Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник
— Сударыня, придется вам сказать, что нам все известно.
— Все? — усмехнулась она.
— Вам смешно? Вы полагаете, что успели натворить столько, что мы никогда не распутаем ваш клубок?
— Ах, понимайте, как хотите. Продолжайте ломать комедию, но вряд ли ваши дырявые сети способны выловить хоть какую-нибудь рыбу.
— Значит, все же есть, что ловить?
Она не ответила, однако лицо ее побледнело, и на нем отразилась тревога.
— Некто, кто хорошо вас знает, многое рассказал о вас.
Опустив голову, она продолжала хранить молчание.
— Он ничего не скрыл, пожелав в торжественную минуту очистить совесть.
— О какой минуте вы говорите?
Похоже, ее начинала охватывать паника.
— О той, когда мы предстанем пред высшим судией.
— Высшим… судией, — пробормотала она. — Что это значит?
— Увы, сударыня! Такой прекрасный голос… Но черт побери, какой мошенник!
Она встрепенулась, рот ее открылся, однако с губ не сорвалось ни звука.
— А сколько смертей — и все ради безделушки, которую в конце концов вернули владелице! Ее Величество очень рада, что подарок короля снова у нее. Кстати, сударыня, Винченцо Бальбо признался, что это вы рассказали ему о драгоценности и о том, что королева надевает ее при каждом удобном случае. Так что…
Звеня цепями, она вскочила и издала вой, напомнивший Николя волков, часто рыскавших вокруг аббатства Сен-Жильда. Где-то вдалеке под сводами старинной тюрьмы эхом отозвались чьи-то крики.
— Сударыня, я понимаю, смерть вашего возлюбленного причинила вам боль. Но теперь вам нечего терять. Благоразумие подсказывает, что лучше честно рассказать все, что вам известно.
Неожиданно она пошатнулась и стала падать. Подскочивший Семакгюс подхватил ее на руки, осторожно уложил на солому и, взяв кувшин с водой, вылил его содержимое ей на лицо. Никола громко приказал позвать папашу Мари с его настойкой. Привратник прибыл настолько быстро, насколько ему позволяли старые ноги. Корабельный хирург разжал узнице зубы, влил в рот несколько капель укрепительного и легонько похлопал ее по щекам. Придя в себя, узница громко зарыдала; среди ее причитаний чаще всего звучало имя Винченцо.
Испытывая вполне понятное чувство сострадания к сильному горю, Николя тем не менее продолжал допрос:
— Сударыня, установлено, что Винченцо Бальбо был вашим любовником, и вы просто обязаны помочь нам в поисках его убийцы.
Поняв двойной смысл его слов, она горько улыбнулась.
— Как и где вы его встретили?
Сопротивление госпожи Ренар было сломлено.
— В первый раз в часовне, а потом на концертах во дворце.
— Это вы рассказали ему об универсальном ключе королевы?
— Он расспрашивал меня, как королева проводит время, и я рассказала ему о ее любимой безделушке… и ему пришла в голову мысль украсть ее. Он убедил меня, что это проще простого. Алмазы можно вынуть и продать по одному. Тогда мы будем богаты и сможем уехать в Вену. Он надеялся поставить там свою оперу. Имея доступ к шкатулке с драгоценностями Ее Величества, я в день поездки на бал ослабила застежку украшения, чтобы Винченцо смог легко им завладеть.
— Где вы встречались?
— В Доме для прислуги. Он объяснил мне цель своих ночных вылазок. Он приходил собирать вещество, необходимое для его будущей великой постановки.
Она говорила монотонно, глядя в одну точку.
— Великой постановки?
— Его оперы. Он хотел, чтобы в ней появлялись призраки в светящихся масках.
— А водонос?
— Он служил мне прикрытием. Винченцо прятался в моей комнате. А малыш Жак — ничтожество, он верил каждому моему слову.
— Но вы же были его любовницей? Что по этому поводу говорил Винченцо Бальбо?
— О, у него была великая душа! Он не обращал внимания на такие мелочи. Временные сложности…
И она снова зарыдала.
— Сударыня, вы знаете человека по имени Ламор?
— Нет.
— Вы причастны к убийству вашего мужа, инспектора Ренара?
— Я всегда помогала ему в делах, но я не любила его, хотя и не настолько, чтобы желать его смерти. Впрочем, сударь, вы сами сообщили мне, что он убит.
Обернувшись к Семакгюсу, Николя увидел, как тот знаком просит у него разрешения поговорить с узницей.
— Сударыня, — с задумчивым видом начал он тихо, — меня смущает одна мелочь. Вы утверждаете, что были любовницей Винченцо Бальбо, и нашему удивлению нет границ. Ведь речь идет о кастрате, человеке, которого суетная молва издавна осыпает насмешками.
