Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

Сергей Николаевич развел руками.

– Ну, раз свидетели видели… В таком случае вынужден признать свою полную беспомощность… Надеюсь, мое признание останется между нами…

– Без сомнений, – ответил Ванзаров. – Кто из известных вам петербургских врачей обладает такими гипнотическими способностями?

– Никто, – решительно ответил доктор. – Это редчайший дар. Чудовищный, но уникальный… Ваш знакомый, доктор Погорельский Мессель Викентьевич, способный гипнотист, но такое и ему не под силу…

– Пробовали назвать Охчинскому мою фамилию?

Судя по печальной улыбке, доктор пробовал не раз.

– Понимаю, что хотите навестить Константина Владимировича, но он не реагирует… Даже жену его не стал пока вызывать… Остается надеяться на чудо… За ним круглосуточный уход…

В этом Ванзаров не сомневался.

– Позвольте отнять у вас немного времени, – попросил он.

– Что уж… Теперь спешить некуда…

– Вы рассказывали о приятеле доктора Котта, неком Чухонцеве…

– Да, да, «Чухонский Кот», – Сергей Николаевич печально усмехнулся.

– Прошу пояснить.

– Мы их так называли… Они были неразлучными приятелями и полными тезками: оба Николаи Петровичи. Ничего удивительного: два самых частых имени. Оба развивали глупейшие теории про ясновидение и телепатию. Чухонцев занимался ясновидением…

– Вы говорили, что темой Чухонцева была телепатия? – спросил Ванзаров, надеясь, что доктор не держит в голове ненужный мусор.

– Нет-нет, именно ясновидением. Я это прекрасно помню, спорил с ним на эту тему… Телепатией занимался Котт, издал брошюру за свой счет… Полная глупость… Ну так вот, года три они занимались врачебной практикой, а втайне – своими теориями. А потом случилось несчастье…

– Общаясь с больными, доктор Чухонцев не заметил, как сам ушел во тьму? – спросил Ванзаров. – Он стал пациентом?

– Вашей памяти можно позавидовать, Родион Георгиевич… Процитировали меня… Только причина была иная: на глазах Чухонцева погибла молодая жена, утонула, катаясь на яхте в Финском заливе… Демоны, что дремали в глубинах его сознания, вырвались…

– Как имя-отчество мадам Чухонцевой?

– Простите, не знаю. Спросите доктора Котта, они наверняка поддерживают связь.

– В чем заключалась… – Ванзаров подбирал слова, – болезнь Чухонцева?

– Это должен помнить его лечащий врач.

– Могу с ним побеседовать?

Сергей Николаевич глянул особенным докторским взглядом, каким изучают пациентов.

– А в чем ваш интерес? Зачем вам понадобился Чухонцев?

– Проверяю некоторые факты, – ответил Ванзаров. – Кто был его врач?

– Его вел тогда молодой, но очень талантливый доктор Охчинский, Константин Владимирович, – Успенский хотел насладиться эффектом.

Эффект не слишком удался. Ванзаров остался невозмутим. Будто знал ответ.

– Больничная карточка Чухонцева сохранилась? – спросил он.

– Несколько лет назад был ремонт, старые документы пропали… Но если бы лежали в архиве, простите, Родион Георгиевич, врачебную тайну никто не отменял… В одном могу заверить: Чухонцев не показывался у нас со времен выписки. Никаких сведений о нем у меня нет.

Ванзаров собрался отдать поклон, но дверь приемного покоя опередила. Могучий санитар попросил доктора Успенского срочно пройти в палату номер семь. Причина была неожиданной.

Ожидание затягивалось. Санитар прикрывал собой дверь. Он был выше и шире в плечах. На любительском ринге Ванзаров и не таких заваливал. Устраивать поединок в больничном коридоре было не слишком вежливо.

– Как внезапно Константин Владимирович очнулся, – сказал он, будто у них врачебная конференция. – Столько времени в кататонии и вдруг пришел в себя.

Ванзаров покачал головой, добавив что-то вроде «ай-яй-яй» или «ой-ей-ей».

Санитар сомневался, можно ли говорить с посторонним, но благостный вид и какая-то особая уверенность, исходившая от господина, убедила.

– Закричал так, я чуть с табурета не свалился, – доверительно сообщил он.

