Жозе Душ Сантуш - Кодекс 632
— Том, дело не в этом. Публикации не будет. И покончим с этим.
Томаш наклонился над столом, приблизив свое лицо к лицу Молиарти.
— Нельсон, мы совершили великое открытие. Раскрыли загадку пятисотлетней давности. Вырвали у времени тайну, не дававшую покоя нескольким поколениям ученых. Открыли новую страницу исторической науки. Результаты этого расследования заставят всех по-новому посмотреть на открытие Америки и эпоху Открытий вообще…
Молиарти вздохнул.
— Поверьте, Том, мне неприятно это говорить. Но таково решение фонда. Джон высказался предельно прямо. Об этом открытии не должен узнать никто.
— Простите, Нельсон, но кому могут навредить наши выводы?
Молиарти помолчал, собираясь с мыслями. Он снова вздохнул, огляделся по сторонам, словно полагая, что разговор могут подслушать, и придвинулся ближе к собеседнику.
— Том, — прошептал он едва слышно. — Вы знаете, что являет собой Фонд американской истории?
— Ну… это такой фонд… для поддержки исследований по американистике, — забормотал Норонья. — Вам должно быть виднее, вы же там работаете.
— Вот именно, я всего лишь наемный работник, — горячо произнес Молиарти, прижимая ладони к груди. — Не босс и не владелец. Главный — Джон Савильяно, президент совета директоров. Вы знаете, кто входит в совет директоров?
— Нет.
— Вице-президент Джек Морденти. Еще Пол Морелли и Марио Гиротто. Эти имена вам что-нибудь говорят?
— Нет.
— Подумайте, Том. — Нельсон сопровождал каждую фамилию энергичным взмахом руки. — Савильяно, Морденти, Морелли, Гиротто. А еще секретарша Джона миссис Ракка, эта каракатица, которую вы видели в Нью-Йорке. Что это за имена?
— Итальянские?..
— Как по-вашему, откуда они происходят? — Томаш пожал плечами. — Из Генуи, Том. Это генуэзские фамилии. Фонд американской истории финансируется генуэзцами и американцами генуэзского происхождения. Настоящее имя Савильяно Джованни, он стал Джоном в двенадцать лет, когда приехал в Америку. Морденти родился в Бруклине, крещен Джозефом, для друзей он Джек, но домашние зовут его Джузеппе. Пол Морелли на самом деле Паоло, он родом из Нерви, городка неподалеку от Генуи. Марио Гиротто живет в Генуе по сию пору, у него роскошная квартира на Пьяцца-Кампетто. — Нельсон скрипнул зубами. — Для генуэзцев, друг мой, история открытия Америки важнее истории Христа. Неужели вы думаете, что кто-то из них согласится признать, что Колумб на самом деле был португальцем? — Он постучал указательным пальцем по лбу. — Никогда! Ни за что на свете!
Томаш не мигая смотрел на американца, придавленный тяжестью услышанного.
— Вы… все генуэзцы?
— Они генуэзцы, — отрезал Нельсон, подчеркнув слово «они». И добавил с вымученной улыбкой: — Я нет. Я родился в Бостоне, а происхожу из рода Бриндизи, с юга Италии.
— Ради бога, Нельсон, при чем тут происхождение? Итальянцы честные люди. Разве Умберто Эко не признает, что Колумб был португальцем?
— Умберто Эко не генуэзец, — возразил Молиарти.
— Но он итальянец.
Нельсон в который раз вздохнул.
— Не будьте таким наивным, Том, — сказал он примирительно. — Итальянцы из других областей, возможно, потупили бы по-другому. Христофор Колумб — предмет особой гордости каждого генуэзца, и отнимать его нельзя.
— Но правда есть правда.
— Том, — проникновенно сказал Молиарти, коснувшись локтя Нороньи. — Пятьсот тысяч долларов будут ваши лишь в том случае, если вы подпишете договор о неразглашении.
— А если не подпишу? В Нью-Йорке мы договаривались о другом. Мне обещали вознаграждение, если я выясню, чем занимался профессор Тошкану. Я выполнил свою часть договора и жду от вас того же.
— Том, для того чтобы получить премию, вам придется поставить подпись под этим документом.
— Вы решили, что я продаюсь? Что мне можно заткнуть рот вашей премией?
— Фонд все равно не допустит публикации. Он вас нанял, а значит, ваше открытие принадлежит ему.
— Открытие принадлежит профессору Тошкану. Я шел по его следу, только и всего.
— Профессор Тошкану тоже работал на средства фонда, следовательно, фонд имеет право…
— Теперь я понимаю, почему вдова профессора не захотела иметь с вами дело…
— Результаты вашего расследования принадлежат фонду в той же степени, что и открытие Тошкану.
— Они принадлежат человечеству.
— Человечество не оплачивает счетов. Мы с предельной ясностью объяснили это профессору Тошкану.
— А он что же?
Молиарти на миг запнулся.
