Филипп Ванденберг - Беглая монахиня
Позже, устраиваясь на ночь в своей комнатенке под крышей, Магдалена спросила Венделина:
— Ты веришь, что Альбрехт Бранденбургский пользуется услугами стеганографа или криптолога, чтобы подобраться к «Книгам Премудрости»?
— Почему нет, — ответил Венделин, — от Майнцского князя-епископа можно ожидать чего угодно, а если речь идет о деньгах, то вообще всего. Но и за специалиста по шифрам Гельмонта я бы не поручился…
— Думаешь, он работает на себя? То есть в случае, если Гельмонт найдет «Книги Премудрости», он мог бы бросить своего заказчика и исчезнуть?
Свинопас наморщил лоб.
— Как знать? Насильственная смерть его любовницы наводит на некоторые мысли.
— Ну говори же, не томи загадками! — накинулась на него Магдалена.
— Понимаешь, — Венделин самодовольно ухмыльнулся, — может, мы с тобой опоздали, Гельмонт уже нашел «Книги Премудрости» и пытался скрыться. Альбрехт Бранденбургский пронюхал про это и приказал убить Ксеранту, так сказать, для устрашения. Убивать самого Гельмонта нецелесообразно, ведь он, скорее всего, единственный, кто знает, где тайник.
— Какие еще варианты?
— Они нашли «Книги Премудрости» и поссорились, решая, кому предложить купить их. Или они нашли книги, а на них лежит смертоносное проклятие.
— Слушай, Венделин, ты мог бы стать неподражаемым рассказчиком, странствовать по городам и развлекать народ. Но почему ты каждый раз исходишь из того, что Гельмонт уже нашел книги? Кучи бумаг в его комнате еще ни о чем не говорят. Кому как не тебе знать: бумага все стерпит!
Свинопас кивнул, словно Магдалена вернула его в реальность.
— Давай завтра пораньше начнем поиски, — шепотом, но с нажимом предложила она, — в конце концов, мы знаем больше, чем все другие охотники за «Книгами Премудрости».
Этой ночью, первой на незнакомом месте, в чужом окружении, Магдалену одолевали тысячи мыслей. Если насильственная смерть Ксеранты у жителей Бамберга не вызвала особого интереса, то Магдалене она не давала покоя.
У кого были основания убить гадалку? Или она сама покончила с собой? Но какие у нее могли быть мотивы? Какую роль сыграл в ее смерти ученый-стеганограф?
Разумеется, Магдалена неоднократно желала смерти этому дьяволу в юбке, и теперь, когда, похоже, сбылось проклятие, она почувствовала свою вину; печальное событие тяготило ее сверх всякой меры.
Поглощенная своими думами, она поначалу не обратила внимания на жалобный скрип ступеней лестницы, с большими интервалами доносившийся до нее. Потом все смолкло. «Может, — подумала она, — ученый вернулся?» Неожиданно мучительный скрип деревянных ступеней послышался вновь.
— Венделин! — зашептала Магдалена и начала трясти Свинопаса. — Ты что, не слышишь? Шаги на лестнице!
Свинопас недовольно повернулся набок и, широко зевнув, сонно ответил:
— Наверное, булочница проверяет, все ли в порядке!
— А может, ученый?
— Может и он. — Венделин слишком устал, чтобы вдаваться в объяснения. — Спи, еще темно…
Наутро вдовица подозрительно посмотрела на них и поинтересовалась, что это постояльцы искали посреди ночи. В таком старом доме, как этот, ни один шаг не останется незамеченным. «Благодаря привидениям, населяющим балочные перекрытия», — уточнила она.
Когда Магдалена и Венделин заверили ее, что не покидали своей комнаты и, наоборот, были уверены, что это она проверяла, все ли в порядке, булочница встрепенулась и, невзирая на жуткий скрип, бросилась вверх по лестнице и распахнула дверь комнаты ученого-стеганографа. Потом долгое время все было тихо.
Наконец она медленно спустилась вниз. Магдалена кинулась к ней с немым вопросом на лице.
— Уехал, — произнесла вдова. И, разведя руками, добавила: — Вместе со всем своим имуществом. — Она разжала левый кулак. — На столе лежали четыре гульдена. А ведь он не должен мне ни одного крейцера. Наоборот, заплатил за две недели вперед.
— Хороший, видно, был человек, — произнес Свинопас с легкой иронией.
Булочница явно не заметила насмешки и сказала, гневно сверкая глазами:
— Тогда тем более непонятно, почему он исчез под покровом ночи.
