Ловушка для стервятника - Евгений Евгеньевич Сухов
Широко улыбнувшись, Дмитрий Лукич показал почерневшие корни зубов, видно потерянных в тех самых драках, и продолжил:
– Забавно было… Татары даже с соседних городов бойцов привозили. Помню, одного такого крупного татарина аж из Астрахани привезли! Купцы ему большие деньги платили, чтобы он за Татарскую слободу выступал. Здоровенный был, как лось! Силы в нем было немерено. Три аршина в нем было. Тараном шел, ничто его остановить не могло. Бывало, лупят со всех сторон, а он только отмахивается. – Выдержав небольшую паузу, добавил: – Помер он… Большой силищи был человек.
– А правила-то были? – спросил Хрипунов, поморщившись: махорка не пошла, горло раздирало от горечи. Плюнув на тлеющий огонек, он швырнул окурок в помятое оцинкованное ведро.
– Как же без того! – оживился старик. – Бились только кулаками, никаких ударов ногами. Отступил к своему берегу – все, проиграл!
– А дальше что было? – полюбопытствовал Хрипунов.
– Знамо дело! Собирались потом все вместе – татары, русские – да пили до беспамятства там же, на берегу! Все свои обиды оставляли на льду.
– А зрители-то были?
– А как же! Это ведь большой праздник! Весь город собирался посмотреть на драку! Ступить некуда было. Татары на своем берегу стояли, на Татарской слободе, а мы со стороны Суконки. Но у нас тоже свои богатыри были. Помню, сошлись два таких. Один с Татарской слободы, а другой с Суконки. Вот они встали посредине озера и лупят друг друга что есть силы. Одно загляденье на них было смотреть, мы даже драться перестали. Засмотрелись…
Как-то незаметно за разговором сгустились сумерки. В окнах – одна непроглядная темнота.
– А венички свои ты, наверное, на рынке продаешь? – поинтересовался Хрипунов.
– Не без того, – не без гордости ответил Дмитрий Лукич. – Мои венички большим спросом пользуются. Постоянную клиентуру имею, специально на рынок приходят, чтобы мой товар прикупить.
– Все правильно, дед. Веники – они при любой власти нужны. И при царе ходили в баньку париться, и до войны, и в войну, да и сейчас тоже. Никуда от этого не денешься. Значит, зарабатываешь, это хорошо…
– Зарабатываю, сынок. Но ты посмотри, какие сейчас на рынке цены, – махнул Дмитрий Лукич дымящейся цигаркой. – Тут еще не единожды подумаешь, прежде чем кусок сала купить. Старухе моей обновка нужна, а я все никак не могу ей на сарафан набрать. Материю нужно хорошую, чтобы сшить. Это же куда годится, когда водка шестьдесят рублей стоит! Ладно, пиво хоть как-то спасает…
– А вот это дело. У меня как раз пивко припасено.
Хрипунов открыл свой шкафчик и вытащил из него запотелую стеклянную банку, до самой горловины наполненную пивом.
– У меня здесь и тара имеется для питья. – Поставив стаканы на лавку, он заполнил их пивом. – Угощайся, отец.
– Благодарствую, – со счастливой улыбкой ответил старик. Осторожно, опасаясь пролить хотя бы каплю, Лукич поднес стакан с пивом к губам. Сделав несколько судорожных глотков, продохнул: – Уф! «Жигулевское», самое то! Хорошо оно после баньки-то. Сейчас на пивзаводе за старшего немец. Гансом зовут… Из Баварии он. У себя в Германии пиво варил. Говорят, что большим специалистом был. Пиво разбавлять не позволяет. Всю технологию тщательно проверяет. С ковшом к бадье подходит и пробует. Ежели на вкус ему не понравится, так он всю бадью с пивом заставляет выливать и новое варят! Вот так-то! – уважительно заключил старик.
– Видно, амнистию себе зарабатывает. Первую партию немцев уже в Германию отправили… Значит, ты говоришь, отец, что веничками можно заработать?
– А тебе к чему это? – насторожился старик.
– Сам хочу этим делом заняться. Инвалид я с войны. Контузия у меня была тяжелая. Видишь, глаз один косит… А венички вязать вроде бы не сложно.
Дмитрий Лукич разомлел от выпитого. Выглядел благодушно. Дряблые щеки старика порозовели. Он почувствовал свою значимость, захотелось побахвалиться перед этим симпатичным парнем.
– Вот что я тебе скажу, мил человек… Венички – все это ерунда! – махнул он худой рукой. – Зеркала я мастерю. Вот что мне хорошую денежку приносит… Это такая вещь, которая во все времена нужна. Слава тебе господи, что не перевелись у нас еще бабы, а после войны их стало еще больше, сердешных… И каждая из них красивой хочет выглядеть. Вот от них я в основном заказы и получаю.
Временами дверь в помывочный зал распахивалась и оттуда раздавался стук банных тазиков, а в гардеробную плотной душистой волной врывался горячий влажный воздух.
– А они на хорошую вещь падки и не скупятся! Лишнего даже дают… Сейчас у меня работы особенно много, даже домой ко мне приходят. Мужики с войны вернулись, каждая из них замуж хочет выйти. Детей им надо рожать. Им сейчас не до жиру… Хоть какого бы, главное, чтобы мужик в доме был. Бабы расцвели, а вот нектар собрать некому. Многие так и останутся пустоцветами, сердешные. – Дмитрий Лукич совершил несколько неспешных глотков, после чего продолжил: – Цена на зеркала всегда была высокая, а таких зеркальщиков в Казани, как я, раз-два и обчелся!
– А венички, стало быть, ты для души плетешь? – усмехнулся Хрипунов.
– Получается, что так.
Пиво было выпито, разговор помалу забуксовал, и старик неторопливо стал одеваться, натягивая на высохшие от старости ноги ветхие кальсоны.
– Вот только ты наряды не очень-то шикарные носишь, отец, – укорил Василий Хрипунов. – Глядя на тебя, я бы ни за что не сказал, что ты при больших деньгах ходишь.
Дмитрий Лукич неприветливо глянул из-под косматых седых бровей на Хрипунова. В этот раз что-то ему не понравилось в молодом человеке. Может быть, тон, каковым были произнесены последние слова; может быть, глаза, показавшиеся ему дурными, а может, разом и то и другое. Дмитрий Лукич опасливым взором глянул на своего нового знакомого, но его встретила простодушная располагающая улыбка. «Чего только спьяну не покажется. Выдумываешь ты все, старый. Парень как парень! Обыкновенный! Ничего в нем такого нет, а потом, ведь воевал, фронтовик!»
Натянув кальсоны повыше пупка, заметил сдержанно:
– Большие небольшие, это трудно сказать. Но кое-что на черный день припасено. Полжизни голодал! Так что научен… Вот ты про одежду спросил… А только зачем мне обряжаться? Не молоденький я уже, отстрелял свое. За бабами
