Евгений Сухов - Княжий удел
Москва давно не помнила такого торжества — владыки, заполнившие Успенский собор, были в золотых одеждах, звучало песнопение, торжественно гудели колокола. Народу перед собором собралось больше обычного — нищие протискивались вперед, ожидая выхода князя и щедрого его подаяния, юродивые сидели на паперти, надеясь на снисхождение и внимание владык. И когда в дверях церкви показался князь, толпа возликовала. Дмитрий взял из короба горсть монет и высыпал их на головы собравшихся, потом швырнул в толпу еще горсть и еще.
— Еду я к брату своему Василию, — произнес он, стоя на ступенях собора. — Прощения просить у него буду. И вы меня простите, люди московские, если что не так было. Не по злому умыслу поступал, а во благо.
Людское море, как волна, схлынуло, и князь ступил на землю. Следом за государем шел митрополит Иона, архиереи, а уже затем длинной вереницей потянулись пустынники, священники. Не помнила Москва такого великолепия. Отвыкла от праздников. Ошалев от роскоши и золота, московиты нестройно тянули:
— Аллилуйя-а!
Исход из собора напоминал крестный ход, только у князя не было креста, и в покаянии он тискал в руках шапку. Не прошла для Дмитрия ссора с братом бесследно, в густой чуб вкралась седая прядь. На щеках кривыми шрамами застыли морщины. Черные люди не смели смотреть на непокрытую голову князя и опускали глаза все ниже, подставляя под его скорбный взор ссутуленные спины. Князь прошел через ворота, посмотрел на купола, на звонницу Благовещенского собора, на звонаря в черной рясе, что бесновался под самой крышей, отзванивая прощальную, и, махнув рукой, пожелал:
— С Богом!
В Угличе Дмитрия Юрьевича уже ждали. Ребятишки веселой толпой высыпали за ворота, юродивые и нищие сходились в город со всей округи в надежде занять лучшие места перед собором и в воротах. А навстречу князю в парадных доспехах выехал воевода с дружиной.
Василий в этот день в церковь не ходил, хотел сохранить силы для беседы с братом. С утра его нарядили в белую нарядную сорочку, сам он пожелал надеть красный охабень и стал ждать. Что же еще такого надумал Дмитрий? Может, с Углича убрать хочет? Запрет где-нибудь в темнице да там и заморит тайно.
Мария бестолково суетилась по терему, и великий князь все время слышал ее назойливый шепот:
— Спаси нас, Господи! Спаси…
Василий прикрикнул на жену, но тут же одернул себя: «Чего уж там! Намучилась она со слепцом, а еще боязнь за детей, того и гляди, как цыплят, задушат! Только на милость Божию и приходится уповать».
Великий князь слышал, как звонят колокола, радостно и бестолково возвещая о том, что к Угличу подходит московский государь. За окном слышались восторженные крики.
Горько сделалось князю. «Вот так тебя совсем недавно встречали, когда был великим московским князем. Коротка людская память, года не прошло, а уже всеми забыт!»
Василий думал, как ему встретить брата: сидя за столом — слепому простится — или подняться и отвесить поклон?
Все слышнее становились крики — Василий догадался, что Дмитрий шел по городу.
— Детей приведи, — нашел князь руку княгини, — пускай с дядей своим поздороваются.
— Хорошо, государь, — отвечала жена, высвобождая холодные пальцы из жаркой ладони Василия.
— Все здесь? — спросил князь.
— Привела, Василий. Ты подойди, Ванюша, к отцу, а Юрия я на руках подержу.
— Под иконой встанем, может быть, заступница Божья Матерь поможет нам. Авось помилует нас Дмитрий. Смирился ведь я! Так упал, что и не подняться.
Василий вспомнил про недавний приход Прошки Пришельца. Может быть, кто и дознался и Дмитрию Юрьевичу донес. Вот он и явился в Углич с иерархами учинить Василию Васильевичу суд, что посмел против воли старшего брата пойти.
В горницу вбежал дворовый слуга и, дрожа от возбуждения и страха, предупредил:
— Дмитрий Юрьевич со старцами в палаты входит!.. Сейчас сюда пожалует!
Василий Васильевич степенно поднялся, крепко ухватил за плечо Ивана и терпеливо стал дожидаться Дмитрия. Вот если бы сразу всех порешил, а то ведь мучить начнет. Ну и досталась же судьбинушка!
Услышал, как скрипела лестница под тяжестью идущих, и этот скрип с каждой минутой становился все отчетливее.
Распахнулась дверь, Василий почувствовал это по легкому ветерку, и Мария испуганным голосом вскрикнула:
— Свечи загасило, примета плохая!
