Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
– Вы дальше, дальше читайте, Иван Дмитриевич.
– «На каминной полке в парадной зале барона Марокетти, куда мы беспрепятственно проникли, стояли пара канделябр и каминные часы – как сказал г-н Ф., саксонского фарфору прошлого столетия, за который в Лондоне дали бы не меньше 500 фунтов.”
– Ну как? У этих молодцев губа-то не дура. А вы почитайте список предметов в испанском посольстве.
– А Малечка – это кто? – спросил Путилин.
– Кшесинская-вторая, – сухо ответил Вощинин.
– Так значит наследник – это действительно наследник?
– Да-с.
– И они для всех посещавшихся ими домов такие описания оставляют? – Путилин полистал рукопись.
– Нет, такие списки есть только для испанского и итальянского посольства, для дворца великого князя Алексея Александровича и управления кондитерской фабрики Жоржа Бормана.
– Уж не специализируются ли они на иностранных миссиях и посольствах? На Шпалерной соседний дом – французское консульство, это зады посольства, а далее дом шведской и норвежской миссии. Надо бы по всем посольствам и миссиям пройтись, узнать, не появлялись ли они там. Иноземные послы да посланники местные порядки дурно знают, полицию не пустят, потому что на то дипломатический порядок есть, а дезинфекторов без разговоров пустят, особенно во время эпидемии. Да не мешкай, если что у дипломатов стырят – лиха не минешь, тем более, что Грессер твой помер. Когда камердинер французского посла серебряный сервиз украл и заложил, мы с приставом Шерстобитовым о Сибири уже подумывали. Это было, правда, при Николае Павловиче, но тебе и сейчас по шапке не меньше дадут. Ты спрашивал в этих посольствах – пропадало что после их визита?
– Нет, ничего не пропало.
– Значит, хотят все разведать сперва, записать, а потом все разом возьмут – и на дно. Только им вдвоем не управиться. У них во всех посольствах свои люди есть.
– А как же мне быть? Не могу же я допросить посольскую прислугу!
– Взять, скажем, ту историю с сервизом. Нам нужно было отвлечь французскую челядь, чтобы Яша-вор лишний сервиз у герцога Монтебелло, батька нынешнего посла, из дома забрал, а тебе нужно всего лишь им язык развязать. Мы с Шерстобитовым знакомого купца из Апраксина, который ливреи шил на посольство и всю ихнюю челядь знал, подговорили именины себе фальшивые для французов устроить. Кто сейчас им ливреи шьет? Лидвали? Узнай у них, какой мастер для миссий шьет, и пусть он для челяди посольской из разных миссий в каком-нибудь трактире по очереди угощение ставит. И человека туда своего посади, нехай слушает. Может, чего и доведается. А квартирку на Шпалерной пока не щипай. Может, она им для того потреба, чтобы краденое там перетырить. Если случится что, там ты сразу все и найдешь.
– А как семейство капитана с этими кражами связано? Что эти мазурики такого могут у них искать? Волшебный ключ от всех несгораемых ящиков в дипломатических миссиях?
– А если семейство Сеньчуковых с кражами не связано? Я хорошо знал Александра Захаровича, и был в курсе событий вокруг той истории, что связывает Владимирова с Сеньчуковыми. И только что мне пришла в голову страшная мысль… – Путилин потянулся за водкой.
Вощинин с ужасом наблюдал, как Иван Дмитриевич наполнил до краев стакан и махом опрокинул его.
– Первые пять лет в отставке генерал-майор Сеньчуков прожил все там же, в Петергофе, – сказал Путилин, обтерев губы салфеткой. – А когда в восемьдесят первом произошло несчастие с Государем, и на престол вступил Александр Александрович, продал здесь все и быстро перебрался в Гатчину. Мабуть, поближе к новому Государю. Ты не наводил справки в Петергофе, как сложилась дальнейшая судьба Владимирова после этой истории?
– Он был потом надзирателем в тамошней прогимназии, а в 1881 году куда-то исчез.
– Вот именно!
– Ну и что-с?
– Возможно, что как раз с этим годом связано обретение Сеньчуковым столь требуемой Владимирову вещицы. Но я подумал про происхождение ее. Мария Ивановна мне всегда говорила, что Александр Захарович не мог такое учинить над малолетней прислугой, и я ей верю. Сеньчуковы считали, что оговоривший полицмейстера и есть на самом деле виновник. Но вот здесь они ошибались. Во-первых, Александр Захарович прислугу свою Нестерову никуда, кроме как на рынок да в огород к суседке, где он две грядки арендовал, из дому не пускал. Владимиров этот ее на пути в огород все время и поджидал. Да только обрюхатить ее там, на виду всей полицейской части, он не мог, вот в чем дело!
– А кто же тогда?!
