Ингрид Паркер - Расёмон – ворота смерти
Кобэ задумчиво покачал головой:
— Все это лишь домыслы. Чтобы произвести арест, мне нужны доказательства. Кстати, а где эта записка вымогателя, полученная Хиратой?
— Наверное, сгорела при пожаре. — Кобэ развел руками. — Исикава мог бы подтвердить факт экзаменационного подлога… если, конечно, он еще жив. — Акитада вытер пот с лица. Вместе с влагой на ладони осталась сажа с развалин дома Хираты. — Кстати, я спрашивал в монастыре Ниння. Там Исикавы нет.
— Ну а теперь мой черед сообщать новости! Он жив, и мы схватили его. Исикаву привезли вчера из монастыря Онье, что к югу от столицы. Пока он мало что сказал, но поверьте мне, наш убийца пойман. Хотите поговорить с ним? — Акитада вспомнил про бамбуковые палки, служившие неизменным средством для выколачивания показаний на полицейских допросах, и внутренне содрогнулся, однако кивнул. Кобэ встал. — Тогда пошли!
Они направились через двор к зданию тюрьмы. Кобэ отдал необходимые распоряжения и предложил Акитаде сесть на деревянном полу в комнате для допросов. Писец, заняв свое место за столиком, начал растирать тушь и шелестеть бумажками. Вскоре привели заключенного.
Двое стражников тащили волоком сопротивлявшегося Исикаву. В этом жалком создании, безжалостно поставленном перед ними на колени, Акитада не сразу признал высокомерного юного красавца студента. На Исикаве было перепачканное кровью рваное монашеское одеяние. На бритой голове виднелось несколько кровоподтеков, такие же были на голых ступнях и на закованных в цепи руках, а разбитое лицо распухло до неузнаваемости. Парень съежился на полу, дрожа всем телом.
— Сражался как тигр, — объяснил Кобэ Акитаде и крикнул арестованному: — Ну-ка сядь!
Исикава не отреагировал на его слова, и один из тюремщиков пнул его ногой в ребра, крикнув:
— Делай, что тебе говорят, дерьмо собачье!
Студент застонал от боли и с трудом сел. Его правый глаз затек от побоев и ничего не видел, кровь из разбитого носа перепачкала впереди всю одежду. Взглянув на Акитаду здоровым глазом, Исикава сразу узнал его. Слегка расправив плечи, он поклонился.
— Ну? Теперь готов говорить? — угрожающе прогремел Кобэ.
— Господин учитель, — пробормотал арестант, вперив уцелевший глаз в Акитаду. — Пожалуйста, объясните им, кто я такой, и скажите, что я ничего не совершил.
— Почему на тебе монашеское облачение? — спросил Акитада.
— Я скрывался, потому что боялся.
— Ага! — взревел Кобэ. — Значит, ты признаешь, что убил преподавателя?!
— Нет! Я не убивал его! Клянусь, я не делал этого! Я только привязал его, и все! Зачем мне убивать его? Он платил мне за проверку сочинений и дал бы хорошие рекомендации на выгодное место после сдачи экзаменов. — Он снова с мольбой уставился на Акитаду: — Пожалуйста, господин, скажите им!
Акитада наклонился вперед, не сводя с него внимательного взгляда.
— Ты признаешь, что привязал Оэ к статуе мудреца?
— Да, признаю. — Губы Исикавы брезгливо задергались при воспоминании об этом. — Он был так пьян, что все время падал на пол, вот я и придумал ему подходящую подпорку.
— На редкость добрый поступок с твоей стороны, — заметил Акитада, изогнув брови. — Особенно если учесть твою стычку с ним, произошедшую совсем незадолго до этого. Помнишь вашу встречу за трибунами во время состязания? Что все это означает?
Здоровый глаз Исикавы удивленно округлился.
— Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Ладно, ладно! Я сам видел тебя. Ты набросился на Оэ.
Разбитое в кровь лицо Исикавы стало угрюмым.
— Да ничего особенного не было! Просто он напился и нес всякую чушь.
— Врешь ты все, дерьмо собачье! — взорвался Кобэ. — Он угрожал тебе, и ты ударил его!
Стоявший за спиной у Исикавы тюремщик со всего маху огрел его по голове и по плечам рукояткой кнута. Студент со стоном повалился вперед.
Акитада поморщился, и Кобэ жестом велел тюремщику прекратить побои. Тот повиновался и отступил, но Исикава так и лежал распростертый на полу.
Сурово посмотрев на Кобэ, Акитада сказал студенту:
— Сядь и отвечай на вопросы правдиво, тогда тебя не будут бить. Здесь расследуется дело об убийстве, и ты, как парень неглупый, должен понимать, что содействие полиции в твоих интересах.
Исикава сел и распрямился.
— Хорошо. Только нельзя ли попросить чего-нибудь попить?