Затем князь услышал голос Дмитрия:
— Здравствуй… брат Василий. Чего молчишь? Или гостю не рад? Да и не один я к тебе пришел, а с владыками. Что же ты нас в горницу не зовешь и в дверях держишь?
— Это я у тебя в гостях, Дмитрий, — осевшим вдруг голосом произнес Василий. — Проходите… что же вы у порога томитесь?
— Дай я на тебя посмотрю, брат.
Василий почувствовал, как крепкие ладони Дмитрия ухватили его за плечи, на щеках уловил его теплое дыхание.
— Наказывать меня приехал, брат? — спросил Василий Васильевич.
— Нет, Василий, прощения я у тебя пришел просить. Каюсь я в содеянном. Сон мне снился — и я в образе Каина, хочешь, я на колени перед тобой встану, только сделай милость, прости меня, Василий Васильевич!
— Ну что ты! Что ты, Дмитрий Юрьевич, — растрогался великий князь. — Ни к чему это.
Иерархи стояли за спиной, молчаливо внимая разговору князей; уйти бы им сейчас, но опасались, что могут нарушить беседу братьев.
— Как же я посмел лишить тебя счастья видеть образ Божий! — каялся Дмитрий. — Хотел я возвеличиться над братьями своими, стать старшим среди равных, а потому и на московский стол позарился. Казался он мне слаще любого пития и дороже золота! Простишь ли, брат, грех мой окаянный?
Василий обрубками пальцев шарил по лицу брата и вдруг почувствовал, что оно мокрое. Плачет, видать.
— Знаю, почему на тебе охабень красный, — продолжал Дмитрий. — Он кровью залит, что из очей твоих текла. Отпусти же мне этот грех, Василий Васильевич!
— Не надо, брат, не надо, — смилостивился великий князь. — Еще и не так мне надо было пострадать за мои грехи перед тобой и всем народом. Разве это не я привел татар на нашу землю? Разве это не я хотел погубить христиан? Все вот этими руками содеяно! Большего наказания я достоин, брат мой! Смерти ты меня предать должен был. А ты милосердие свое показал. Это ты прости меня, Дмитрий Юрьевич.
Из пустых глазниц Василия текли слезы и капали на рыжеватую бороду.
— Что ты! Что ты, брат! — обнял Шемяка Василия, дивясь его смирению. Вот ведь как его поломало! Расчувствовались и старцы, будто прячась от солнца, подносили рукава к глазам. — Вологду я тебе даю в отчину.
— Спасибо, Дмитрий Юрьевич, не оставил ты меня своей заботой.
Чуть нахмурился Дмитрий Шемяка — Василию ли благодарить за Вологду, когда он правил землей Московской. Но пустые глазницы Василия были устремлены в никуда. Не увидел Дмитрий на лице брата лукавства.
— А как Иван подрастет, так я ему городок в кормление пожалую, — пообещал Дмитрий Юрьевич. — Только слово ты мне дай, Василий, что не будешь более искать великого московского княжения!
— Даю, брат, даю! Еще и крест поцелую!
— Грамотку бы написать об том, здесь и иерархи стоят, слова твоего ждут.
Не отболели еще глаза Василия, и вместе со слезами на красный охабень закапал гной. Василий вытер гной и позвал:
— Дьяк!
И этот голос, не сломленный даже страшными мучениями, напомнил Дмитрию, что перед ним прежний Василий. Подошел дьяк, оробевший от присутствия множества иерархов и двух великих князей:
— Здесь я, господарь!
Хоть и не видел более Василий, а согнулся дьяк перед князем Василием так низко, что растрепался чуб, едва не касаясь пола.
— Пусть иерархи свидетелями будут… Обещаю пред Господом нашим Иисусом Христом, пред святителями и всем честным народом, что буду чтить всегда Дмитрия Юрьевича как своего старшего брата, как великого московского князя… Клянусь, никогда не буду добиваться великого московского княжения. Все… старший брат мой. Дьяк, где ты? Икону подай и крест… целовать буду.
Дьяк сходил за иконой и бережно отдал ее в руки Василия. Икона была старая, по всему видать, византийской работы, мелкая паутинка трещинок покрывала лик Спасителя, который тоже почернел. Вот и догадайся от чего: от времени или от грехов людских. А может быть, и оттого и от другого. Василий поднял икону, дотронулся до нее сухими губами и почувствовал прохладу, исходившую от образа, она, казалось, тотчас разошлась по всему телу. Вместе с прохладой в Василия вселился покой.
— Обещаю тебе, Дмитрий Юрьевич, почитать как старшего брата и на московский престол не зариться.
— Хватит вам грызться, как псам бездомным, — услышал Василий голос Ионы. — Пусть же это будет началом большого мира. Что же вы стоите? Братину братьям несите! — на радостях вскричал Иона.
