Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

Криминалист пребывал в глубокой задумчивости.

– А вы разрушили его точный расчет, – проговорил он, будто мысль еще не вполне родилась. – Ваши выводы подталкивают к трем вопросам…

Ванзаров отдал короткий поклон.

– К вашим услугам, Аполлон Григорьевич…

– Первый: если Почтовый не умеет импровизировать и на ходу менять план, есть некто, кто составил план похищения Самбора, – сказал Лебедев, будто пошел с козыря.

– Совершенно верно.

– Кто же руководит Почтовым?

– Неизвестно, – ответил Ванзаров как отрезал.

Аполлон Григорьевич стерпел, виду не показал.

– Хорошо же… Второй: каков был начальный план? Что случилось, если бы Самбор не пригласил фокусника?

– Очень важный вопрос, – согласился Ванзаров. – Я бы сказал, важнейший…

– Только попробуйте заявить, что ответа нет.

Рисковать Ванзаров не стал.

– Логично предположить, что для наблюдения Самбор не исчез. Его проводили в двести пятый номер, провели гипнотический эксперимент. После чего вывели из гостиницы. Подобным манером могли вернуть обратно под утро, когда бдительность филеров ослабнет. Они бы пребывали в полной уверенности, что Самбор проспал ночь.

– Вывели как?

– Это третий вопрос?

– Упорно пытаетесь меня обидеть?

– В мыслях не было, – ответил Ванзаров и описал простейший фокус.

С разъяснением Лебедев согласился.

– Ну и третий, – продолжил он. – Зачем… Видите, повторю за вами: зачем Почтовому понадобилось пальто Самбора?

– Блестяще, Аполлон Григорьевич, – Ванзаров вернул кепи на вешалку. – Нынче праздник, все магазины закрыты, модную одежду по росту Самбора найти невозможно. Остается вернуть его пальто. Почтовый согласился на опасный визит в основном потому, что надеялся забрать фотоаппарат. В своей ошибке он наверняка не сознался. Вы спросите, зачем Самбору пальто?

Именно это криминалист собирался узнать.

– Для того чтобы идти по улице, – сам себе ответил Ванзаров. – Пальто тонкое, но в одном пиджаке Самбор сразу привлечет к себе внимание. Что нежелательно. Исчезнувшее пальто означает: он жив. Вероятно, скоро мы его увидим…

– А доктор Охчинский? Что с ним? Для него применимо ваше «зачем»? – спросил Лебедев и понял, что ответа ждать не приходится. Ванзаров ушел в себя. Наверняка не может решить загадку. Аполлон Григорьевич не стал донимать друга.

Однако в мыслительные дебри Ванзаров не погрузился. А подошел к окну и стал рассматривать штору. Из материала торчали нитки, а шелковый шнур, каким обшивают край, был грубо выдран.

– Любопытная находка, – Лебедев оказался рядом. – Как думаете?

– Возможно, – ответил Ванзаров, отпуская штору, с которой посыпалась пыль.

Подошел Курочкин, доложил, что обыск закончен: квартира небольшая, даже кухни не имеется. Перетряхнули снизу доверху. Осталось только снять полы. Ванзаров не стал наносить урон жилищу, попросил позвать всех филеров. Агенты собрались, ожидая дальнейших приказаний.

– Господа, – начал Ванзаров. Будто слова подбирал с трудом. – Господа… При осмотре одежды погибшего были найдены деньги. Вы видите их на столе. По правилам, они должны храниться до завершения дела, а затем переданы родственникам погибшего. Пристав оформил несчастный случай по неосторожности. Родственники Почтового известны?

Курочкин мотнул головой:

– Не имеется. Его личное дело прекрасно помню: ни живых родителей, ни братьев… Один он.

– В таком случае возникает непростой вопрос: деньги принадлежат человеку, который оставил сиротами мальчиков и вдову без копейки. Ей не на что похоронить мужа… Закон молчит. Что скажете, господа?

Филеры обменялись взглядами. Никто не проронил ни слова.

– Поддерживаем, Родион Георгиевич, – за всех ответил Курочкин. – Справедливо… Да и праздник нынче такой, надо делать добро…

Ванзаров обернулся к Лебедеву.

– За справедливость, – сдержанно ответил криминалист. – Хоть поляки добра не помнят, считают, что им все должны, но… Но тут особый случай: дети…

– Благодарю, господа. За то… За то, что не очерствели душой, – сказал Ванзаров. – Всю ответственность за возможные последствия заранее беру на себя.