Когда Акитада повернулся, чтобы потребовать воды, Исикава взглянул на него с мольбой и надеждой. Он жадно пил из деревянного ковша, которым тюремщик зачерпнул для него воды из стоявшей в углу кадки. Вытерев рукавом рот, он заговорил:
— Этот ублюдок обманул меня, и я сказал ему об этом. А обманул он меня так. Ему пришло в голову заработать денег на стороне, обеспечить своему знакомому богатею первое место на экзаменах. Зная, что у меня нет денег даже на горячую еду и поэтому я прибираюсь на кухнях и в общежитиях за несколько медяков в день, он попросил меня отказаться от сдачи экзамена в этом году, но написать экзаменационное сочинение и передать ему. Оэ предложил мне за это огромную сумму, обещал первое место на экзаменах в следующем году и выгодное распределение на службу впоследствии. Но то, что я, как лучший студент, займу первое место, все понимали заранее, и мне совсем не хотелось болтаться в университете еще целый год, поэтому я отказался. Вот тогда-то этот ублюдок и начал угрожать мне. Что, дескать, он постарается, чтобы я не занял первое место, что, кроме меня, у них есть другой, не менее одаренный претендент, и что рекомендаций от Оэ я не получу, даже если завоюю первенство. Мне пришлось согласиться, но обещанных денег он мне так и не заплатил. Оэ дал мне проверять студенческие сочинения за какие-то жалкие гроши и продолжал кормить меня сказками, из раза в раз повторяя, что ему самому не заплатили. Но я-то знал другое. Что он строит загородный дом на принадлежащие мне деньги и собирается удалиться отдел, выгодно продав свою должность. — Исикава злобно сплюнул, свирепо сверкнув уцелевшим глазом. Акитада очень хотел хоть отчасти найти удовлетворение в том, что его гипотеза подтвердилась, но гибель Хираты и чудовищность всей этой грязной истории наполняла его негодованием и обезоруживала. К Исикаве же, напротив, казалось, вернулась былая заносчивость. Встретив взгляд Акитады, он криво усмехнулся. — Уж коль вы решили сунуть свой нос в это дело, господин «профессор», знайте: на поэтическом празднике я только лишь напомнил Оэ про должок. Вот и все.
— Это далеко не все, — возразил Акитада. — Ты неплохо поживился, поставив на кандидатуру, выдвинутую Оэ, и, насколько мне известно, выиграл пятьсот серебряных монет. Ну-ка скажи, как к этому отнесся Оэ?
Кобэ крякнул от удивления, а ошеломленный Исикава вопросительно уставился на Акитаду:
— Что-то не пойму, на чьей вы стороне?
— Объясни свое участие в незаконных игровых ставках! — потребовал Кобэ. — Или я прикажу снова обработать тебя палками!
— Все вы одинаковы! — заорал Исикава. — Вы готовы повесить убийство на бедного студента, который не может за себя постоять, лишь бы покрыть настоящего убийцу, потому что он из «благородненьких»! Да, я подрался с Оэ! Он обманул меня! Да, я толкнул этого жирного ублюдка! Да, я привязал его жалкую тушу к статуе этого сладкоречивого мудреца, вашего святого, которому вы все, лицемеры, поклоняетесь! Но я не убивал его! Оэ ненавидели многие, но вы выбрали меня, потому что за меня некому заступиться. Будь проклят этот Оэ! И вы будьте прокляты за все ваши делишки! — Исикава со стоном повалился на пол.
Тюремщик занес над ним свой хлыст и вопросительно посмотрел на Кобэ, ожидая дальнейших распоряжений.
— Не надо! — Акитада обратился к Исикаве: — Я верю тебе, но сам прослежу, чтобы тебя исключили из университета за гнусное поведение.
Студент злобно сплюнул и с ядовитой ухмылкой произнес:
— Никогда не забуду вашей доброты, любезнейший господин.
Кобэ вздохнул.
— Мы ничего не добились. — Он кивнул стражникам: — Уведите его и отмойте. Потом заприте в камеру и хорошенько присматривайте за ним!
Когда они ушли, Акитада спросил у Кобэ:
— Неужели вы по-прежнему считаете его виновным?
— Не важно, что я считаю. Доказательств вашей гипотезы нет, а доказательств виновности Исикавы хоть отбавляй.
Акитада устало проговорил:
— Нельзя выколачивать палками признание из невинного человека. Он может признаться только потому, что больше нет сил терпеть, и предпочтет умереть. Что до меня, то я не хочу, чтобы это осталось на моей совести.
— Да идите вы со своей совестью! — взорвался Кобэ. — Лучше скажите, как раздобыть теперь новые доказательства! Вы не допускаете, что это сделал Исикава, но предоставить мне улики для другого ареста вы тоже не можете! Тогда оставьте меня в покое и не лезьте больше в это дело!
