Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих
– Но вы не только красивы, вы еще и умны. Слишком умны. Кроме того, нам необходим человек для продолжения эксперимента.
– Эк… эксперимента? – промямлила Магдалена, и язык отказался ей повиноваться.
Сильвио лишь кивнул.
– Мне и вправду не терпится узнать, как все получится в этот раз. Теперь, после стольких неудач, я не сомневаюсь в успехе.
Сверкнул кинжал. Сильвио поднял перед собой отрезанный локон и учтиво поклонился.
– Прошу вас, оставьте мне это на память.
Трое увальней между тем тоже влезли в лодку. На востоке над крышами медленно поднимался багровый диск солнца.
– А с ней что делать? – проворчал бугай с арбалетом. – За борт?
Сильвио вздохнул.
– Grande stupido![24] По-моему, ее следует связать и заткнуть рот. Она своенравна, а мы же не хотим, чтобы эксперимент снова… – он наморщил лоб, словно подыскивал нужное слово, – накрылся. Так ведь у вас говорят?
Магдалена оцепенело слушала венецианца. И опомнилась, только когда к ней, ухмыляясь, подступили трое молодчиков с канатами.
– Что… что все это значит? – прошептала она.
Сильвио пожал плечами.
– Мы вам все объясним, но только не здесь. Я знаю одно укромное местечко, где нам никто не сможет помешать. Поэтому лучше вам пока помолчать и…
– Как-нибудь без меня, грязный ублюдок!
Подобно изворотливому угрю, Магдалена перевалилась через борт и нырнула в зеленую, пропахшую мочой и гнилью воду. Мутная поверхность реки сомкнулась над головой, дочь палача попыталась отплыть подальше, но в последний момент чьи-то сильные руки схватили ее и втянули обратно в лодку. Девушка отбивалась и вырывалась, но мужчины были гораздо сильнее; совсем скоро она лежала на палубе, связанная, словно рулон материи, и с вонючей тряпкой во рту. И даже теперь она со стонами металась из стороны в сторону.
– Если пообещаете не кричать, я велю вынуть кляп, – с сочувствием сказал Сильвио. – Очень уж он вам не к лицу, поверьте.
Магдалена кивнула и, когда один из помощников выдернул тряпку из ее рта, принялась сплевывать вонючую воду.
– Кто?.. – прошептала она. Закончить вопрос уже не было сил.
– Кто это был? – Венецианец устремил взор в ту сторону, где еще виднелся маленькой точкой труп незнакомца. – Генрих фон Бюттен. – Сильвио одобрительно покивал. – Лучший агент кайзера, великолепный фехтовальщик. Он был единственным, кто мог вам помочь, – по лицу его пробежала едва заметная улыбка. – А вы чуть не зашибли его в соборе… Вот так ирония!
Контарини обозрел водную гладь: по поверхности заиграло багровыми бликами восходящее солнце.
– Мне не терпится приступить к эксперименту, – проговорил он, обращаясь к пособникам. – Пора в путь.
Лодка медленно заскользила по воде.
13
Регенсбург, утро 26 августа 1662 года от Рождества Христова
Впереди темным силуэтом вырастали ворота Святого Якоба. Над верхними зубьями уже брезжили рассветные сумерки, но ниже, у подножия стен, до сих пор царил мрак.
Почти два часа потребовалось Куизлю, чтобы добраться сюда от епископского двора, при этом навстречу то и дело попадались стражники, и ему приходилось всякий раз прятаться. Несколько раз палач проходил по одним и тем же проулкам или забредал во внутренние дворы, откуда не было других выходов. Один раз два стражника прошагали в полуметре от него, а он вжимался в темень подворотни. В другой раз ему пришлось просто свалиться за навозную кучу, настолько неожиданно появились впереди караульные. И вот он стоял перед воротами, через которые вошел в этот город вечность назад – отсюда же он решил его и покинуть. В тюрьме Тойбер рассказывал, что через эти ворота проезжало множество крестьянских повозок. Куизль надеялся запрыгнуть в одну из них и спрятаться между ящиками, бочками или мешками.
Из своего укрытия за колодцем палач наблюдал за утренней сменой караула. Стражники обменивались приветствиями, но движения их выдавали усталость; солдаты зевали и потягивались. Куизль ухмыльнулся и хрустнул пальцами: по крайней мере, он не один не смыкал глаз этой ночью.
Заскрежетал отодвигаемый засов, громадный, словно бревно; высокие, около трех метров, ворота со скрипом отворились, и в город вкатилась первая крестьянская повозка. За ним последовали батраки в лохмотьях и лоточники с заплечными корзинами: ночь они, судя по всему, провели прямо под городскими стенами. Пропели петухи, и зазвонили церковные колокола – Регенсбург просыпался.