Он мог бы добавить, что в полицейской службе закон всему голова, но порой бывает, что справедливость и милосердие важнее закона. Милосердие особенно. Тем, кому нужно помочь не болтовней, а делом. Без милосердия нет полицейского, а сыщика – тем более. Позволить себе лирику было неуместно. Да и не умел он говорить высокопарно. Ванзаров протянул пачку ассигнаций.

– Аполлон Григорьевич, вы справитесь лучше нас. Найдете нужные слова… Утешите. Только не слишком увлекайтесь, она все же вдова. Тело Збышека отправлено в Обуховскую. Если проводите вдову в больницу, заодно сможете выполнить чрезвычайно важное дело, о котором не забыли и чрезвычайно хотите его закончить.

Попавшись так, что отказать невозможно, Лебедев изобразил кривую улыбку.

– Слушаюсь, ваше благородие, – сказал он, подхватывая походный саквояж. – Давно так весело не справлял праздник…

Отдав Курочкину необходимые распоряжения, Ванзаров глянул на карманные часы. Было достаточно поздно, чтобы начальство потеряло терпение окончательно.

Среди тягот жизни директора Департамента полиции была повинность, от которой не имелось спасения. На главные праздники – Рождество, Пасху и тезоименитство Сергей Эрастович обязан был поздравлять высшие лица и принимать поздравления от подчиненных. Традиция не менее крепкая, чем получать «на гуся». Вчерашний день Зволянский носился по столице, отдавая поклоны и комплименты, выражая почтение и желая благополучия, одаривая приятными подарками, закупленными у Фаберже. Золотая собачка с гранатовыми глазками – безделушка и пустяк, но бывает, что от пустяков зависит карьера. Праздник влетал в копеечку, но положение обязывало не скупиться. Сегодня начинался второй акт праздничной пытки.

Возвратившись после героического спасения Ванзарова, Сергей Эрастович застал ранних визитеров. Ему отдавали поклоны и комплименты, выражали почтение и желали благополучия, поднося милые подарки ему и супруге. После церемоний гости приглашались за стол, на который повар с кухарками еле успевали подавать новые кушанья. За утро за этим столом побывало человек пять. Сейчас за столом восседал единственный гость. Зволянский много бы отдал, чтобы этот человек никогда не переступал порог его дома. К полицеймейстеру Цихоцкому он относился с осмысленным презрением. Но ничего не мог поделать: улыбался и поддерживал приятную беседу.

Глава киевской полиции прослужил меньше года, но на него было десяток донесений. Трети из того, что сообщалось, хватило бы для начала расследования, а то и ареста. Цихоцкому все сходило с рук. Сергей Эрастович предполагал, что у него имеются особые покровители. Он знал, что Цихоцкий был вызван министром МВД, ожидал, что из кабинета Горемыкина тот выйдет сразу в отставку. Ничего подобного: Цихоцкий благоухал одеколоном, сверкал новеньким мундиром и беспощадно поглощал закуски.

Слуга доложил, что прибыл господин Ванзаров. Зволянский вздохнул с невольным облегчением: будет повод оставить мерзкую личность на жену.

– Ну наконец-то, Родион Георгиевич, заждались, – сказал Сергей Эрастович, вставая и пожимая руку.

Порыва внезапной ласки Ванзаров не ожидал. Но понял ее причину. Он поклонился начальнику, отдал поклон его жене и сдержанно кивнул полицейскому с серебряными погонами, который рассматривал его снисходительно.

– Экий молодец, – сказал он, жуя кусок осетрины. – Кто таков?

– Позвольте представить, господин полицеймейстер, чиновник сыскной полиции Ванзаров, – как ни желал, Зволянский не мог увести гостя сразу. – Один из лучших в столичном сыске. Как меня уверяют. Я не вполне уверен.

Светскую шутку полковник не оценил. Тяжеловесно поднялся, принял величественную позу, засунув руку с салфеткой за борт форменного кафтана.

– Служить в полиции, молодой человек, великая честь! – Цихоцкий наставительно погрозил пальцем. – Служите честно. Служите верой и правдой. Не за награды и чины, а за совесть! Совесть для полицейского – это душа! Не потеряйте совесть, берегите ее как мать свою…