Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
— Я все изложила настоятелю Жоффре, который передал вам мои слова. Благодарю за предложение руки и сердца. Я польщена, но…
Это был неверный тон.
— Роули, — сказала она, — если бы я решила выйти замуж, то только за тебя. За тебя одного! Однако…
— Разве я плохо вставил тебе сегодня утром?
Они говорили на английском, поэтому сэр Роули мог не опасаться реакции Мансура.
— Чудесно, — ответила она.
— И я спас тебя от монстра, вырвал из лап неминуемой смерти!
— Да, и тут не поспоришь.
Глупо, конечно, что она в одиночку побежала ночью на холм Вандлбери. Однако именно особое искусство, которым владели она и Симон Неаполитанский, привело к разоблачению преступника.
И благодаря мастерству смертоведения был спасен Ульф, а евреи очищены от возведенной на них напраслины.
Хотя только король помянул добрым словом заслуги Симона Неаполитанского и Аделии, их расследование стало торжеством логики и холодного разума… Правда, инстинкт тоже сыграл свою роль. Но если вдуматься, ее чутье базировалось на знании и опыте.
В эпоху невежества и тупого суеверия незаурядные способности редки, а потому почти бесценны. Симон утонул. Если она зароет свой талант, выйдя замуж и нарожав детей, то кто будет спасать жизни? Аделия чувствовала себя в ответе за феноменальный дар.
Сколько она ни думала об этом, вывод был один. Ее влюбленность ничего не изменила в окружающем мире. По-прежнему трупы убитых будут взывать: «Найдите и накажите наших убийц!» Если она перестанет слушать их мольбы, то кто заменит ее на этом посту?
— Я не вольна принимать решения, — сказала Аделия, печально глядя в глаза сэру Роули. — Поэтому не могу выйти замуж. Я доктор мертвых.
— Ну и оставайся со своими покойниками! — в сердцах крикнул Пико и пришпорил коня.
— Эй, — крикнула она ему вслед, — зачем ты забрал голову Ракшаса?
— Пошлю на Восток, Хакиму!
Аделия грустно усмехнулась:
— Что ж, мысль хорошая.
В тот день в Кембридже много чего случилось.
Суд шел своим чередом. Разбирали земельные споры, мордобой между соседями, дела воров, фальшивомонетчиков, уличных драчунов, матерей, задушивших собственных нежеланных младенцев, а также всяческие мошенничества типа разбавления эля водой или использования гирь неправильного веса. Судили бродяг и попрошаек, непочтительных подмастерьев и быстрых на расправу горожан, сбежавших наследниц и их соблазнителей…
После полудня был перерыв. Барабаны и трубы созвали жителей Кембриджа в крепостной двор, дабы им было объявлено важное известие. В присутствии всех судей глашатай развернул грамоту и с помоста могучим голосом зачитал ее:
Сим извещаем, что Господу и здесь присутствующим было доказано, что рыцарь, именуемый Джоселином Грантчестерским, повинен в смерти Петра Трампингтонского, Гарольда из прихода Святой Марии и Ульрика из прихода Святого Иоанна, а также Мэри, дочери вдовца Боннинга. Вышеупомянутый Джоселин Грантчестерский, будучи преследуем за вины свои, обрел смерть, как и подобает низкому убийце, через растерзание собаками.
Сим извещаем также, что евреи города Кембриджа освобождены от обвинений и подозрений в детоубийстве и вольны вернуться в свои законные дома, к обычным делам. В чем повелеваем не чинить им препятствия. И да будет так во имя Генриха, Богом хранимого короля Английского.
Монахиню-детоубийцу не упомянули ни единым словом. Церковь не желала высказываться по этому поводу. Но Кембридж был полон невероятных слухов.
Позже за закрытыми дверями происходило тягостное совещание иерархов. И звучало снова:
— И что бы какой-нибудь доброй душе не избавить нас от срамной монахини, которая позорит церковь!
Много лет назад Генрих Второй восклицал примерно то же о Бекете, который был бельмом в глазу: «Я бы не опечалился, убей кто изменника, который из друга превратился в лютого врага!» И нашлись рыцари, принявшие слова короля за призыв к действию.
Вот и сейчас по-византийски хитрые риторические восклицания иерархов нашли «правильный» отклик.
Под покровом ночи неизвестные проникли в монастырь Святой Радегунды — и церковь более могла не опасаться, что Плантагенет использует сумасшедшую Веронику для урезания власти иерархов.
Что случилось с пособницей Джоселина, Кембридж и мир так и не узнали.
Но все эти события, явные и тайные, прошли мимо Аделии. По строгому приказу Гилты она сутками отсыпалась. А потом обнаружилась длиннющая очередь больных к доктору Мансуру. Следовало браться за работу.
