Далия Трускиновская - Чумная экспедиция
В коридоре перед апартаментами Орлова Архаров встретил Волкова, идущего от графа. Орлов, возможно, был у себя один. Это обнадеживало.
Архаров приказал доложить о себе.
– С чем пожаловал, господин сыщик? - весело спросил граф. - За полковничьим чином? Считай, он у тебя в кармане!
– С прошением.
– Ну, говори.
– Тут у меня люди остаются, которые со мной провели весь розыск, взяли убийцу митрополита и захватили банду мародеров.
– Опять? - спросил Орлов с явным неудовольствием. - Ты уж за них просил.
– Они честно служили.
– Опять за свое?
– Коли по закону - их вернут в тюрьму, - словно бы не слыша неудовольствия, уходя от графского взгляда, бесцветным голосом продолжал Архаров.
– Вернут, откуда взяли, - поправил граф.
– А коли по справедливости, - они свой грех искупили, - упрямо заявил Архаров.
– Вот тоже негодяйский благодетель сыскался! И куда ты намерен их девать? Может, в гвардию их определить? Под твое начало? - вопрос был поставлен жестко, тут бы и выпалить подсказанный Карлом Иванычем ответ, но Архаров промолчал.
По чести, он и сам не знал, на что употребить мортусов. Диковинную идею Шварца оглашать - на резкий ответ нарываться: мало ли, что было при императоре Петре, тогда, может, и каторжник попадался иной, более склонный к добродетели… Но, коли не будет иного выхода…
– Ты полагаешь, будто они станут полезными членами общества - ну так и подскажи мне, убогому, каким манером! - ядовито осведомился Орлов.
– Они потрудились не за страх, а за совесть. Банду мародеров взяли, убийцу митрополита, как кобеля на сворке, привели, - в этих словах Архаров попытался подпустить намек.
– Да знаю, докладывал! Дальше что с ними делать - придумал?
– Нет. Но надо их в люди вывести. Заслужили.
– Экую ты на меня взгромоздил мороку… В люди! Тут сам себя не знаешь, как в люди вывести! - воскликнул Орлов. - Мало хлопот - еще и Архаров со своими каторжниками! Ну вот скажи - Самойловичу разве их отдать? Ему в больницах крепкие мужики нужны. Совсем их на волю отпускать нельзя - за старое примутся. Ну, скажем, отдам я их Самойловичу - так чума пойдет на убыль, и они без дела останутся, пустятся чудить.
Архаров молчал, глядя в пол. Возразить было нечего. Оставалось лишь пустить в ход замысел Шварца.
– Нешто ты сам с ними в Москве останешься следить за их примерным поведением? - сердито спросил граф и вдруг замер. Мысль посетила его - и по красивому лицу было видно, как эта мысль в голове обживается, укореняется, расцветает и приносит изумительный плод.
– В люди, стало быть, хочешь их вывести? Ну, гляди! Где они у тебя?
– Снаружи. Ждут у крыльца.
Орлов решительной походкой вышел на крыльцо. За ним выскочил еропкинский лакей с фонарем.
– А ну, выходите! Все, все! И ты, Ваня! - велел Архаров.
Мортусы, наконец-то хоть малость смутившись, предстали пред графские очи.
– Все, что ли? - спросил Орлов.
– Мортусы, встать отдельно, - приказал Архаров. Они подчинились.
Граф счел пальцем по головам - Архаров следил за этим пальцем - и хмыкнул.
– Девять рыл, - сказал граф. - Только-то? Я думал, за всю тюрьму просишь.
– Есть и другие, но сейчас делом заняты. Они же мортусы, никто их в отставку не увольнял, - Архаров позволил себе нечто вроде шутки, внимательно следя за графским лицом.
– Ничего, плечистые. Всего - сколько?
– Десятка два, пожалуй, будет, - вспомнив штурм особняка, сказал Архаров.
– И берешься их всех в люди вывести? Так, что ли?
Архаров видел - люди уставились не на Орлова, люди на него самого уставились с надеждой.
– Коли будет на то Божья воля, выведу.
– Ну, сам напросился! Ступай, мне сейчас недосуг, письма надобно диктовать, государыня ждет победных реляций, а решение мое вскоре узнаешь.
– Так им в тюрьму не возвращаться? - упрямо переспросил Архаров.
– Пусть службу свою пока не бросают. А ты составь список, дашь мне.
– Тучков, перепиши их всех, - тут же переадресовал поручение Архаров, ища взглядом в толпе Левушку.
– Честно, говоришь, служили? - переспросил Орлов. - И драться умеют?
– Честно служили. И драться умеют.
– Ох, Архаров, не быть тебе при дворе, - вдруг заявил граф. - Не говорун ты, нет чтобы риторически, с вдохновением рассказать… Ну, знаю я теперь, как с вами быть, братцы. Коли что - не прогневайтесь!
И, резко повернувшись, исчез в освещенных дверях, а лакей поспешил следом.
