Николай Свечин - Убийство церемониймейстера
– Почему не отказали эдакому фрукту? – спросил Лыков.
Действительный студент пожал плечами.
– Многие из жильцов тянут с оплатой. Если всех выгонять, останешься без доходу. А тут придворный человек! Лестно было иметь такого в доме – производило впечатление на соседей. Вот и терпел.
– В суд не подавали?
– Нет, только стращал, когда Устин Алексеевич совсем уж совесть терял. Да у него и без меня скандалов хватало. Он же с собственным лакеем судился!
– С Петровым?
– Точно так. К мировому ходили спор разбирать.
– А что за спор?
– Я толком не помню. Это вам надо у коридорного спросить, он с тем Петровым вроде как приятельствовал.
– Спрошу. Но вы сами какого мнения о Петрове?
– Фу! Ленив и неаккуратен. Деревенщина с фасонами! Но они с хозяином удивительно подходили друг другу. Каков поп, такова ему и свечка…
– Ясно. Еще вот о чем спрошу: хозяин мертв, двери не взломаны, а лакея нет. Согласитесь, наводит на мысли.
Осин-Бруно взмахнул руками:
– Ну что вы! Чужая душа, конечно, потемки… всякое бывает… Но Петров! Для такого дела характер нужен. Впрочем, лучше вам спросить Дериглазова. Я от прислуги далеко отстою, могу и ошибиться.
– Еще вопрос. В последнее время не замечали ли вы в поведении вашего жильца чего-то странного? Или нового? Сделался вдруг нервен или щедр… Завел даму и собрался жениться… Поссорился с кем-то… Гости новые завелись, каких раньше не было…
– Да, кое-что приходит на ум. И все по вашему списку предположений!
– Вот как?
– Будто нарочно. Во-первых, у Дашевского откуда-то вдруг взялись деньги. Неделю назад он погасил все долги и даже заплатил за квартиру до первого сентября. Чего прежде никогда не случалось!
– Ага. Неожиданно разбогател. Далее!
– Во-вторых, появилась дама! Это чуть раньше. Примерно с начала мая. Лет тридцати, может, немного старше. Кто их поймет? Так намажутся, что с толку собьют.
– Именно дама, а не?..
– Самая настоящая. Тех-то мы знаем, тоже приезжали. И хоть на вид фу-ты ну-ты, а все равно видать! Эта не из таких. Порядочная. Богато одета, со вкусом и наряды часто меняет. Три или четыре раза Устин Алексеевич привозил ее к себе на извозчике. Когда встретился мне на лестнице, самодовольно так пояснил, что богатая вдова и без ума от него…
– А фамилии не называл? Или хоть имени. Любопытно было бы найти эту вдову.
– Нет, не говорил. Вот. А в субботу снова попался и сказал, что хочет жениться. Я спросил когда. У меня на втором этаже хорошая квартира пустует, интересно было бы им сдать. Дашевский ответил, что как только перейдет на службу в Экспедицию церемониальных дел, так тут же и венчание. А уже спускаясь по лестнице, обернулся и добавил с обычным своим хвастовством: «За ней двадцать тысяч годового дохода и собственный дом! Так что ваша квартира нам не интересна».
– Спасибо за рассказ, господин Осин-Бруно. Пришлите мне сюда сначала Дериглазова, а потом дворника, и не смею более вас задерживать.
Вместе с коридорным появился и Валевачев. Он уже обошел соседей и теперь сел по правую руку от начальника – учиться вести допросы.
Коридорный, лохматый шустрый парень в засаленной жилетке, тут же заявил:
– Вообче-то, я про Петрова ничего не знаю…
– Погоди, – остановил его Лыков. – Пиво вместе пили?
– Единый тока раз.
– А что так мало?
– А он жадный, Петров-те. Надо бы поровну платить, а он сказал – денег нету. В другой-де раз. Я трижды напоминал, а он одно: нету да нету. Вот-де у барина пятерку отсужу, тогда и угощу.
– А что за пятерка?
– Барин на его жалованье вычет наложил. За разбитую, значит, посуду. Петька сперва смирился. А потом кто-то ево научил к мировому пойти, он и обратился.
– И что, отсудил?
– Отсудил, как есть! – радостно воскликнул коридорный.
– А пиво поставил?
– Не поставил, овечья душа…
– Вот стервец. А вы с ним не земляки?
– Каки земляки?! Я казанский, а он псковской. Здеся познакомились…
– Что о нем можешь сообщить? Баба у него есть? Или родня в городе? В гости он ходил? И вообще, куда твой Петька подевался? Понедельник, а его нет. Часто он раньше загуливал?
Дериглазов наморщил лоб.
– Нет, он не гуляка. Скорее домосед. Танцульки не жалует, а в трактир ходит тока за чужой счет. Скучный человек! А про фурсетку его али родных сказать ничего не имею. Неприятный он, Петька, нелепый. С таким и водиться-те противно.
– А как Петров со своим барином уживался?
