! Словно у твоего Буни Бронштейна учились.
— Я должен прислать управляющему Исааку Шапиро соболезнование?
— Исаак Сергеевич очень просит тебя помочь! Обещал: за раскрытое преступление и найденные капиталы одарит по-царски — пять тысяч даст.
— Что-то «щедр» банкир! Я ему — миллион, а он мне — на сбитень и семечки.
— Банкиры умеют считать каждую копеечку, но я могу поговорить с Исааком Сергеевичем, может, на семь тысчонок согласится. Мои ребята с ног сбились — никакой зацепки. И ящик не корежили, а сумели замок новейшей конструкции вскрыть. Сам генерал-губернатор меня вчера вызывал, требует: «Землю ройте, а украденное предоставьте!»
Соколов решительно прервал эту тираду:
— Прости, Аркадий Францевич, у меня сейчас на руках другое дело. Должен убийц отыскать, а человеческая жизнь дороже любых денег, — и дал отбой.
Тяжелое предчувствие
— Мне пора, интересное дело в Златоустинском ждет! — Соколов поцеловал жену. И добавил: — Это дело захватило меня. Нутром чувствую: тут сокрыта какая-то необыкновенная и страшная тайна. Много сложных дел распутал, но такого еще не было.
Мари озабоченно глядела ему в глаза:
— Справитесь, Аполлинарий Николаевич?
Соколов серьезно ответил:
— Только с помощью Царицы Небесной! Представь, что дело я не распутал: сколько срама будет! «Графа Соколова провели убийцы!» — вся Москва станет твердить, газетки задохнутся радостью. Нет, не уйдет убийца, со дна океана его достану!
Мари прильнула к груди мужа. Она была настолько деликатна, что ни разу не упрекнула его: вы, дескать, обещали уйти со службы, а слово свое не сдержали. Лишь тихо попросила:
— Богом заклинаю, не рискуйте собой! Что-то на сердце нынче тяжело. Нас ведь скоро будет трое: вы, я и... наш наследник.
Соколов легко, словно пушинку, оторвал красавицу жену от пола, поцеловал ее глаза, почему-то оказавшиеся мокрыми, и произнес:
— Попусту рискуют лишь дураки! А для пользы дела как не рискнуть? — Перешел на задушевный тон. — Все, что есть в нас хорошего, талантливого, сильного, — это от Создателя, а мы всего лишь его орудия. Если надо поймать убийцу, что же трусить? С нами Бог, он нас защитит. А если со мной случится беда, то скажи нашему будущему сыну: пусть он гордится отцом, дедом — членом бывшего Государственного совета, всеми предками. И пусть служит великой России — она превыше каждого из нас, она даёт нам силу и отвагу, — и, поцеловав Мари еще раз, теперь уже в уста, ушел.
Увы, женское сердце, как всегда, оказалось чутким. Беда была рядом!
* * *Внизу дворник Платон старательно поливал из шланга булыжный тротуар. Завидя выходящего из подъезда Соколова, ужасно перепугался, помня о своей вине. Платон швырнул на землю шланг, окатив ноги какой-то барыне, и припустился бежать к Орликову переулку.
Соколов вслед крикнул:
— Обещание свое выполню, непременно тебя, предателя, головой опущу в унитаз! — И весело рассмеялся.
Ключ
Соколов очень любил Москву с ее бесконечной сутолокой, с зеркальными витринами, стремительно пробегающими рысаками, с тяжелогружеными подводами, с всегда нарядной и говорливой толпой. Ему нравились лица москвичей, такие разные, но всегда приветливые, с одухотворенным взором, их акающий говорок, их доброе расположение ко всякому.
Вот и теперь он отправился по Мясницкой, быстро вышагивая, обгоняя прохожих своей обычной размашистой походкой.
Дворника ему искать не пришлось. Тот, облачившись в чистый парусиновый передник с бляхой, тщательно под метал перед домом с номером «13». Соколов кое-что уже знал о нем: то, что зовут его Прохор Андреев, что он из рязанских, что ему двадцать девять лет, что он большой любитель приключенческих книжек, которые приобретает в громадных количествах возле Китайгородской стены на Лубянке. Возможно, по причине своей начитанности Прохор носил очки, чем и отличался от своих собратьев по профессии.
— Потолковать надо, Прохор Андреев, — сказал Соколов, подходя со спины.
Прохор резко оглянулся, вгляделся в лицо сыщика и радостно воскликнул:
— Неужто это вы, ваше превосходительство! Ой, глазам не верю — сам граф Соколов! У меня в каморке, ваше превосходительство, ваше фото висит.