– Сдается, вас на службу возьмут, - сказал тогда Архаров.
И тогда лишь к нему вышел Левушка.
* * *Архаров и Левушка, сидя на тюфяках, обувались, чтобы пойти завтракать, а Матвей Воробьев пугал офицеров докторскими байками про ожившие чумные трупы, когда Левушкин взгляд скользнул под соседний стул - и там остановился, а рожица отобразила недоумение.
– Что это у тебя, Николаша? - спросил Левушка, тыча пальцем под стул, рядом с которым стоял архаровский баул, так что это пространство, огороженное изголовьем тюфяка, баулом и стенкой, как будто все принадлежало Архарову.
– А что?
– Лохань какая-то под тряпицей, - встав и потопав, чтобы ноги удобнее обустроились в башмаках, сказал Левушка.
– Какая еще лохань?
Левушка нагнулся и тут же, морща нос, выпрямился.
– От чумы, что ли, оберегаешься?
Никодимка, посреди гостиной бривший Артамона Медведева, смахнул с бритвы пену и тоже подошел поглядеть. Даже опустился на четвереньки, держа при этом бритву на отлете.
– Уксус, - доложил он. - Только весь высох.
– Вспомнил, - буркнул Архаров. - Кыш отсюда.
На дне лоханки лежали драгоценности из сундука, прихваченные, чтобы как-то облегчить жизнь мортусам - на случай, если их вернут в тюрьму. Архаров держал их наготове до последнего - до того вечера, когда Орлов определенно пообещал мортусов, участвовавших в поимке мародеров, не возвращать в тюрьму, а пристроить к делу. И составленный Левушкой список уже лежал в еропкинском кабинете.
Архаров знал одну малоизвестную истину: дважды карать за один и тот же грех плохо, но дважды вознаграждать за одно и то же доброе дело - может, даже и хуже. Если, скажем, Господь сам вознаградит несоразмерно доброму делу - на то его воля, а человеку надобно быть осторожнее, дабы ближние не избаловались и не принялись клянчить награду еще и в третий раз.
Граф Орлов уже довольно отплатил бы мортусам за труды и отвагу, избавив их от заключения и вернув в общество, определив на места, где они смогут честно прокормиться. Доплачивать к графскому благодеянию, как рассудил Архаров, незачем, и так изрядно. Но не себе же брать сундучные сокровища! И не сдавать же их теперь в казну, когда сундук давно уже принят, описан и оприходован! Вот сраму было бы… И не за окошко же швырять…
Он крепко задумался - и раздумье продолжалось до самого того мига, как Архаров вдел в рукава мундир и привесил сбоку шпагу.
Почему-то именно шпажный эфес под левой ладонью пробудил некое воспоминание - словно бы однажды уже приходилось вот так решать, и поступать яростно и безумно, имея опору в шпаге…
Мысль, посетившая архаровскую голову, была воистину безумна - никаким здравым смыслом ее не оправдать. А тем не менее он обрадовался найденному выходу из положения - точнее, сказал себе, что радуется только удачному выходу из нелепого положения, только способу избавиться от незаконно присвоенного имущества, хотя примешивалось что-то иное, а что - один лишь шпажный эфес, должно быть, знал, но он молчать умеет.
Медведев тем временем предупредил, что сразу после завтрака - всем внизу собираться, и ушел вслед за прочими офицерами. Убрался и Никодимка с цирюльным прикладом.
В гостиной остались Архаров, Левушка и Матвей.
– Тучков, ты у той Жанетки бываешь? - вдруг спросил Архаров.
– У которой Жанетки? - удивился Левушка. Женщины или девицы с таким именем он в Москве не знал.
– Ну, у той - из ховринского особняка. Которая на клавикордах учит.
– Так она не Жанета, она Тереза.
– Один черт. Дура девка. Кормиться только тем, что учишь на клавикордах изображать и песенки петь, а дельного ремесла не знать, - такое только французишкам на ум взойдет, - сказал Архаров. - Вот, возьми, отдай этой своей Жанетке, или как там ее, на первое обзаведение. Пусть хоть лавчонку модную откроет, что ли, с пудрой, помадой. Все кусок хлеба…
И показал на лоханку, так и стоящую под стулом.
Левушка не поленился, нагнулся, вытащил ее, снял тряпицу и ахнул.
Там лежали золотые кольца, кресты с камушками, цепочки, зарукавья - и все это вперемешку с серебром.
– Т-ты хочешь, чтоб я все это свез Т-терезе?…
– Именно так.
– Николаша, ты влюблен! - воскликнул Левушка.
– Какое там влюблен. Жаль девку, вот и все. Одна на чужбине. И вернуться-то дуре, поди, некуда. Скажи - пусть не боится, вещицы недели две в уксусе пролежали.
Если бы самому Архарову кто-либо сказал эти слова так, как он сам их произнес, то Архаров прищурился бы с великим подозрением. Но Левушка не умел понимать намерений по скорости голоса, его оттенкам и сопровождающим речь взглядам.