Чуть освободившись, Аделия сказала Гилте:
— Не хочется мне идти в этот распроклятый монастырь, а надо. Следует проведать сестру Вальпургу. От волнений ей стало хуже: при мне она чуть не задохнулась. Вдруг после тяжелой болезни сердце откажет!
— Нечего вам туда тащиться, — заверила экономка. — Все равно не пустят. Ворота наглухо закрыты. А эта — не хочу даже имени ее называть! — эта пропала.
— Как, так быстро? — только и спросила Аделия.
Если король топнул ногой, только глупый не почешется.
— И куда ее умыкнули?
Гилта пожала плечами:
— Увезли куда-то. А живую или мертвую, кто ж знает.
Аделия криво усмехнулась. Она не сомневалась, что воля Плантагенета так или иначе исполнена. Вероника отныне не дышит английским воздухом. Скорее всего вообще не дышит.
Но если монахиню тайно вывезли из страны… Господи, что она там, за морем, натворит? И зачем такая напасть другому народу?
Полуголая Вероника в судорогах на полу трапезной — эта мерзкая картинка стояла перед глазами Аделии. Теперь от нее никогда не избавиться. Однако, будучи доктором, который обязан лечить и преступников, она поставила четкий диагноз: монахиня была сумасшедшей. Будь воля Аделии, она бы заперла ее до конца жизни в приюте для безумных.
— Храни ее Господи, если жива. А мертва — помилуй в Твоей милости бесконечной…
Гилта посмотрела на хозяйку как на буйнопомешанную.
— Эта падла получила то, что заслужила, — сурово бросила она. — А молиться за нее — язык отсохнет.
Ульф, к превеликому удивлению Аделии, сидел за азбукой. После происшедшего он стал тише и угрюмее. По словам Гилты, мальчик решил учиться и стать законником. Бабушка не знала, радоваться или горевать по этому поводу. Аделии новый Ульф, солидный и серьезный, нравился. Однако она немного скучала по бесшабашному сорванцу.
— Какая досада, — сказала она Ульфу, — монастырь закрыт для посетителей, а мне надо проведать Вальпургу.
— А, сестру Толстомясу?
Ну, слава Богу, хоть что-то осталось от прежнего Ульфа.
— Айда со мной в монастырь, — сказала Аделия. — Не верится, что не пустят.
Передоверив Гилте и Мансуру больных с несерьезными жалобами, Аделия достала из своего медицинского ларчика настойку венериного башмачка — хорошее средство против падучей, паники и страхов. А также розовое масло — для расслабления и обретения душевного покоя.
Теперь можно и в путь.
Сборщик податей заслуженно отдыхал после хлопот, связанных с пребыванием в Кембридже королевского суда. Неожиданно он увидел с высоты крепостной стены две фигурки на Большом мосту. Ту, что повыше, он узнал бы и в большей толпе. Аделия куда-то шла вместе с Ульфом.
Сэр Роули велел седлать коня.
Разбитое и уязвленное любовью сердце подсказало ему странное решение — посоветоваться с Гилтой. Чем ему могла помочь торговка угрями, было загадкой для него самого. Однако в Кембридже только Гилта находилась в тесных дружеских отношениях с его возлюбленной. К тому же экономка истово заботилась о нем во время болезни, обладала большой практической сметкой… да и в прошлом имела любовный грех, а стало быть, и горький опыт… Словом, больше советоваться было не с кем. И он поскакал к дому Вениамина.
Сэр Роули ел паштет с видом побитой собаки.
— Она не хочет выходить за меня замуж! — жаловался он.
— А на что вы ей? У Аделии на уме одна наука. Не до мужа и детишек. Она ведь вроде как…
Гилта поискала правильное слово. Но единственное, что приходило в голову, — «она как единорог». То есть одна на весь мир.
— Аделия особенная, — в конце концов сказала Гилта.
— Будто я обычный! — возмутился сэр Роули.
Гилта пододвинула гостю миску с другим паштетом.
— Вы чисто ясный сокол и всем берете, но она… она…
Опять сравнение находилось с трудом.
— После того как Господь ее испек, он разломал форму. Этот пирог не про вас одного, а для всех.
— И что, мне следует отказаться от любимой?
— Ну, о женитьбе следует забыть, — сказала Гилта. Затем лукаво прибавила: — Но в народе говорят: «Есть не один способ отодрать кошку».
Гилта про себя уже давно решила, что вышеупомянутая кошка давно нуждается в том, чтобы ее хорошенько, со знанием дела и не единожды… отодрали. По мнению экономки, замечательная, бесподобная женщина вольна сохранить свою независимость, но грех не собрать кой-какие воспоминания, которые будут греть ее на старости лет в холодные зимние вечера.
