Макс Коллинз - Проклятые в раю
— Когда ты собираешься пригласить на танец мисс Белл? Ты же знаешь, что она здесь самая красивая девушка.
— Самая красивая здесь девушка — вы... возможно, и потанцую.
— Со мной ты танцевал три раза, а с миссис Лейзер — четыре.
— Миссис Лейзер красотка. Пока ее муж по уши погряз в этом деле, я смогу развлечься.
— Ты всегда был негодным мальчишкой, Натан, — с нежностью произнесла Руби.
— А может быть, я прикидываюсь труднодоступным, — сказал я, глянув на мисс Белл, которая танцевала с Дэрроу. Тот кружил ее, попутно наступая на ноги. Она же морщилась от боли и скуки.
Мне стало жаль ее, и поэтому, когда заиграли «Я сдаюсь, дорогая» и якобы Кросби возобновил свои трели, я пригласил ее на танец.
Она сказала:
— Нет, спасибо.
Она сидела за нашим столиком, все остальные танцевали. Я сел рядом с ней.
— Вы ведь думаете, что я еврей?
— Что?
— Фамилия Геллер звучит для вас по-еврейски. Но мне все равно. Я привык к людям с ограниченным умом.
— Кто говорит, что у меня ограниченный ум? — Она оторвалась от созерцания танцевальной площадки. — Вы из их числа?
— Что?
— Из тех, кого обратили в еврейскую веру?
— На самом деле вас никто не обращает. Выбора просто нет. Она у вас с момента рождения.
— Вы все-таки еврей.
— Чисто технически.
Она нахмурилась:
— Как можно быть евреем «технически»?
— Моя мать была ирландской католичкой. Вот откуда у меня ирландская челюсть. А мой отец был евреем-отступником.
— Отступ... что?
— Мой прадед, жил он в Вене, увидел, что евреи убивают евреев... из-за предполагаемых религиозных разногласий... и, ну, он почувствовал отвращение. С тех пор в моей семье иудаизмом и не пахнет.
— Никогда не слышала ничего подобного.
— Это правда. Я даже ем свинину. Сделаю это завтра. Вот увидите.
— Забавный вы человек.
— Вы хотите танцевать или нет? Или пусть Дэрроу окончательно отдавит ваши лапки?
Наконец-то она улыбнулась, широкой, открытой улыбкой, и у нее оказались великолепные белые зубы и ямочки на щеках, в которые можно было запрятать по десятицентовику.
Именно в такой момент можно влюбиться на всю жизнь... или по крайней мере до конца плавания.
— С удовольствие... Натан, не так ли?
— Нат... Изабелла...
Мы протанцевали остаток «Я сдаюсь, дорогая», потом прижались потеснее во время «Маленькой невинной лжи». На середине «Трех словечек» вышли на заднюю палубу, чтобы подышать воздухом. Мы облокотились о поручни около подвешенной спасательной шлюпки. Туман Сан-Франциско давно остался позади, звезды были похожи на кусочки утра, просвечивающего сквозь дырочки, проделанные в темно-синем покрывале ночи.
— Прохладно, — сказала она. — Почти холодно.
Урчание механизмов и плеск океана о борт рассекавшего его роскошного лайнера не располагали к разговорам. Ну разве что самую малость.
— Возьми мой пиджак, — сказал я.
— Нет... Я лучше прижмусь к тебе.
— Милости прошу.
Я обнял ее и привлек к себе. Ее обнаженная рука и правда была холодной, я почувствовал под пальцами «гусиную кожу». Залах ее духов защекотал мне нос.
— Ты хорошо пахнешь, — проговорил я.
— "Шанель", — отозвалась она.
— Какой номер?
— Номер пять. Но ты ведь и так знаешь?
— Да уж не вчера слез с дерева.
Она рассмеялась, это прозвучало как музыка.
— Ничего не могу поделать — ты мне нравишься.
— Ну и не борись с этим. Чем ты занимаешься?
— Ты о чем?
— Ну, ходишь в школу или... а такие богатые девушки, как ты, вообще работают?
— Конечно, мы работаем! Если хотим.
— А ты?
— Я не хочу... Но может, когда-нибудь придется. Я не так уж и богата. Мы здорово пострадали во время Краха.
— А я так ничего не почувствовал.
Она тут же нахмурилась:
— Нечего быть таким самодовольным. Это не шутки, люди выбрасывались из окон.
— Знаю. Сколько тебе лет?
— Двадцать.
— Ходишь в школу?
— Может, пойду в колледж. Я не собиралась, но...
— И что же случилось?
— Я была помолвлена с парнем.
— Была?
— Он встретил другую.
— Ну уж не красивее тебя. Это просто невозможно.
Она разглядывала темные воды.
— Он поехал в Европу. И встретил ее на «Куин Мэри».
— А. Дорожный роман.