Оскорбленная, она гордо вскинула голову.
— Он любил меня, сударь, и та мелочь, о коей вы столь бесцеремонно мне напоминаете, нисколько не мешала ему доставлять женщине удовольствие, на которое она вправе рассчитывать, и которого она никогда не получала от собственного супруга. О, мой Винченцо! Такой нежный, такой внимательный, такой пылкий.
И она застонала, раскачивая головой в разные стороны.
— Боюсь, — прошептал Семакгюс, — мы больше от нее ничего не добьемся.
— Должен ли я сказать, что обманул ее? — еще тише спросил Николя.
— Нет, теперь я так не думаю. Не нужно. Только прикажите глаз с нее не спускать. Преступника рано или поздно возьмут, живым или мертвым. Но даже если его возьмут живым, его все равно отправят на виселицу.
Обдумывая показания госпожи Ренар, они покинул Шатле. Садясь в карету, Николя почувствовал, как кто-то тянет его за рукав. Это был Сортирнос, устроившийся возле крепостной стены со своими ведрами и павильоном уединения.
— Николя, меня не хотели впускать, — печальным тоном произнес он. — У меня для тебя записка: ее передали по цепочке и еще сказали, что тебе надо срочно возвращаться в Версаль.
— Спасибо! — произнес Николя, давая Сортирносу монету. — Вот видите, Гийом, я предчувствовал — что-то непременно случится, и весьма серьезное. Хотя я не вижу ничего, сулящего утешение.
Напрасно Семакгюс старался отвлечь друга от мрачных мыслей. Перед взором Николя проходили картины одна мрачней другой. У ворот Конферанс образовался затор. Николя был настолько возбужден, что, выпрыгнув из кареты, выхватил у оторопевшего кучера кнут и, несмотря на громкие протесты, принялся расчищать путь, хлеща лошадей в стоящих впереди упряжках. Впервые видя его в таком исступлении, Семакгюс не стал ничего говорить, понимая, что слова вряд ли помогут другу. Николя не мог себе простить, что не взял Резвушку, которая, помчавшись галопом, в два счета доставила бы его в Версаль. Внезапно сообразив, что его поведение является исключительно невежливым по отношению к Семакгюсу, он подскочил к нему и сжал его руку; ответным рукопожатием тот дал ему понять, что он на него не в обиде. Вскоре показался лес Шавий, за ним лес Фос-Репоз и — посреди парка — особняк д’Арране. Сердце Николя забилось так часто, что ему стало трудно дышать. На ходу спрыгнув на землю, он побежал к дому. Когда он подбежал к двери, та внезапно распахнулась, и в проеме возник хрупкий силуэт его возлюбленной. От волнения ноги его подкосились, и когда Эме подбежала к нему, он, не вставая с колен, прижал ее к себе и зарылся лицом в ее длинные волосы, заструившиеся по его плечам. Страстно сжимая в объятиях любимую женщину, которую он уже не надеялся увидеть, он зарыдал, и стоявший рядом Семакгюс смущенно отвернулся. Наконец, выпустив Эме из рук, он оглядел ее: несмотря на грязное платье и заострившиеся черты лица, Эме улыбалась. Внезапно он увидел, как к ним приближается знакомая фигура. Не веря своим глазам, он резким движением отодвинул Эме за спину и, выхватив шпагу, двинулся вперед. Холодная ярость затопляла его, выплескивалась через край. В последнюю минуту разум, остатки коего еще не успела поглотить жажда мести, напомнил ему, что не пристало нападать на безоружного. Остановившись, он с удивлением услышал крик Эме:
— Николя! Что вы делаете! Этот человек спас меня!
— Спас?! Каким образом? Этот человек? Ничего не понимаю.
Смущенно улыбаясь, незнакомец приветствовал Николя.
— Что вы здесь делаете, Винченцо Бальбо? — в новом порыве ярости закричал Николя.
— Тише, Николя, успокойтесь! — дружески произнес голос в глубине коридора. — Не станете же вы убивать безоружного под моей крышей, особенно когда этот безоружный является спасителем нашей Эме?
На пороге в сопровождении сияющего Триборта появился адмирал д’Арране.
— Я совершенно разбит: чтобы добраться до Версаля, я, как какой-нибудь мальчишка-лейтенант, мчался верхом от подставы до подставы! И, черт побери, не поручусь, что я ни разу не задремал в седле! Но мне повезло: лошади прекрасно знали дорогу! Я прибыл едва живой, но тотчас воскрес, ибо сей господин привел нам Эме. А чтобы рассеять всяческие недоразумения, знайте, Николя, что спаситель наш — не Винченцо Бальбо, о дурных делах которого мне успели поведать, а его брат-близнец Томмазо Бальбо.