– Что вы говорите, коллега? Ну надо же… Трудно поверить, – сообщил Ванзаров, будто близкому приятелю. – А мы как раз с Сергеем Николаевичем обсуждали: как доктор Охчинский может побороть недуг. К нему кто-то заходил?

– Посещения доктор Успенский строжайше запретил. Да и я на сестринском посту дежурил.

– Но ведь медицинская сестра заходила с уколом? – наугад спросил Ванзаров, не вполне представляя, что дают больным по утрам. Его общение с психиатрией напоминало беспощадный бой.

Санитар мотнул головой, похожей на чугунное ядро.

– Доктор Успенский назначения отменил. Потребовал полный покой.

– Завтраком хоть Константина Владимировича накормили?

– Сергей Николаевич сам с ложечки бульоном кормит, не доверяет, – печально добавил санитар.

– Да, коллега, методика верная, – сказал Ванзаров, подумав, что быть доктором не слишком сложно: главное назваться. Немного уверенности, спокойствия и многозначительный вид. Остальное больные сами додумают. – Что же доктор Охчинский закричал? Как обычно?

– Как сказать, – санитар замялся, не зная, что означает «как обычно». – Вопил: «Это что такое! Как понимать! Безобразие!»

Ванзаров покивал самым многозначительным образом.

– Ну, конечно, этого следовало ожидать. Пора, пора, пройду в палату, помогу Сергею Николаевичу.

Санитару не хотелось держать такого приятного господина, но нарушать приказ Успенского – того меньше.

– Прошу простить, доктор приказал никого не впускать, – сказал он, словно жалея, что вынужден проявить такую невежливость.

– Все верно, коллега, посторонних нельзя пускать, – ответил Ванзаров и похлопал санитара по плечу. Мышцы трицепса были каменные. – Ко мне это не относится.

– А вы кто будете?

– Консультант по вопросам гипнотического воздействия, – Ванзаров легонько поклонился и, оттиснув санитара, проник в палату и захлопнул дверь.

Комната мало походила на больничную обитель. На окнах нет решеток, вместо лампочки в клетке висела небольшая люстра, стены оклеены бумажными обоями в мелкий цветочек. Имелась настоящая кровать с толстым матрацем, а не больничная панцирная, столик и два стула. На смятом одеяле в больничной пижаме восседал Охчинский, сложив ноги по-турецки. Взгляд его был чист и разумен. А вот взгляд Успенского не сулил ничего хорошего.

– Вам что здесь? Выйдите! – бросил он.

Ванзаров пропустил мимо ушей.

– Доброе утро, Константин Владимирович, – сказал он с поклоном. – Как себя чувствуете?

– А, Ванзаров! – обрадовался Охчинский как старому приятелю или вернувшемуся пациенту. – И вы здесь? Благодарю, отлично… Как у вас шрамы быстро зажили и волосы отросли… Просто чудо…

– Господин Ванзаров, прошу вас, – порыв Успенского разбился о гранитный взгляд чиновника сыска. «Как волна без надежды бьется о причал» – написали бы в пошлом романчике, не в нашем, конечно. – Делайте, что хотите…

Отчаянно махнув, Сергей Николаевич отошел к столу, уселся, подперев щеку кулаком. Без психологики было ясно, как он зол, сердит, раздосадован, что грубые личности смеют влезать в тонкий мир психиатрии. Возможно, он пожалел, что Ванзаров отделался шрамами, когда попал в лапы психиатрии. Но это осталось в тайниках его души.

– Константин Владимирович, как вы тут оказались? – продолжила грубая личность.

Охчинский игриво подергал плечами.

– Сам не пойму! – весело ответил он. – Наверняка розыгрыш коллег… У нас была врачебная конференция, что-то мне заснуть захотелось… Так они вот что устроили: одели меня в больничное и уложили в палату. Ах, шутники! Так ведь, Сергей Николаевич?

Доктор шутливо пригрозил Успенскому. Тот отвел глаза.

– Уж такие шутники, – согласился Ванзаров. – Сколько же вы проспали?

– Видно, всю ночь провалялся, жена беспокоится, надо домой заглянуть, – Охчинский попытался встать, но его шатнуло. – Ох, что-то я без сил…

– Сидите уже, Константин Владимирович, – подал голос Успенский. – Успеете домой. Я записку послал вашей супруге, она не волнуется.