Понаблюдав какое-то время за возней у ворот, Куизль, нахмурившись, решил отказаться от первоначального замысла. Выбираться из города в повозке было слишком опасно: несмотря на усталость, бдительности стражники не теряли. Каждого, кто покидал город, тщательно досматривали. Караульные то и дело пронзали пиками мешки с зерном или заставляли откупоривать винные бочки. При этом ругань крестьян и торговцев их ничуть не беспокоила.
– Заткни пасть, паршивец! – рявкнул вдруг один из стражников на торговца материей, возмущенного тем, что его заставили разматывать каждый рулон. – Думаешь, мне это все в радость? Мы разыскиваем монстра из Шонгау, скотина! Радуйся, что мы следим, как бы этот оборотень тебе глотку в дороге не перегрыз.
– Ну да! – огрызнулся торговец, заматывая материю. – Этот изверг вас в дураках оставил. Вы его упустили, а расплачиваться нам. Если б на службе не нажирались вечно…
– Ты, следи за словами!
Торговец поспешил удалиться, а Куизль лихорадочно соображал, каким еще образом можно выбраться из города. Взгляд его скользнул вдоль стены, к северо-западу, где над некоторыми домами поднимался дым из труб. Еще по прибытии в Регенсбург палач заметил, что завалы, оставшиеся там с Большой войны, до сих пор не расчистили. Оборонительные сооружения перед городом находились в ужасающем состоянии, всюду зияли проломы, и поросшие травой развалины указывали на то, что на восстановление у города денег сейчас не хватало. Может, и в стене где-нибудь найдется лазейка…
Но не успел Куизль и шагу ступить, как за спиной вдруг зашуршал гравий. Палач мгновенно метнулся в сторону и приземлился при этом на больное плечо. Когда он снова вскочил на ноги, перед ним уже стоял, прикрываясь руками, сгорбленный человечек. На нем были разодранные штаны и грязная рубаха, об изначальном цвете которой теперь оставалось только догадываться. Соломенная шляпа, что прикрывала спутанные волосы, не расползалась, наверное, лишь благодаря вплетенному кожаному шнурку. Необутый и ужасно тощий, он походил на бродячего пса.
– Ради Пресвятой Богородицы, не делай мне ничего, – пропищал человечек; он чем-то напоминал Куизлю облезлого хорька. – Я не желаю тебе плохого. Меня послал Тойбер!
– Тойбер? Как, черт возьми…
Только теперь Якоб заметил, что от оборванца воняло, как из выгребной ямы. Палач понял вдруг, что же напоминала ему своим цветом рубашка собеседника. Должно быть, человек этот буквально купался в навозной жиже.
– Откуда Тойберу знать, что я здесь? – прорычал Куизль и угрожающе поднял руку. – Говори правду, а то…
Хорек пригнулся еще ниже.
– Мы следили за тобой с того момента, как ты сбежал с епископского двора. Палач приказал. Он велел привести тебя к нему.
– Так ведь я… – начал Куизль.
Хорек забегал маленькими живыми глазками.
– Ты чуть было не ускользнул от нас. Слава богу, кое-кто из наших увидел тебя с другой стороны, под арками. Занятный проходец, мы…
– Не распинайся, – перебил его палач. – Говори лучше, кто ты.
Впервые за все это время человечек ухмыльнулся. Он был почти беззубым – только один черный обломок торчал из-за растресканной верхней губы.
– Я? Наверное, все-таки мы, – он легонько поклонился. – Можешь называть нас золотарями.
У Куизля на секунду отвисла челюсть.
– Зо… золотарями?
Хорек зашагал прочь.
– Идем, сам все поймешь.
Куизль задумался, а потом двинулся вслед за сгорбленным человечком. На ловушку все это не слишком походило. Никто не знал о его дружбе с палачом Регенсбурга. Кроме того, достаточно было лишь крикнуть или махнуть рукой, чтобы привлечь внимание стражников у ворот. С какой стати вонючему хорьку врать без нужды?
Его провожатый засеменил к северу вдоль городской стены, при этом то и дело осторожно оглядываясь по сторонам. В столь ранний час людей на улицах почти не было, да и те странным образом обходили грязного человечка.
Через некоторое время палач обратил внимание, что дома вокруг становились все беднее. Большинство из них лишь сколоченными наскоро хибарками жались к городской стене. По переулкам высились кучи грязи, и навозная жижа ручьем перетекала по канавам, служившим выгребными ямами. Временами Куизлю и его странному спутнику приходилось по щиколотку брести в этой слизи, а худые, оборванные дети играли там в шарики. Мимо прокатила повозка, груженная навозом и трупами животных, и управлял ею не менее грязный возница. Хорек обернулся к палачу и подмигнул.