– Слушай дальше, Платон Сергеевич. Суседкой этой была Варвара Игнатьевна Шебеко, статс-дама покойной императрицы и сестра шефа жандармов генерала Шебеко, которая только что купила дачу у вдовы Паско-Шараповой. Императрице своей она подлость отменную сделала, могла и своей невестке-подруге сделать. Ты помнишь, кто была ее невестка?
– Кто? Не соображу никак.
– Княгиня Юрьевская, в то время еще Долгорукая. Княгиня часто посещала дачу Шебеко в Петергофе, и Государь покойный не раз навещал ее там. А иногда он приезжал на эту дачу и без Юрьевской.
– Так вы хотите сказать, что отцом этого ребенка является покойный Государь?! – вскричал Вощинин. – И мне тоже налейте. И вообще, Иван Дмитриевич, вы мне этого всего больше не говорите, иначе меня точно выгонят.
– Коли выгонят, так тем паче слушай – вдруг пригодится. Княгиня, как известно, ревнивая была, и дюже за свое место при Государе держалась, в царицы метила. Ей конкуренция не нужна была.
– За какое место она у Государя держалась? – заплетающимся языком спросил Вощинин.
– У-у, брат! Как тебя развезло! И закусить нема, чем, как на грех! Тебе бы надо в персидское посольство сходить, коль уж рядом оказался, да куда тебе до персов в таком виде!
– Продолжайте, продолжайте, Иван Дмитриевич, – Вощинин отломил корочку хлеба и понюхал ее, а затем отправил в рот.
– Так вот я думаю, что Государь знал, что княгиня сразу заподозрит его отцовство, и дюже не хотел этого. Обратился он за помощью к Шебеко, и та ему помогла весьма хитромудрым образом. Нашла этого дурачка, который Нестеровой куры строил, и подговорила его оговорить полицмейстера, что тот и сделал, по ее подущению жалобу через Юрьевскую подав. Возник скандал, Александр Захарович сперва с испугу во всем признался, как на него Сморкалов с братией набросились – из рядовых в полицмейстеры выслужился, ничего дивного, – а потом взял себя в руки, и от всех показаний отказался. Восстановили его даже в должности, когда скандал приутих. Да это и не важно было, главное, что Юрьевская сразу убедилась, что это полицмейстер девку растлил, а про Государя ей и в голову теперь не могло прийти. Александр Захарович, думаю, за поношение свое возмещение получил, об этом я не знаю, а вот Владимиров пострадал еще и мордою своею, и уж точно без благодарности не остался. Александр Захарович человек простой был, думаю, как Государь в Бозе почил, тотчас же эту благодарность у клеветника отнял, а самого его, как княгиня с Шебеко силу свою потеряли, и заступится уже не могли, заставил отбыть восвояси. Теперь Владимиров мстит его семейству за то, да и благодарность хочет вернуть.
– Же-же-же… Ж-железная маска. П-полюстровского участка, – выговорил Вощинин.
– Пойдем-ка, драгоценный Платон Сергеевич, на извозчика посажу, – сказал Путилин. – Это потому что ты раз в месяц всего до водки дорываешься. Ладно уж, я, пожалуй, с благодарностью да с незаконным отпрыском теперь сам разберусь. Думаю, камешек это был или перстень, скорее. А ты уж тогда посольствами занимайся. Так мы их с двух сторон и сцапаем.
* * *Ощущая в своей крови немыслимое соседство хины и хны, но все равно катастрофически быстро поправляясь, Фаберовский перебрался на диван и теперь порядком приуставшая Ксения уже его обмахивала газеткой. По настоянию Соломона Фаберовскому был доставлен из кухмистерской на Среднем перловый суп, Соломон с Варенькой уничтожили мясной биток и кашу, входившими в обед, и сейчас пили чай с посыпанными сахаром крендельками, а Артемий Иванович решил внести свой вклад в выздоровление товарища и стимулировать у него вырабатывание желудочных соков для лучшего переваривания перловки.
– Я твою доброту, Степан, на смертном одре вспоминать буду, – говорил он Фаберовскому, сидя по другую сторону стола и расправляясь с парой рябчиков, которые были доставлены ему из трактира «Лондон» г-жой Мизулиной. Рябчики были розовые, румяные, обложенные пикулями и картофелем, способные вызвать выделение желудочного сока не только у Фаберовского, уныло хлебавшего холодный перловый суп, на даже у покойника. Соломон с Варенькой старались не смотреть в сторону Артемия Ивановича, а Ксения шумно глотала слюну, не в силах оторвать от рябчиков взора.
– Помню я, Степан, как ты меня от мозгового сотрясения лечил, когда меня дятел в лоб тюкнул. – Артемий Иванович налил себе из графинчика и вилкой нацепил пару пикулей. – Ты для меня тогда оленину жарил, на последнюю копейку купленную, а сам одну воду сырую пил. Уж и я тебе той же монетой отплачу, даже вот на рябчиков мы с г-жой Мизулиной потратились и грех я на свою душу в крещенский сочельник взял: выделяй себе желудочный сок, милый друг, и ни о чем не думай.
