Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
— Вот, сударь, комментарии к законам. Это может быть вам полезно: “На отказ обвиняемого от ответов следователь должен смотреть не как на ослушание или неуважение, а как на пользование своим законным правом”. И в дополнение к этому тому я передаю вам книгу Макалинского “Руководство для судебных следователей”. Из нее вы узнаете много необходимого о своих правах и уловках следователей.
Солнце широким снопом било в окно, ярко освещая террориста. Соколов ясно читал на его лице сложную гамму чувств: от сомнений до глубокой симпатии к новому следователю. Вдруг сыщик разглядел нечто такое, что едва не заставило его вздрогнуть. Поражен он был до чрезвычайности.
Тогда Соколов сказал:
— Держите! — и подал по одной книге, жадно вглядываясь в протянутую террористом руку. — Изучайте, и скоро мы с вами встретимся. Кажется, сударь, я преподнесу вам сюрприз — приятный!
Террорист был смущен и растроган. Соколов пожал ему руку.
Едва террориста увели, как в камеру Соколова влетели Кошко и Сахаров, набросились с упреками:
— Мы желали учиться у сыщика, которого всем ставят в пример как образцового, слушали допрос. А что получается? Предательство? Полезные советы для противодействия следствию? Воистину, “приятный” сюрприз...
Соколов сграбастал коллег в объятия и так прижал их к своей обширной груди, что они испустили дружный стон.
— Подслушивать — грешно! — сказал он, смеясь. — Но никому не болтайте о том, что услыхали. Бог даст, дело скоро раскроем.
Начальники недоуменно переглянулись:
— Граф, вы изволите шутить? Это невероятно...
В храме музыки
Денек у Соколова выдался бурным. Поймав на улице лихача, Соколов подбодрил его кулаком по спине:
— Гони, кобылий командир, на Большую Никитскую!
Через пятнадцать минут сумасшедшей гонки остановились у детища Николая Рубинштейна — консерватории. Сыщик направился в класс скрипки к легендарному педагогу — Гржмали. Протянул фото, предусмотрительно взятое из уголовного дела:
— Вам лицо это знакомо?
Старый Гржмали, близоруко щурясь, вгляделся в тюремное фото и удивился:
— Батюшки, никак, это Казарин? Почему полицию интересует этот прекрасный юноша, питомец самого Ауэра? Вениамин Казарин закончил, вы знаете, Петербургскую консерваторию. Закончил с блеском! Леопольд Семенович Ауэр ставит его в один ряд с такими яркими талантами, как Полякин, Хейфец, Эльман, Цимбалист. У нас Венечка давал концерт в нынешнем мае. Успех полный! Скажите, а вы не родственник того самого Соколова — знаменитого сыщика? Ведь о нем та-акие истории вся Москва рассказывает!
— Однофамилец, жуткий человек.
— Ну и хорошо. А Казарин переехал к своей юной супруге в Саратов. Там хочет консерваторию открыть.
Вениамина пригласили преподавать. Кстати, у нас сегодня будет вся Москва, играет соученик Вениамина — Ефрем Цимбалист. Ах, прекрасный дар!
Соколов надолго задумался. Потом решительно произнес:
— А нам два кресла, Иван Войцехович, найдете? Я хочу прийти с Казариным.
— О, в таком случае отдаю два своих места в директорской ложе! Начало ровно в девять.
Соколов вновь помчался в Бутырскую тюрьму.
Признание
— Забираю у тебя своего подследственного! — заявил Соколов Парфенову. — Давай запрос напишу.
— А кто конвойные? — удивился начальник тюрьмы.
— Разве я не сойду за них? — хохотнул сыщик. — Прикажи доставить сюда заключенного, да живей!
...В канцелярию привели Казарина. Лицо его сделалось серого цвета, какой обычно бывает у тюремных сидельцев, а сам он был погружен в глубокую меланхолию.
Соколов бодро проговорил:
— Вениамин Александрович, вы получаете увольнительную. Пошли!
Заключенный вздрогнул, услыхав свое имя.
Но он не сдвинулся с места, словно парализованный своим разоблачением. Парфенов грубо толкнул Казарина в спину:
— Чего кочевряжишься? Иди, коли приказано!
...Для начала сыщик привез Казарина на Петровку, 2.
Здесь в громадном универмаге “Мюр и Мерилиз”
Соколов подобрал для скрипача приличный костюм, дорогую рубаху, модный шелковый галстук. Арестант тут же переоделся, зайдя в кабину для примерок.
Соколов выдернул из жилетного кармана золотые часы “Павел Буре”:
— Через полчаса, Вениамин Александрович, мы будем наслаждаться игрой вашего приятеля Цимбалиста! Так что до консерватории успеем дойти не спеша, порадоваться видом вечерней Москвы.
Казарин оторопело взглянул на сыщика. И вдруг впервые за все дни заточения произнес слова — хриплым, застоявшимся голосом:
— Зачем, зачем все это — костюм, консерватория? Чтобы мне было трудней уходить из этой жизни? — Он опустился на чугунную тумбу коновязи.
Соколов терпеливо молчал. Потом он поймал на себе взгляд Казарина — растерянный и страдальческий. Казарин вдруг вскочил с тумбы, в каком-то стремительном порыве схватил громадную руку Соколова.
— Я все, все вам расскажу! Эти люди разбили мою жизнь, они опозорили меня и моих детишек — Инессу и Татьяну. Да, я дал клятву молчания, но... — он рванул ворот рубахи, ослабил узел галстука. — Но они обманули меня.
Прохожие стали оглядываться на эту бурную сцену. Соколов взял спутника под локоть, они пошли в гору — по Кузнецкому переулку.
— Да, я все расскажу вам, история короткая и глупая! — уже спокойно произнес Казарин. — Лишь один вопрос: как вы узнали, что я скрипач?
Соколов расхохотался:
— А вот это будет пока моей тайной. Я ведь вроде фокусника, которому не стоит разоблачать свои секреты. Объясню все позже. Слушаю...
Казарин говорил спокойным, будничным тоном, будто повествовал не о себе, а ком-то другом, совершенно ненужном и скучном человеке:
— Все случилось из-за скрипки работы Батова. Не слыхали о таком? Гварнери, Амати — это знает каждый! Но Иван Батов — чудо из чудес, его скрипки менее знамениты, но нисколько не хуже. Первым стал на Руси инструменты дивной работы создавать! Только в пятьдесят пять лет от крепостной зависимости освободился — при Александре Благословенном в 1822 году.
Каждый скрипач мечтает играть на хорошем инструменте, да мне о многом думать не приходилось — родители бедны, кстати, живут в Москве за Крестовской заставой. Спасибо, что помогли консерваторию закончить. У самого семья — жена Валентина, милейшее и добрейшее существо, да две дочурки-близняшки, обеим по годику.
И вдруг два случая подкатили, и оба невероятных. Недели три назад ко мне вдруг пожаловал один дядя, назвался местным помещиком Кузьмой Шалаевым. Фигура уморительная: ростом и повадками — истинный медведь, косолапый, ручищами за все зацепляется, цвет лица каленый. Точно Собакевича Гоголь с этого дяди писал. В руках Кузьма держит футляр скрипичный. Объясняет:
— Имел честь слыхать, что вы умеете на скрипке играть. А у меня, извините, иная слабость — картишки-с. Тут с одним разбойником сразился, так тот, мошенник, все мне спустил, в том числе и вот это, — протягивает мне скрипку. — Вещичка старинная, пять тыщ тянет. Взять не желаете? Позвольте заметить, что у них это семейная реликвия. И мастера фамилия, — полез гость в карманы, долго шарил, бумажку вытащил, прочитал: — Иван Андреич Батов, стало быть. Берете? А то в Питер отвезу, там с руками оторвут.
Взял я скрипку — и впрямь клеймо Батова. Прошелся по всем регистрам — звучание мощное, чистое, необыкновенное богатство обертонов. Настроил, заиграл — прямо-таки живой человеческий голос звучит. Живая, истинно говорю, живая скрипка, душа у нее есть! Решил: все отдам _ скрипку не упущу! Дядя согласился месяц ждать. Да где капитал собрать? Заложили дом. Валюшка продала колечки-браслетики золотые, подписал я кучу контрактов на концерты — вдоль по всей матушке-Волге. Все равно на скрипку не хватает! А из головы не выходит она у меня, каждую ночь снится: вдруг ее кто другой перехватит или дядя этот сам в карты проиграет? Вообще, род помешательства.
Приехал на концерт в Царицын. Успех совершенный! Познакомился я с девицей. Мария Школьникова зовут ее.
Тоже моим талантом восторгается. Говорит:
— Это хорошо, что вы из Саратова! Мы с братом там хотим на некоторое время обосноваться. Не подскажете ли, кто сдает там домик? Я хочу на химика учиться, брат поможет готовиться.
Я возьми да ляпни:
— Да у нас второй этаж пустует. Если деньги вперед за три месяца внесете, то занимайте.
Она на другой день после меня приехала, деньги отдала. Поставила условие: “К нам не поднимайтесь, чтобы чистоту опытов не нарушить!” Прикатил и брат Марии — толстый, курчавый. Целыми днями они опыты ставили. Изредка мы вместе чай в беседке пили. Мария узнала о скрипке, говорит:
— Пятьсот рублей желаете заработать? — И объяснила, что следует в Москву срочно две банки реактивов отвезти. — Это очень ценные реактивы. Я не могу доверить их случайному проводнику. Да вам ведь все равно в Москву по делам ехать, что ж от хороших денег отказываться. Не резон!
