Борис Акунин - Весь мир театр
О-Бара. Я в княжестве богатом сияла б, как звезда! Нет, не звезда, а солнце! И князь в его лучах размяк бы мягче воска. Всю Сацуму шутя к рукам я прибрала бы. Великая мечта! О, если б это счастье добыла мне судьба! Я вечно благодарной вам, матушка, была б!
Окасан. Что скажешь ты, Идзуми?
Идзуми. Покорна карме я. Моя бы воля – право, жила б я вечно здесь. Но гейше не пристало решать свою судьбу. Коль скоро вы решили, что прибыльней меня отдать в мужские руки – ну, так тому и быть.
Окасан. Никак обиду слышу я в голосе твоем? Подумать можно, будто тебя я продаю уродливому старцу иль грязному купцу! Князь Сацумы и молод, и, говорят, пригож. Быть может, ты познаешь с ним радости любви. И будешь благодарна Окасан и судьбе.
Идзуми. Слыхала много раз я о радостях любви. И песни о них пела пред публикою я. Но что это такое, я не желаю знать. Скучны мне все мужчины, не верю я в любовь.
Окасан. Напрасно ты не веришь. Любовь на свете есть. Точнее выражаясь, всего Любовей три.
Одна любовь – земная. Подвластны ей все те, кто духом припадает к поверхности земной. Таких людей не меньше, чем девять из десяти. Грешна, грязна, но сладка подобная любовь.
Еще бывают люди, кого прельщает ад. Отравленную страсть их я «адской» назову. То огненное зелье! Сгорает в нем душа без всякого остатка, уходит в черный дым.
Встречается, хоть редко, еще одна любовь. Она пленяет души, что ввысь устремлены, поэтому «небесной» зовут ее в стихах. Но век ее недолог, как бабочки полет. Или полет кометы, что раз в две сотни лет прочертит через небо свой осиянный след…
Идзуми. Комета одинока, никто не нужен ей. Ах, если б мне кометой по жизни пролететь! Пускай полет недолог, но сколько красоты!
О-Бара. Любовь? Комета? Право, и слушать-то смешно. По мне хоть взвейся в небо, хоть отправляйся в ад, но выдави из жизни всё, что она дает. К нам в руки сам свалился чудесный сочный плод. Сок выдавить до капли мы из него должны!
Окасан. (с печальным вздохом). Отказываетесь, дочки, вы обе от любви. Но тут не нам, а карме положено решать. Небесная, земная иль адская любовь: начертана дорога, свернуть с нее нельзя.
Все три женщины застывают в разных позах. Окасан по-буддистски складывает ладони и закрывает глаза; О-Бара подносит руку поправить прическу; Идзуми сидит, изящно склонив голову.
Свет гаснет, занавес закрывается. Поворот сцены.
Действие второе
Картина первая
Комната О-Бары, ярко и богато разукрашенная с преобладанием золотого и алого. Когда сцена раздвигается, видно две застывшие фигуры. Это О-Бара и мужчина в соломенном плаще и низко надвинутой на глаза шляпе. Они сидят напротив друг друга, склонившись – будто шепчутся. Комната тускло освещена.
Сказитель.
Когда же ночь спустилась, проник к О-Баре гость.(Бывало, что мужчины наведывались к ней.)И этот, что под шляпой таит свое лицо,Захаживал, пожалуй, почаще всех других.Не для любовных игрищ сегодня он пришел.Сидят они и тихо речь тайную ведут…
Бьет в барабан. Свет в комнате делает ярче, фигуры задвигались.
О-Бара (нетерпеливо). Снимите эту шляпу! Смотрите мне в глаза! И говорите четче, я плохо слышу вас! Исполнили вы дело, как давеча клялись? На вас я положилась. Надеюсь, что не зря.
Мужчина снимает шляпу и плащ. Это Футоя.
Футоя (оглянувшись, негромким голосом). Кричать об этом деле мне, знаешь, не с руки. Устроил всё как надо. Так, как хотела ты. Теперь тебе довольно подать условный знак. Решишь: пора – так ветку у яблони сломай… Я грязную работу исполнил всю один. Ух, жути натерпелся, не приведи Господь. Могли ведь и прикончить, у них характер крут. Связался с этим сбродом лишь из любви к тебе.
О-Бара. И этот о любви мне тут вздумал говорить! Вас, господин Футоя, считала я умней. Мы с вами любим деньги, мы любим силу, власть. А глупости и вздохи оставим для других. И если вы рискнули столь многим в этот раз, на то у вас причины имеются свои. Вы знаете, что, если я князя приручу, вся с Сацумой торговля, считай, у вас в руках. Пролитой крови брызги – не мне вам объяснять – любого клея крепче нас склеит навсегда.