— Может, так это и началось. Теперь он с ней помолвлен.
— Я знаю отличный способ отомстить ему.
— Какой?
Задавая мне этот вопрос, она подняла голову, чтобы посмотреть на меня, и я ее поцеловал. Началось это, как мягкое и нежное действо, но мы воспламенились, действо затянулось, и мы оторвались друг от друга только когда чуть не задохнулись. Я оперся на поручень и успокоил дыхание, глядя на белые барашки пены над чернильно-черными волнами.
— Тебе уже приходилось целоваться, — заметил я.
— Раз или два, — сказала она и снова поцеловала меня.
Ее каюта была как раз напротив моей, но когда мы оказались там, я перестал тискать Изабеллу и выдохнул:
— Мне надо кое-что принести из своей каюты.
Она уставилась на меня.
— Что?
— Ну ты знаешь... кое-что.
— Что... Презервативы? — Она махнула рукой. — У меня есть в дорожном чемодане.
Догадываюсь, что вы догадались, что она не была девственницей. Но она не была и такой уж опытной. Она, казалось, удивилась, когда спустя какое-то время, глубоко войдя в нее, я перекатился вместе с ней, и она оказалась сверху. У меня сложилось впечатление, что ее бывший жених был строгим приверженцем миссионерской позы.
Но она очень скоро смекнула, в чем дело, и ей гораздо больше понравилось ехать верхом, чем быть под седлом. Она закрыла глаза, словно опьянела от желания; в свете, лившемся сквозь иллюминаторы, ее тело казалось выточенным из слоновой кости, тень от полуоткрытых жалюзи покрывала изысканным узором ее гладкую кожу. Она наклонилась вперед, усердно работая бедрами, плавно покачивались ее груди. Эти груди, красивые, совершенной конической формы, не большие и не маленькие, оканчивались большими набухшими бутонами, как у нежных девочек, только что вступивших в пору полового созревания. Однако ее пора полового созревания уже давно осталась позади, и от ее гладкого тепла, принявшего меня, от достойной кинозвезды красоты, нависшей надо мной, я тоже опьянел...
Она выскользнула из постели и исчезла в ванной комнате, а я тем временем схватил с ночного столика салфетку, чтобы освободиться от доспехов, которыми она меня снабдила. Вернувшись через две или три минуты, она облекла изящные изгибы своего безупречного тела в короткую сорочку кремового цвета, достала из лежавшей на бамбуковом стуле сумочки сигарету «Кэмел» и прикурила от маленькой серебряной зажигалки.
— Хочешь сигаретку? — спросила она.
— Нет. Это единственная дурная привычка, которой я так и не обзавелся.
— А мы все время смолили в школе для девочек. — Она затянулась, выдохнула, голубой дымок поплыл, как пар. — У тебя есть выпить?
— Там в кармане пиджака фляжка... нет, в другом кармане.
Удерживая губами подрагивающую сигарету, она открутила колпачок серебряной фляжки и сделала глоток.
— А! Дьявольский ром. Хочешь?
— А то. Неси-ка назад в постель и себя вместе с ним.
Так она и сделала, передав мне фляжку и устроившись рядом со мной под одеялом.
— Ты должен считать, что я жутко порочная, — сказала она. — Немножко шлюха.
Я отхлебнул рому.
— И разумеется, я запрезираю тебя поутру.
Она понимала, что я прикидываюсь, но все равно спросила:
— Да?
— Но только не маленькую проститутку, которая спит с первым встречным симпатичным евреем.
Она взвизгнула от смеха и, схватив подушку, ударила меня. Я защищал фляжку, чтобы не пролить ни капли ее драгоценного содержимого.
— Ты жуткий тип!
— Лучше понять это сразу.
Она вернула подушку на место и снова прижалась ко мне.
— Полагаю, ты думаешь, что мы будем заниматься этим каждую ночь, пока плывем.
— Я больше ничего не запланировал на это время.
— На самом деле я очень хорошая девочка.
— К черту — хорошая. Отличная.
— Ты хочешь, чтобы я снова тебя стукнула? — спросила она, берясь за подушку. Но оставила ее в покое и, устроившись частично на ней, частично на мне, сказала:
— Ты просто нажал на нужную кнопку, вот и все.
Я протянул руку к ее прикрытой шелком груди и очень нежно коснулся указательным пальцем торчавшего соска.
— Надеюсь, ты закричишь...
— Ужасный тип, — заявила она, выпустила дым и наградила меня французским поцелуем.
Он получился дымным, с привкусом рома, но милым. И знаменательным. Забавно, поцелуи этой богатой хорошей девочки походили на поцелуи бедных плохих девочек, с которыми мне доводилось иметь дело.
— Бедная Тало, — вздохнула она, забирая у меня фляжку.
— Ты о чем?
— Половые отношения могут быть такими чудесными. Столько удовольствия.
— Согласен целиком и полностью.
