Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
В комнату ввели старшего помощника капитана «Ярославля», он прошел в центр комнаты, здороваться не стал.
— Уважаемый Сергей Сергеевич, — любезно произнес старший следователь, не предложив сесть. — У нас к вам совсем крохотный вопросик… Ответите, и вы свободны. Знаете ли вы сего господина? — кивнул на Михеля.
— Нет, — ответил старпом, даже не взглянув на задержанного.
— А если приглядеться, напрячь память?
— Нет, не видел.
— Этот господин сопровождал двух дам на вашем пароходе. Мать и дочь… За дочерью ухаживал известный вам банкир. Постарайтесь вспомнить.
— Я уже ответил.
— Жаль, — развел руками следователь. — Искренне жаль.
— Я могу идти?
— Нет, придется задержаться, — ответил Конюшев и кивнул на один из стульев. — Присядьте. — Посмотрел на полицмейстера: — Дальше, Аркадий Алексеевич, по схеме?
— Разумеется, — вздохнул Соболев. — Будем помогать восстанавливать память морскому волку, если его так укачало на океанских просторах. Введите следующего!
Следующим был банкир Крук. За прошедшие дни он заметно изменился — выглядел похудевшим, осунувшимся, ожесточившимся. Переступил порог, отстраненно кивнул.
— Здравствуйте, господа.
— Милости просим, Юрий Петрович, — Конюшев поставил стул напротив Михеля. — Присаживайтесь.
— Могу постоять, — ответил тот, обводя взглядом находящихся в комнате.
— Уж лучше присядьте, Юрий Петрович. А то господин Ильичев только что доказал, что в ногах правды нет.
Банкир нехотя опустился на стул, сидел прямо, бесстрастно.
— Вот этого господина вы встречали на пароходе? — показал Конюшев на Михеля.
Крук взглянул на вора, коротко бросил:
— Нет, не встречал.
— А если постараться вспомнить?
— У меня хорошая память.
— Ладно, я помогу вам. Это отец той самой девицы, за которой вы ухаживали. Теперь вспомнили?
— Я сего господина вижу впервые!
— Ну как же, Юрий Петрович?! Вы ведь сами рассказывали. Их на пароходе было трое — мать, отец и дочка. Мать и дочка общались с вами, отец же все время сидел в трюме. Это ведь он, правда?
— Я сказал, этого человека не знаю!.. Или вас опять послать к чертям?
Конюшев со вздохом повернулся к полицмейстеру, пожаловался:
— У меня не получается, Аркадий Алексеевич. Может, вы как-то повлияете на господина банкира?
— Пусть попробует Федор Петрович, — усмехнулся тот. — Он моложе. А то у меня вдруг нервы не выдержат.
Фадеев взял со стола три фотографии, подошел к банкиру.
— Вы эти снимки уже видели. Теперь наступило время объяснить, кто на них запечатлен.
Крук молчал.
— Девицу, конечно, вы узнали — ваша пассия. Ее папенька сидит как раз перед вами. А дама… Дама, запечатленная на снимке, в некотором смысле уникум. Сказать, кто она?
— Попытайтесь.
— Сия дама, Юрий Петрович, легенда воровского мира, знаменитая воровка, находящаяся в бегах, Сонька Золотая Ручка. Вот такая семейка окружала вас в путешествии, господин банкир. Что скажете теперь?
Крук посмотрел сначала на пристава, затем опустил взгляд на фотографии.
— Позвольте?
— Милости прошу.
Банкир какое-то время внимательно рассматривал снимки, затем аккуратно сложил их пополам и так же аккуратно принялся рвать на части — все мельче и мельче.
Присутствующие молча и в недоумении наблюдали за ним.
Крук закончил процедуру, поднялся:
— Все вранье и чушь!.. Больше мне сказать нечего!.. Я могу идти?
Все ждали, как поступит полицмейстер.
Тот с сожалением вздохнул, взял со стола несколько газет с сообщениями о Соньке, неторопливо поднялся, так же неторопливо и с кряхтеньем стал подбирать с пола клочья фотографий. После этого подошел к двери, приоткрыл ее:
— Конвой!
В кабинет протолкались два рослых охранника, застыли в ожидании распоряжения.
Аркадий Алексеевич вразвалку подошел к бледному и неподвижному банкиру, какое-то время внимательно смотрел ему в глаза.
— Зря порвали фотографии, сударь… Теперь будете собирать их в холодном карцере… В одиночке. Клей вам непременно принесут, — произнес он спокойно, почти ласково. — А заодно рекомендую просмотреть газетки. Думаю, кое-чего полезного там вычитаете, — и повернулся к старпому. — Вас, господин Ильичев, также ждет карцер и также с газетками. У вас будет время почитать, подумать, может, что-нибудь вспомнить. — И махнул конвоирам. — Проводите, братцы, господ в апартаменты.