Футоя (со вздохом). Всё верно, мы душою с тобой, как близнецы. И тысячу монет я не на ветер пустил. Рассчитываю после с лихвою их вернуть. И все же горько думать, что разлучимся мы. Вот станешь ты у князя наложницей, Бог даст. В ручную обезьянку ты превратишь его. (Ох, это ты умеешь, тебе здесь равных нет.) Но мне в твоих объятьях тогда уж не бывать…
О-Бара. Ты умный, сильный, зрелый. Такой же, как и я. Мы оба знаем цену объятиям с тобой.
Футоя. А ну скажи, О-Бара, какая им цена?
О-Бара. Довольно, что мы знаем: цена объятьям есть. Легко их покупают, легко их продают. Кто этого не понял, Идзуми тот глупей.
Футоя. Скажи еще мне вот что. Идзуми я обрек на смерть наживы ради, к ней нет во мне вражды. Но ты, лишь об Идзуми заходит разговор, от ненависти будто чернеешь вся лицом.
О-Бара (яростно). Мне ненавистен этот ее надменный вид! Югэн ее паршивый мне в горле словно кость! Кому нужна, скажите, такая красота, которую пощупать и разглядеть нельзя? Находятся, однако, на свете дураки, кто томную Идзуми предпочитает мне! Нет, я не понимаю! И не могу понять! А то, что непонятно…
Футоя (подхватывает) …Должна ты истребить. Ах, бедная Идзуми. И князь тут лишь предлог. Не этот, так другой ты сыскала бы резон.
О-Бара. Идете на попятный? Жалеете ее?
Футоя. Жалею, не жалею, пустой то разговор. Гласят законы ниндзя, что отменить заказ теперь уж невозможно. Считай, она мертва.
О-Бара (с мечтательной улыбкой). Тогда еще немного я с веткой потяну. Теперь приятно будет на дуру мне смотреть. Вдохнув волос Идзуми чудесный аромат, смерденье мертвечины я буду ощущать.
Футоя. Уж коль о мертвечине заговорила ты, одна мне закавыка покою не дает. В заклад свершенной сделки их дзёнин мне вручил свой тайный знак, который я должен сохранить. А если пропадет он, считай, что я мертвец. Вот он, дракон из яшмы, всю пазуху прожег… (Достает фигурку.) Скажу, чего боюсь я. Коварны и хитры проклятые синоби. Вдруг вздумается им знак этот взять и выкрасть?
О-Бара. Зачем? Я не пойму.
Футоя. Я за сохранность знака поклялся отвечать. Придут они и скажут: «Где яшмовый дракон? Иль жизнью заплати нам, иль состояньем всем». Куда от них я денусь? Разденут догола. Вполне в привычках ниндзя такой коварный трюк. А ты им неизвестна, в секрете наша связь. Возьми-ка ты дракона, получше его спрячь.
Футоя протягивает гейше яшмового дракона, О-Бара принимает знак совершенной сделки. Оба застывают в этой позе.
Свет гаснет. Поворот сцены.
Картина вторая
Сад перед павильоном Идзуми. День. Фонари на энгаве не горят. На авансцене стоит Неслышимый в странной позе: выставив вперед руки, в них зажато несколько деревянных ножей. На краю энгавы так же неподвижно стоит Сога. Рядом с ним сидит Сэн-тян.
Сказитель.
По видимости внешней в «Янаги» тишь да гладь.Но близок день великий, когда решится всё.Волнуется хозяйка, волнуется весь дом.Судьба как будто мира поставлена на кон.С усмешкой наблюдает за этой суетойЛик кармы вездесущей. Известен ей финалЗаранее спектакля с названием «Судьба».Начертанного свыше не избежит никто…
Ударяет в барабан.
Неслышимый начинает двигаться – жонглирует деревянными ножами. Сэн-тян хлопает в ладоши. Сога спускается с веранды и решительно приближается к жонглеру. Тот показывает ему, что ножи деревянные, но ронина интересуют не ножи.
Сога. Послушай-ка, приятель, не нравишься ты мне. Дурить ты можешь женщин, но только не меня. Сними свою личину. Хочу я посмотреть, что у тебя за рожа, подвоха нет ли тут.
Жонглер показывает шутовскими жестами: «Нельзя! Я уродлив!»
Пустое! Повидал я немало страшных рож. Безносых и безглазых, изрубленных мечом…
Хочет взять Неслышимого за плечо, но тот ловко уклоняется. Это повторяется несколько раз. Сога начинается сердиться.
Эй, братец, я с тобою шутить не стану тут! Иль хочешь ты отведать хороших тумаков?
Из павильона на энгаву выходит Идзуми, наблюдает. В это время Сэн-тян, пользуясь тем, что на нее никто не обращает внимания, подходит к фонарю и начинает лить себе на рукава масло.
Идзуми. Не мучайте, прошу вас, его вы, Сога-сан! Жить без лица на свете – тяжелая судьба. Достоин уваженья отважный человек, не сломленный бедою, страшней которой нет.
Касается своего лица и содрогается. Сэн-тян повторяет «волшебный жест», который изобразил Неслышимый перед фокусом с огнем.