По дороге к собору Венделин бормотал себе под нос надпись на разрушенном надгробии Тритемия. Она так врезалась в его память, что он мог бы произнести ее, даже если бы его разбудили посреди ночи: «Навечно молчат книги Иоганна Тритемия на своем месте, в соборе императора Генриха». Не глядя на Свинопаса, Магдалена бросила на ходу:
— Надеюсь только, что желание Тритемия не сбудется. Но, как показывает жизнь, умные мужи ошибаются даже чаще других.
Придя на Соборную площадь, они сначала решили насладиться импозантным архитектурным сооружением. Четыре филигранные башни, образованные восемью уровнями и увенчанные остроконечными вершинами, словно иглами, устремленными в небо, обрамляли восточные и западные хоры. Между ними находился неф, настолько высокий, что, казалось, он соперничал с башнями. Ко всему этому в соборе имелось четыре мощных портала, причем на местах, где их меньше всего можно было ожидать: Адамовы и Благодатные врата — сбоку, со стороны восточных хоров; Княжеский портал, то есть главный вход, был расположен совершенно несимметрично и никоим образом не по центру нефа, а с северной стороны. Почти спрятанные, на северо-западном фасаде находились врата Фейта Штосса, а напротив, в пристройке к западным хорам, находилась тайная решетчатая дверь. С южной стороны был пристроен крестный ход и зал для собраний. Все вместе напоминало запутанный лабиринт, непреклонный и строгий, способный навеять ужас на несведущего посетителя.
— Мне страшно, — призналась Магдалена после того, как они трижды обошли собор снаружи и тщательно осмотрели его.
— Это наверняка входило в намерение строителей, — пояснил Свинопас. — Было время, совсем недавно, когда папы, кардиналы, епископы и клир старались держать верующих в страхе и покорности. Проще всего этого можно было добиться возведением мощных устрашающих сверхъестественных домов Божьих. Маленькая церквушка скорее вызывает протест. А сооружение, подобное этому, стерпит лишь покорность и повиновение. Но кому я это говорю!
Магдалена задумчиво кивнула.
— Таким образом, — произнесла она, — собор императора Генриха — идеальное место для сокрытия сокровищ. Аббат Тритемий, наверное, точно знал, почему следовало спрятать «Книги Премудрости именно здесь, а не в другом месте. Трудно себе представить, что кто-то отважится хранить книги такого нечестивого, даже еретического содержания в священных стенах Божьего дома, — это все равно что, например, сделать золото или сварить чудодейственный эликсир.
Пока она говорила, устремив взгляд на острие северо-восточной башни, изнутри отворились Благодатные врата. Из них вышел старик в зелено-красной сутане и зажмурился на солнце, прорезавшем туман первыми робкими лучами. Поднимающаяся вверх Соборная площадь была пустынной.
Здесь пока еще царил мирный покой. Только со старого епископского двора доносился собачий лай.
— Вы приезжие? — крикнул с верхней площадки соборной лестницы облаченный в свою необычную униформу старик.
Венделин помотал головой, ничего не ответив.
— Если вам угодно, я могу провести вас по собору. Я для этого здесь и существую. Это будет стоить вам скромной лепты в кружку для пожертвований!
Магдалена бросила взгляд на Венделина. Проводник появился весьма кстати. Напрасно она задавалась вопросом, как именно им предстояло искать книги. Выстукивать стены в поисках полого помещения? Это представлялось столь же бессмысленным, как поиски жемчужины на дне Регниц. Свинопас высказывал предположение, что Тритемий мог выбрать тайник с символическим значением или закодировать каким-нибудь иным способом. В этом смысле проводник мог оказать им неоценимую услугу.
После того как Венделин бросил монетку в кружку у входа в Благодатные врата, старик начал свои объяснения. При этом он перешел на своеобразный монотонный речитатив, по тональности мало чем отличавшийся от хоровых песнопений цистерцианцев Эбербаха.
Магдалена и Венделин с интересом приняли к сведению, что воздвигнутый пятьсот лет тому назад собор императора Генриха уже дважды сгорал и снова возводился, последний раз это случилось триста лет тому назад стараниями епископа Экберта. На протяжении строительных работ, длившихся столетиями, вкусы, образ мыслей и потребности строителей менялись. Возникшее в результате сооружение поражало совершенно разными архитектурными стилями и несло на себе печать таинственности. Таинственным собор был, потому что во время долгого строительства значение и символика многочисленных скульптур и рельефов утрачивались, что иногда было очень досадно. Так, например, никто не мог объяснить, почему на Страшном суде над Княжеским порталом, где по правую руку Господа сидели блаженные, а по левую проклятые, среди проклятых явно находились король, епископ и — с нами Бог! — даже Папа, причем последнего благодаря тиаре ни с кем нельзя было спутать.