— Я должен обратиться к адвокату, — заявил Крук.
— Обратитесь. Непременно обратитесь, — ответил Аркадий Алексеевич. — Но вначале соберете фотографии, которые покромсали. А у вас какие просьбы, Сергей Сергеевич?
— У меня больные почки, — произнес тот.
— Застудили?
— Во время рейсов. Продувает… Поэтому если будут бить по почкам, то подохну.
— Хорошо, учтем и вашу просьбу. — Полицмейстер щелкнул пальцами конвоирам: — Увести!
Когда за задержанными дверь закрылась, Соболев взял со стола оставшиеся газеты, подошел к вору, присел на корточки.
— Зубы у кого делал?.. Не у Зямы Шнеерзона часом?
Михель продолжал молчать.
— Видать, не понимает по-русски, — пожаловался полицмейстер столичным чиновникам. — Все по-французски. — И сам перешел на французский: — Парле ву франсе?
Тот продолжал молчать.
— Надо же, и так не понимает… А читать по-русски умеешь? — Аркадий Алексеевич развернул одну из газет, сунул в лицо Михеля. — Видишь, чего написано? — ткнул в заголовок. — Соньку поймали!.. Золотую Ручку!.. И дочку ее тоже!.. Твою дочку!.. Михелину!.. Снимки видишь? — он подцепил толстым коротким пальцем подбородок Михеля. — Поймали твою шоблу!.. Скоро свидишься с ними!.. Побалакаешь!
И в этот момент тот вскинулся и с силой ударил обеими ногами полицмейстера в грудь.
Аркадий Алексеевич охнул, завалился на спину, растеряв газеты. Каторжанин вскочил было на ноги, но на него тут же навалились Конюшев и Фадеев, скрутили, повалили на паркет.
Пристав помог полицмейстеру подняться.
Тот, громко, со стоном дыша, достал из кармана большой белый платок, вытер потекшую из носа кровь, сел в кресло, распорядился:
— Конвоиров!.. И в камеру гумозника!.. Но не бить, ждать особого распоряжения! — высморкался кровавым пятном в платок.
— Конвой! — открыл дверь Фадеев.
Два конвоира увели вора. Фадеев спросил полицмейстера:
— Как самочувствие, Аркадий Алексеевич?.. Может, вызвать врача?
— Обойдется, — отмахнулся тот. — Не впервой… — И вопросительно посмотрел на столичных гостей: — Хреново пока… Но нужно как-то решать вопрос. Причем кардинально.
— А если выпустить вора в качестве приманки? — предположил Фадеев.
— Шутите, что ли?.. Мы выпустим, он возьмет и сделает ноги?! Челдон ведь тертый!
— Есть способ сделать его ручным.
— Это какой же?
— Морфий.
— Что? — не сразу понял полицмейстер.
— Морфий. Вводится в вену морфий, и человек наш…
— Не совсем понимаю.
— От ежедневных инъекций морфия человек становится управляемым. Мягким и послушным. И делайте с ним все, что заблагорассудится. Выложит даже то, чего в жизни не было и быть не могло.
— А если подохнет? — усомнился полицмейстер.
— Исключено. Все зависит от дозы. Организм привыкает к такому состоянию, и человек чувствует себя вполне комфортно…
— Но это, Федор Петрович, слишком уж негуманно, — возмутился Конюшев. — Прямо черте-те что! Мы все-таки не в каменном веке.
— Сей человек именно из этого века, Сергей Иванович, — ответил тот. — Вы внимательно наблюдали за ним? Он и без уколов-то ненормален. А по информации на Сахалине, ходил в натуральных дурачках. Поэтому облегчим ему жизнь, а сами получим возможность добиться положенных результатов.
Соболев подумал, бросил платок в мусорную корзину, кивнул:
— Проконсультируемся с эскулапами!.. А теперь вот еще что… Зубы у вора… Они недавно поставлены. Надо найти зубника, который им занимался.
— Думаю, агенты с этой проблемой справятся, — кивнул Конюшев. — В Одессе не так много зубоделов, которые работают быстро и добротно. Одного вы, Аркадий Алексеевич, назвали.
— Да, Зяма Шнеерзон. Известная личность… Но если агенты определят зубоделов, то наверняка найдут и тех, кто занимается фальшивыми документами? — Полицмейстер потрогал пальцами нос, на котором остались капельки крови. — Пусть поработают не наши люди, а ваши. Их меньше знают в городе.
Глава двенадцатая
Головокружение
На следующий день во двор дома, завешанный простынями, наволочками, одеялами и прочим барахлом, где проживал знаменитый одесский зубник Зяма Шнеерзон, неспешной походкой вошел «жених», повертел головой, высматривая, на каком этаже находится та самая дверь, в которую предстояло войти, и к нему тут же обратился худощавый господин, скучавший в одиночестве на табуретке:
