Линдси Фэй - Тайна семи
Поверхность щелястой деревянной двери была сплошь оклеена политическими плакатами. Призывы еще прошлогодней давности изрядно пообтрепались, слова «СВОБОДА И КОРРУПЦИЯ» распадались, свисали полосками мокрой и липкой бумаги. То был самый дешевый способ хоть как-то защититься от сквозняков, поскольку плакаты обходились бесплатно, а банка клея, сваренного из лошадиных копыт, стоила несколько центов. Мы постучали и вошли: Джулиус впереди, мы с Пистом за ним по пятам.
– Валите отсюда. Мы уже закрыты. А, полицейские… – с отвращением протянул мулат со впалыми щеками, хозяин всех трубочистов, заметив медные звезды у меня и Писта. – Боже милостивый, до чего докатился этот город. Я уже заплатил налоги, еще на прошлой неделе. Так что ни пенни вам из меня не вытрясти.
Ни Пист, ни я не выразили удивления, услышав это заявление. Просто обменялись мрачными взглядами, а Джакоб поморщился от отвращения.
– Нам нужен трубочист. Срочно, – сказал Джулиус.
– Пришли попугать, что завтра явятся инспекторы, так, что ли? Но все мои ребята расписаны на неделю вперед, так что придется заплатить за срочность.
Хозяин заведения уселся за стол. Назвать это сооружение столом можно было с большой натяжкой – поверх груды обвалившихся кирпичей лежала деревянная столешница. Он отпил глоток – прямо из графина, рядом с которым стояла керамическая кружка. Лицо изможденное, какое-то болезненно желтушное под кожей природного медного оттенка, волосы приглажены и густо смазаны медвежьим салом, губы тонкие, злобные, взгляд расчетливый. Второй раз он на нас даже не посмотрел и принялся листать гроссбух.
– Мы согласны заплатить вдвойне, – поспешил заверить его Джулиус. – Вот только нам нужен один вполне определенный трубочист.
– Ах вот оно что. – Сбросив с плеч рваное одеяло, он завел руки назад, сцепил их за воротником желтой рубашки. – Так значит, определенный трубочист… Что ж, за определенных трубочистов плата, само собой, еще выше. Вам ведь Кот нужен, верно? Он не возражает, если вы подкинете ему лишнюю монетку и угостите выпивкой, ну, чтобы снять напряжение. Иначе будет царапаться, – добавил он и подмигнул.
В животе у меня все так и сжалось от омерзения – знакомое ощущение. Работая полицейским, я время от времени сталкивался с подобной ситуацией. Но прежде я или арестовал бы этого ублюдка, организовавшего детский притон, или же увел бы отсюда всех ребятишек, которые согласились пойти со мной в участок. Бродячие кошки Тима, так называл этих несчастных брат, и я понимал: он ничуть не осуждает меня за подобные действия. Но теперь… теперь мы были на особом задании, а в Гробницы мне пока что доступа нет. А потому пришлось придержать язык, хоть мысленно я уже придумывал отмщение этому мерзавцу.
– Вы нас неправильно поняли, – сказал Джулиус, и в голосе его прорезались стальные нотки. – Нам нужен мальчик лет шести, немой, но не глухой.
Мулат откинул голову и изумленно воззрился на нас.
– Таракан, что ли? Но что вам толку от Таракана? Впрочем, не мое это дело, раз уж вы так запали на этого маленького чудака. Прежде его никогда не просили поработать сверхурочно, но мы ведь сумеем его уговорить, верно? Идемте со мной. Вот сюда.
И я двинулся следом за моим друзьями. Через дверь в коридор, затем вниз по грязной лестнице – ступени ее высвечивались бликами от фонаря мулата, а на стенах танцевали тени. Высота потолка в подвале едва достигала четырех с половиной футов. Из стен торчали наспех обрубленные корни растений; казалось, они так и тянутся к тебе, как когти какого-то хищного зверя. Подвальное помещение этого дома, видно, некогда предназначалось для хранения картофеля и свиных окороков в зимние месяцы. А летом тут был настоящий прохладный рай для яблок и соленого сыра в яркой восковой обертке.
Но вместо всех этих продуктов мы увидели два ряда нар, закрепленных друг над другом в грязной стене. И вместо яблок и картофелин на них размещались маленькие цветные ребятишки. Мы, согнувшись чуть ли не пополам, медленно продвигались вперед в почти полной темноте. Воздух был пропитан вонью угольной пыли и сажи. Не потому, что здесь была печь и хранилось топливо для нее, – так пахли сами трубочисты.
– Таракан! – громко окликнул хозяин, и спящие зашевелились.
На нас уставились несколько пар испуганных, налитых кровью глаз. Мальчик постарше, лет восьми, с характерным искривлением позвоночника, приподнялся с нар, посмотреть, что происходит. Второй спрыгнул с лежанки, нырнул под нее и думал, что спрятался, хотя торчащие коленки и лодыжки его выдавали.
А затем с нижних нар из-под тонкой хлопковой простыни скатилась чья-то крохотная тень, упала и распростерлась на земляном полу. Секунду спустя ребенок выпрямился, поднялся и, словно сомнамбула, двинулся в круг света, отбрасываемый лампой. Смотрел, часто моргая, и был явно напуган. Но не слишком удивлен.
– Это и есть наш Таракан, видите? – довольным тоном произнес хозяин. – Быстр, как молния, но и звука не издаст. Ну, и цвет кожи в точь, как у маленького насекомого. Слышь, Таракан, ты нужен этим людям.
Жан-Батист сжал крохотные кулачки.
– Ладно, идем, – мулат развернулся к лестнице, начал подниматься по ступенькам.
– Так это и есть Жан-Батист? – изумленно прошептал Джулиус.
Мальчик приоткрыл рот, свет фонаря отдалялся. Осторожно приблизился на два шага к Джулиусу. Потом вдруг его сонные и воспаленные глазки остановились на мне и Писте, и он глубоко втянул ртом воздух.
– Все объясним, через минуту, – сказал ему я.
И Жан-Батист без всякого принуждения затрусил вверх по ступенькам. Впереди послышался шум – это фонарь хозяина задел край столешницы, и с нее с грохотом обрушились на пол гроссбухи. Войдя в помещение, мы увидели, что мулат проводит замусоленным пальцем по колонке букв или цифр в отдельной книге, снятой с какой-то полки. Потом он взял карандаш и, ворча что-то под нос, вписал следующие слова: «Таракан: частные услуги».
– И смотрите, чтобы этот чертенок не заболел, – ему завтра лазать по трубам, – предупредил он.
Я стиснул зубы, чувствуя, что снова вскипаю от возмущения, и Жан-Батист с тревогой покосился на нас. Но тут Пист прижал палец к длинному носу, подмигнул ему, и мальчик успокоился.
Хозяин прищелкнул языком и отпил из кувшина еще глоток.
– Я серьезно. Ему завтра на работу, и ничто не должно помешать. Иначе дохода не будет. Рассчитываю на вашу природную деликатность в том, что касается шкета, и на то, что мои интересы тоже будут учтены, джентльмены. Не далее, как на прошлой неделе потерял одного работника – помер от рака; так что туго приходится, пока не найду ему замены.
Рак, отметил про себя я, и сердце у меня заныло. Трубочисты часто заболевают раком. В легких у них накапливается сажа, которая уже не выводится оттуда, затем открывается незаживающая рана, и человек умирает.
Джулиус оплатил услуги Жана-Батиста наперед. Сколько именно дал, понятия не имею. В любом случае, то были деньги Хиггинса. Они обменялись несколькими словами. Я не прислушивался. Мысли мои занимала обычная в подобных случаях дилемма: стоит ли немедленно заковать этого безымянного хозяина трубочистов в наручники, эвакуировать всех его работников, сровнять это логово с землей, или же заняться более насущными и срочными делами.
Не успел я толком осознать, как это произошло, все мы вновь оказались в темном проулке, и Жан-Батист посматривал на нас с каким-то загадочным выражением. Пист присел перед ним на корточки и одарил широкой добродушной улыбкой.
– Ну и на мерзкого же типа ты работаешь! Помнишь меня и мистера Уайлда?
Птенчик кивнул.
– У нас к тебе предложение, Жан-Батист; надеюсь, ты хорошенько его обдумаешь, – продолжил мой приятель полицейский. – Нам надо, чтобы ты пролез через одну – последнюю в твоей жизни – каминную трубу в дом и забрал там кое-какие бумаги. Они принадлежат честным и благородным людям, вот только сами они не могут забрать их оттуда. Это задание для настоящего героя, и если ты его исполнишь, то тебя поместят в хорошую школу, и больше ты уже никогда не будешь чистить каминные трубы. Богоугодное дело. Не пожалеешь. Ну, что скажешь?
Он, естественно, не произнес ни слова. И у нас ушло минут десять на то, чтобы убедить мальчонку, что мы действительно собираемся забрать его у жестокого хозяина. Что мы полицейские, заинтересованные в соблюдении закона, что нам плевать на всякие там договоренности с хозяином и то, что тот учил его ремеслу. Что он никому «не принадлежит». И что я хочу, чтобы он украл что-то, хоть и брал раньше у него обещание никогда и ничего не воровать. То были весьма странные переговоры – и на английском, и с помощью жестов, что не слишком облегчало понимание.
Мой подход не сработал. Я не знал – вернее, просто тогда не сразу увидел, – какие шрамы он заработал в этом подвале. И ко времени, когда мы почти что уже его убедили, почувствовал себя так, словно весь извалялся в грязи. Рука не поднималась винить Джулиуса или Писта; то были отличные парни, лучшие из парней, а этот шкет дрейфовал по улицам, словно мусор, выброшенный рекой на берег. И я не был исключением. Напротив, я тоже был этим речным мусором. И не мог смириться с таким подходом.