— У него… была другая точка зрения.
— Он послал вас ко всем чертям и был совершенно прав. Если бы профессор не умер, публикация уже состоялась бы, будьте уверены.
Американец вдруг сделался белым как полотно. Воровато озираясь, словно за соседним столиком мог оказаться соглядатай, он произнес так тихо, что Норонья едва смог расслышать:
— А с чего вы взяли, что профессор умер своей смертью?
Томаш вздрогнул.
— На что вы намекаете? По-вашему, его убили?
Молиарти пожал плечами.
— Не знаю, — прошептал он. — Ничего я не знаю и знать не хочу. Но в смерти Тошкану немало странностей. Он умер буквально через пару недель после весьма бурного обсуждения на совете директоров, из-за которого весь фонд стоял на ушах. Тошкану заявил, что опубликует все, что сочтет нужным, нравится это нам или нет. Не прошло и двух недель, и что же? Профессор умирает в Рио-де-Жанейро, подавившись манговым соком. Очень вовремя, не находите? Так что вам стоит подумать о себе. Лучше быть живым историком с полумиллионом баксов, чем мертвым историком с безутешной семьей и незапятнанной совестью. Мне не известно, убили Тошкану или нет. Но для фонда его смерть была спасением.
— Тогда зачем вы наняли меня? Профессор унес тайну с собой в могилу…
— Нам не хватало доказательства. Мы знали, что профессор Тошкану нашел исчерпывающее доказательство того, что Колумб не был генуэзцем, но понятия не имели, что это за доказательство. Нам предстояло найти его, пока этого не сделал кто-то другой. Вы идеально подходили для наших целей.
Томаш сокрушенно покачал головой.
— Выходит, фонд нанял меня для того, чтобы я доказал то, что ни в коем случае нельзя доказывать. Даже если я буду молчать, кто угодно может прийти в библиотеку, взять Кодекс, наткнуться на нужную страницу, найти пробелы в третьей и четвертой строках, заказать радиологическое исследование и узнать правду. Не так ли?
Молиарти усмехнулся.
— Ничего не выйдет.
— Почему? Вы надеетесь, что никто не заметит? Или снимок не получится?
— Том, я ведь опоздал на нашу встречу, — сказал американец как ни в чем не бывало.
— Да, — растерянно ответил Норонья, — но что с того?
— И как вы думаете, почему я опоздал?
— Вы же сами сказали, что говорили по телефону с Савильяно.
— На самом деле я смотрел телевизор и слушал радио. Вы не в курсе сегодняшних новостей, Том?
— А что случилось?
— Ограбление, дружище. Прошлой ночью ограбили Национальную библиотеку.
Взгромоздившись на стол, рабочий прилаживал к оконной раме новое стекло. Уборщица выметала осколки стекла, из глубины зала доносился стук молотка.
— Мы закрыты, сеньор профессор, — раздался чей-то голос.
Заплаканная, осунувшаяся Одети, вышла из-за кафедры, нервно ломая пальцы.
— Что случилось? — спросил Томаш.
— Нас обокрали.
— Это я уже знаю. Но что конкретно произошло?
— Утром я пришла на работу, а стекло разбито, и дверь в хранилище взломана. — Одети помахала перед лицом рукой, словно веером. — Господи, какой кошмар! — Она шумно вздохнула. — Я до сих пор вся дрожу.
— Что-нибудь пропало?
— Пока неизвестно. Мы пытаемся понять. — Одети тяжело дышала и сопела, будто закипающий чайник. — Полицейские говорят, это могли быть наркоманы. Отбросы общества. Они продают краденые компьютеры, чтобы купить наркотики. Они все продают…
— Можно мне посмотреть Кодекс 632? — попросил не на шутку встревоженный Томаш.
— Простите?
— Принесите Кодекс 632. Мне очень нужно на него взглянуть.
— Но мы закрыты. Нам…
— Принесите Кодекс 632, — жестко повторил Норонья, давая понять, что спорить бессмысленно. — Немедленно.
Напуганная пуще прежнего, Одети неуверенно двинулась в сторону хранилища старинных рукописей, а Томаш уселся за стол в первом ряду и стал ждать, нервно барабаня по столешнице кончиками пальцев.
Библиотекарша вернулась через несколько минут, Томаш узнал в ее руках кожаный переплет и облегченно вздохнул. Как же Молиарти его напугал!
— Вот урод! — пробормотал он про себя.
Одети положила рукопись на стол, и профессора вновь охватила тревога, хотя на первый взгляд Кодекс казался целым и невредимым. Норонья, затаив дыхание, переворачивал пожелтевшие от времени страницы, пока не дошел до семьдесят шестой. Третья и четвертая строфы были на месте. «Nbo у taliano». Промежутки между ними были точно такими, как прежде. Томаш коснулся бумаги кончиком пальца, ожидая ощутить неровный след. Поверхность была идеально гладкой. След исчез.