– Плохо. Жалованье ему господин Дашевский всегда задерживал. Вот, пять рублев хотел отвинтить, за будто бы чайную пару, что Петька уронил. А тот возьми да и скажи: не ронял я! Свидетелев тому нет. И мировой его сторону и взял. А сначала Петька соглашался, что виноватый.
– А кто на самом деле те чайники разбил?
– Думаю, он и разбил. А на суде его надоумил какой-то хитрый человек. И Петька сказал: не я.
– А кто же?
– Он сказал: шел под окнами ломовой обоз, случилось сотрясение земли, чайнике-те и низверглись.
– И судья присудил вычет отменить? Ловко!
– Еще бы неловко! Я и говорю – хитрый человек надоумил. Сам Петька дыролобый, в жизни бы не догадался.
– Не пойму, почему барин такого неряшливого слугу не рассчитал? Ленивый, посуду бьет, судится. Взял бы давно другого, а этого бы выгнал.
– Привык, может, – недоуменно пожал плечами коридорный. – Он сам, господин Дашевский, был с придурью. И вот поди ж ты – кому-то помешал. Ваше высокоблагородие! – воскликнул вдруг Дериглазов. – Неужто это Петька барина зарезал?
– Ты мне сам скажи, он или не он. Я-то Петьку не знал, а ты с ним пиво пил.
– Да единый тока раз! – чуть не взвыл от досады парень. – Кабы я знал! А с другой стороны… какой из него убивец? Дурак дураком, и зла в нем нету…
– Что Петров за человек? Вот ты говоришь: скучный, ленивый, противно с ним водиться. Но кровь лить – это не чайники бить. Способен он на это или нет?
– Он такой: ни то ни се. Никчемный. А убить – тут характер подавай! Характера-те у него и в недодаче.
Лыков перевел разговор на посетителей Дашевского и узнал некоторые важные подробности. Ходила барыня, добрая и веселая. Одна. Сначала-то с неизвестным господином приехала, а потом стала уж без него. Господа бывали, но не так чтоб часто. Раз случился в квартире у них скандал, на Пасху. Петька сказывал: его барину другой барин кулаком в рожу заехал. Но кто и за что, он, Дериглазов, не знает.
Наконец Лыков отпустил коридорного. Валевачев тут же фыркнул:
– Тоже психолог выискался! Характеру нету, чтобы убить! Будто у всех убийц обязательно есть характер.
Губернский секретарь, человек еще молодой и неопытный, имел по всякому вопросу собственное мнение. Лыков это поощрял, как в свое время Благово поощрял в нем самом самостоятельность суждений. Но теперь он возразил:
– Вы правы в отношении большей части душегубов. Чтобы убить по пьяному делу, ни характер, ни фантазия не нужны. Но я знавал и крепких, незаурядных злодеев. У нас же здесь, напомню, умышленное убийство. И пока никаких улик.
Опрос дворника не добавил ничего важного. Впрочем, как и соседей, которых обошел лыковский помощник. Знакомая картина! Так всегда бывает, когда расследуется преступление. Никто ничего не видел и не знает. Избегают на Руси полицию. Потом ведь по судам затаскают… Да и соваться в чужие дела нет резона.
Оставаться на Кабинетской было больше незачем, и Особенная часть возвратилась в департамент. Там каждый занялся своим делом. Шустов под диктовку надворного советника стал писать рапорт Дурново. Валевачев же отправился к начальству убитого – навести справки.
В шесть вечера Лыков вернулся с доклада и отпустил Шустова домой. Валевачев сидел за своим столом, собранный и серьезный, – ждал разговора. Нравится ему по молодости, что убийством занимается! Не заела пока рутина.
– Ну, Юра, давай подведем итоги, – начал сыщик, и его помощник сразу взялся за блокнот.
Лыков обращался к помощнику на «ты», лишь когда они оставались вдвоем. А так щадил самолюбие. Даже Шустов не знал этого. Чиновник для письма был необходим в силу специфики дел Особенной части. Ее доклады читали не только оба Дурново – иногда они доходили и до государя. Сергей Фирсович был одним из немногих в департаменте машинистов. Он быстро и без ошибок набирал на пишущей машине и за это особо ценился начальством. Даже прибавку к жалованию получал за свое умение. Аккуратный и ответственный, он был надежен как скала. Случалась необходимость всю ночь работать для августейшего доклада – и Шустов без ропота колотил по клавишам. А утром как ни в чем не бывало сидел в кабинете, украдкой подремывая и не просясь домой. Это честное труженичество нравилось Лыкову. Есть такие работники, что всем рассказывают про свою большую занятость. Шустов тащил воз скромно и молчаливо. Да, он был зауряден, к тому же обременен заботами о двух сестрах – старых девах. Без брата те не могли себе и чаю в лавке купить… Но Алексею с коллежским регистратором детей не крестить. Никакой близости между ними, разумеется, не возникало, и сыщика это вполне устраивало.
